Михаил Щукин - Лихие гости
– А тебе, парень, в обратную сторону топать, – буднично сообщил Прокопов ошалевшему от счастья Егорке, – староверам тебя показывать исправник запретил, а за лошадками нашими догляд нужен. Негоже животину без догляда бросать. Спустишься вниз и езжай до постоялого двора – там жди.
– Кого ждать? – спросил Егорка, все еще не веря в столь благополучное для него решение.
– Второго пришествия, – ответил Прокопов, – или исправника, – помолчал и тихо добавил, глядя на закатное солнце: – Дай нам Бог, ребята, завтра доброй погоды да удачи.
Погода выдалась – загляденье: тихая, солнечная, а с утра еще и не жаркая. В тишине далеко слышался стук тяжелого молотка. Тук-тук, тук-тук – будто деревенский кузнец с утра колдовал над наковальней. Прокопов, немыслимым образом удерживаясь на узкой тропе, вбивал в скалу железные скобы, продергивал через них веревку и продвигался вперед, оставляя за собой тоненькую белую полоску, за которую цеплялись теперь жизни тех, кто следовал за ним.
20
Нина Дмитриевна смущенно улыбалась, складывала бантиком пухлые губки и даже головку покаянно опускала вниз, отчего кудряшки падали на чистый лобик, а голос звучал, как у провинившейся гимназистки, которая пытается оправдаться за нечаянную шалость перед строгой классной дамой:
– Я так виновата, господин Коллис, так виновата, даже не надеюсь, что вы меня простите. Понимаете, мы, женщины, особы нервные и не всегда рассчитываем свои силы – простите великодушно.
Коллис со связанными руками сидел напротив и шумно дышал, раздувая ноздри. Вид у него был – краше в гроб кладут. Огромные темные синяки опоясывали оба глаза, обезобразив лицо до полной неузнаваемости. Голова на ушибленной шее, не поворачиваясь, держалась таким образом, что подбородок прилегал к плечу. Он поворачивался всем корпусом, так, чтобы видеть Нину Дмитриевну, но быстро уставал и начинал ерзать на узком сиденье, словно оно было утыкано острыми гвоздями. Лейтенант Коллис, похоже, до сих пор не понимал, что с ним произошло, как он здесь оказался и почему у него связаны руки. Хриплым голосом, обрывая нежное воркование Нины Дмитриевны, спросил на английском:
– Что это значит? Дайте мне ответ – что это значит?
– Вам угодно разговаривать на родном языке, господин Коллис? – Нина Дмитриевна очаровательно улыбнулась ему и кивнула, как бы давая согласие говорить на английском. – Это замечательно! Я тоже перехожу на язык божественного Шекспира. Итак, начнем по порядку. Где, когда и от кого вы получили инструкции и средства для организации вашей так называемой экспедиции?
– Наша экспедиция абсолютно законна, ее маршрут был согласован с вашими властями, а финансировалась она английской торговой компанией. Разве это возбраняется? На каком основании вы меня арестовали и теперь допрашиваете? Я не знаю – какое ведомство вы представляете? И почему я должен отвечать на ваши вопросы?
– О ведомстве мы еще поговорим, также поговорим и о вашей торговой компании, времени у нас будет много. Сейчас конкретно отвечаем на конкретный вопросы: где, когда и от кого?
– Я ничего не скажу! Вы не имеете права! Это нарушение международных норм!
– Господин Коллис, не надо изображать из себя наивного юношу. Вы военный человек, морской офицер великого британского флота. В один прекрасный момент вас пригласили на беседу и сказали, что требуется выполнить в России одно деликатное поручение. И вы согласились это поручение выполнить. Не делайте удивленное лицо, господин Коллис, нам известно намного больше, чем вы думаете. В общих чертах, известно практически все, меня интересуют лишь подробности. И вы мне обстоятельно, не торопясь, о них расскажете, а затем еще и напишете собственноручно.
– Что случится, если я не расскажу?
Нина Дмитриевна мило улыбнулась и развела пухлыми ручками:
– Да всякое может случиться… Места здесь глухие, дикие. Экспедиция может погибнуть, и тогда погибшие будут объявлены героями науки, положившими свои жизни на алтарь просвещения. Другой ответ можно найти в законах Российской империи, поверьте на слово, в этих законах так много разных статей, что вам подберут любую, даже две или три. Вы будете иметь великолепную возможность остаться в Сибири на долгие годы, пребывая на нашей каторге. Нужно объяснять, что такое каторга в Сибири? Ах, не нужно, ну и замечательно, не будем зря тратить время.
– Какой еще есть вариант?
– Я уже сказала: вы пишете подробный отчет, отвечаете в нем на все вопросы, которые я задавала, точно такие же отчеты пишут все члены вашей экспедиции. Мы возвращаем вас в целости и сохранности в Белоярск, там вы будете объявлены героями, пережившими двухнедельное скитание по тайге и по горам, где вы заблудились, но в конце концов вас отыскали, вывели к реке и нашли пароход, который вас ждал все это время. Мы устроим вам пышные проводы на родину, скажем много восхищенных слов и на этом с любовью расстанемся.
Коллис с шумом втянул воздух широко раскрытыми ноздрями, хрипло выдохнул:
– Мне надо подумать.
– Хорошо, думайте, – Нина Дмитриевна улыбнулась ему и сама открыла двери каюты.
Коллис тяжело выбрался в коридор, но в последний момент обернулся, спросил:
– Почему наши винтовки не выстрелили?
– Да, – махнула ручкой Нина Дмитриевна, – сущая мелочь, знаете ли, бойки у них подточили. Вот и пришли в негодность. Такая жалость! Они ведь больших денег стоят. И куда их теперь? Только выбросить…
Два матроса ловко подхватили Коллиса и повели по узкому коридору. Он шел, послушно переставляя ноги, и металлические подковки добротных зашнурованных ботинок глухо стукали. Нина Дмитриевна, проводив его долгим, внимательным взглядом, вернулась в свою каюту и встала, прислонившись к стене, безвольно опустив ручки, словно отдыхала после тяжелой работы. Но отдыхала недолго. Дверь открылась, и в каюту, ступая мелкими, частыми шажочками, вошел Бориска. Его толстые губы расползались в улыбке, но маленькие глазки смотрели холодно и настороженно.
– Здравствуйте, Борис Акимович, – преобразилась Нина Дмитриевна и широко раскинула пухлые ручки, словно желала заключить горбатого старого мужика в нежные объятия, – проходите, присаживайтесь, где вам удобно.
– Вот даже как, по отчеству меня величаете, – губы Бориски расползлись еще шире, – и откуда же вы про отчество мое сведали? Человечишка я махонький, не знатный, до седых волос дожил, а все Бориска, да Бориска… А вы – Борис Акимович! Прямо сердце от такой уважительности тает.
– Как же мне вас не уважать, Борис Акимович! Все-таки монашеский сан принимали в свое время, и такое имя красивое у вас имелось – Гедеон. Помните? Правда, расстригли после – ну, всякое бывает! Зато, когда без рясы остались, столь много совершить успели – просто диву даешься! Но про свои дела, Борис Акимович, вы лучше меня знаете, пересказывать не буду. Вижу, что человек вы умный, а еще вижу, что жить желаете. Поэтому надеюсь, что мы полюбовно договоримся.
