Михаил Щукин - Лихие гости
Казачьи лошади были уже подседланы, сами же казаки, разделившись на две партии, молча прощались друг с другом.
Не прошло и минуты, как Прокопов первым покинул уютную поляну, следом за ним потянулись казаки и последними, замыкая жиденькую цепочку, Данила и Егорка. Оставшиеся во главе с Окороковым долго смотрели им вслед, а затем и сами вскочили в седла, тронули коней, направляясь в другую сторону.
Совсем не такого хода событий ожидал Окороков, надеясь до последних дней, что ему пришлют на подмогу хотя бы две-три роты. Не дождался. После неудачного первого похода за Кедровый кряж, который стоил жизни трем опытным жандармским офицерам, ему прямо сказали: радуйся, что хоть казаков дали, а будешь больше требовать – и их заберут. Вот и пришлось ему делить наличные силы на две части, будто тощий хлебный ломоть крошить наполовину.
Но иного выхода не было.
И он смирился.
Лишь тоскливо думал сейчас, покачиваясь в седле: «Почти на смерть ребят посылаю. Эх!» Выругался молчком самыми черными словами, какие знал, и подстегнул коня, направляя его на извилистую дорогу.
Невеселые мысли перемалывали и Данила с Егоркой – они-то в отличие от казаков хорошо ведали, до каких мест им предстоит добраться, если еще повезет добраться. Под ровный стук копыт мысли эти становились все темнее, но кони не ведали о чувствах своих всадников и уносили их все дальше, туда, откуда повернуть назад станет уже невозможно.
Первый привал сделали поздно, в сумерках. Прокопов выглядел удобное место на взгорке, где внизу поднималась густая трава, а рядом чернели две большие сухие валежины. Легко и невесомо спрыгнул с седла на землю, весело известил:
– Передых, ребята! И коням есть где пастись, и дрова для костра под боком. Да и похарчиться нам пора… Слезайте!
Скоро стреноженные кони паслись на траве, жарко полыхал костер, в котле булькала просяная каша, дразня ноздри своим запахом. За долгую дорогу проголодались, и, когда сели вокруг котла, ложки замелькали быстро и часто, а скоро уже застучали по днищу, выскребая его до блеска. После каши пили чай со смородиновым листом, только-только проклюнувшимся; напившись чаю, закурили, набив маленькие трубки запашистым табаком. Егорка, для забавы, тоже выпросил себе трубку и курил вместе с казаками, клубами пуская дым через ноздри. При этом похохатывал:
– Вы, ребята, не вздумайте при староверах трубочки свои доставать, они за это дело сразу решку наведут. Шибко они не уважают табашников.
– Не велико горе – потерпим, – успокоил Прокопов, – а теперь давай, добрый молодец, рассказывай про свою тропу. Мне в подробностях про нее знать требуется.
Егорка сразу перестал похохатывать, и его нечаянно вспыхнувшую веселость как рукой сняло:
– Чего про нее рассказывать, любезный! Не тропа это, а гибель человеческая. Чуть оступился, и – поминай, как звали, только кости по камням состукают.
– Да не пужай ты нас, как баб, штанами, может, в штанах пусто. Толково рассказывай, мне все знать требуется, – нахмурился Прокопов.
Егорка обиделся:
– Была нужда пугать вас. Вот увидите – сами испугаетесь. И штаны намочите…
Но упираться, несмотря на обиду, не стал, в подробностях поведал обо всем опасном пути, который потребуется одолеть. Вспоминал, пересказывал и передергивал плечами – до сих пор не отпускали его пережитые страхи.
Прокопов слушал, посасывал потухшую трубочку, кивал головой, будто соглашался с каждым Егоркиным словом. А когда рассказ иссяк, он поднялся и, всласть, с хрустом потянувшись, только и сказал:
– Страшнее видали. Теперь, ребята, спать. Я пока на часах, после разбужу, кому на смену.
Два раза повторять не пришлось. Быстро пристроились на попонах и засопели-захрапели, каждый на свой лад.
Один лишь Данила не мог уснуть. Кряхтел, ворочался и в конце концов, поднявшись, присел на корточки у затухающего костра. Шевелил сухой веточкой угли, смотрел, как мечутся на них, то вскидываясь, то опадая, летучие огоньки.
– Не борет сон дурные думы? – участливо спросил Прокопов. – Может, табачку отсыпать, какое-никакое заделье…
– Табак не курю, – отозвался Данила, тронутый участливым голосом, – так посижу, без заделья. Спросить хотел: откуда у тебя такая отметина на шее?
– А, – махнул рукой Прокопов, – это меня абреки пометили. Я на Кавказе раньше служил. Сшиблись мы с ними нос к носу, ну и пошла веселуха – на саблях да кинжалах. Не успел я увернуться, навесили мне аркан на шею, из седла выдернули и потащили. Так бы головенку и оторвали, да хорошо дружок мой увидел, изловчился догнать и веревку пересек. Выдернули меня ребята из этой рубки, пропасть не дали, а отметина осталась. Да что обо мне толковать! Я казачок бывалый, резаный и колотый, битый и молотый, а все равно живучий. Не переживай, парень, пережуем мы это дело, пережуем и не подавимся.
Простые, обычные слова говорил Прокопов, посасывая трубочку, но веяло от этих слов такой уверенностью и надежностью, что Данила, слушая его, успокаивался, тревога уже не столь сильно давила сердце: на лучшее надо надеяться, а не помирать раньше смерти.
– Ложись, парень, подреми, – посоветовал Прокопов, – теперь много силы понадобится.
Данила послушался его, прилег и сразу уснул.
Силы и впрямь понадобились. Только через четыре дня, после изматывающего пути по полному бездорожью, вышли они к подножию Кедрового кряжа. Отыскали ложбину в гранитной выемке под сплошным буреломом, оставили здесь коней и поползли, как ужи, волоча за собой кожаные вьюки. Изодрались в кровь. На следующий день одолели каменную осыпь, выбрались к истоку горной тропы и попадали в изнеможении на землю – судорогами схватывало до крайности натруженные тела. Один лишь Прокопов – будто из железа выкован бывалый казак – принялся развязывать кожаные вьюки, за которыми следил, как за золотыми слитками, чтобы их нигде не оставили, и вытаскивал из них мудреные железные скобы и мотки тонких шелковых веревок. По скобам стучал ногтем, и они, закаленные в кузнечном горне, отзывались легким звоном.
– У нас поручик один служил на Кавказе, – между делом рассказывал Прокопов, – из разжалованных. Богатеющих родителей сын, в столице проживал, а для увеселения по горам лазал. Вот он нас и научил, как за камни цепляться, чтобы головы не расшибить. Шибко тогда наука его помогала, а теперь и нам поможет. Не робей, ребята!
Остаток дня и ночь решили провести здесь же, не сходя с места, а утром, помолясь, выходить на тропу.
– А тебе, парень, в обратную сторону топать, – буднично сообщил Прокопов ошалевшему от счастья Егорке, – староверам тебя показывать исправник запретил, а за лошадками нашими догляд нужен. Негоже животину без догляда бросать. Спустишься вниз и езжай до постоялого двора – там жди.
