Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Эй, Хадсон! – окликнул майор возницу. – У тебя как? Штаны не промочил?

Капрал, чертыхаясь, слетел с козел и исчез в лесу, оставляя после себя характерный запах.

- Видно не обмочился, а хуже! – усмехнулся Гусман. – Давай, побыстрее там, из штанов вытряхивай. - крикнул Хадсону, - неровен час вернуться, а ты с голой задницей! – захохотал. Но смех-то был неискренний, натянутый – заметил фенрик.

Хадсон и правда вернулся без штанов, полез в свою торбу, запрятанную где-то под козлами, достал оттуда новые портки и прыгая сначала на одной ноге, потом на другой, натянул на себя. Ни слова не произнося, забрался на козлы и, ухватив вожжи, стегнул, что было сил лошадей. Кони дернулись, как ужаленные и резво потянули экипаж. Уже на ходу, Гусман многозначительно взглянул на Левинга и захлопнул дверцу. Фенрик последовал за ними.

Не признал сразу Кисилев знакомцев-то старых, прошлогодних. Память мальчишечья-то хорошая, да вот столько всего уже повидал в свои четырнадцать, такая череда людей прошла перед ним, и своих, и шведов, и финнов с карелами. Аж «енералов»-то одних, вовсе не сосчитать. И крови пролил не мало за год с небольшим, как в строй казачий встал. С писаря начал, да разве усидит мальчишка за столом, разве казачье это дело пером скрипеть, упросил атамана Дьячкина, а тот сначала шутейно в есаулы вывел, а после нескольких партий удачных, всерьез уже смотрел на казачка, сотником сделал. А сколь их уже было – сшибок разных. Под началом «енерала» Орлова-Денисова в атаку ходить довелось, тож казак, с Пятиизбянской станицы Войска Донского, эх и красив же был «енерал». А казаки его… самого великого князя охрана личная, из лучших со всех станиц и городков собирали.

- Эх бы мне туда! – замечтался казачок. Представилось на миг, как с усами пышными, «енеральскими», да на жеребце арабском, с саблей наголо… а за ним лава казачья наметом стелиться. Тут, как треснулся юный сотник лбом о сучок, что торчал прям над дорогой, аж искры из глах. Захохотали сзади. Разозлился Митрий на себя, потер место ушибленное, папаху надвинул поглубже, чтоб слез выступивших от боли неожиданной видно не было.

- Ну будя! – рявкнул баском на своих. – С кем не бывает! – И дальше поехал, посматривая внимательно, чтоб не повторить оплошность.

А ночью, бивак разбив, откушали и разлеглись почивать, не забыв дозорных выставить. Не спалось Митьке. «Енерала» важного вспомнил, Спрен…. Тьфу, язык сломаешь, Максимыча этого. Первое тогда дело было. Терзали сомнения казачка. Уж больно знакомым голос того прапорщика ему показался. Сам-то толком Митрий его не видел. Та дорога, по которой оборотни глухонемые ехали тогда, прямо упиралась в ихнюю. Митрий-то с проводником был, в голове самой, шум услышал позади, что «енерал» распекает кого-то, назад вернулся. Они тогда прям на Спрен…, тьфу. Максимыча этого выехали. Видел он какого-то прапора, что с генералом объяснялся, но с боку, иль сзади почти. Уж и не припомнишь. А вот голос… голос больно знаком. И сегодня, тот, что на козлах сидел, рожа… Правда они все на одно лицо эти шведы. Широкоскулые, светловолосые. Эх, надо было в кибитку заглянуть… но голос… голос знаком… неужто они же? А если так? – Митька сел аж. Посмотрел на спящего рядом Авдея, ну того самого, что зацепило пулей шведской во встречу ту лесную. Пнул его:

- Слышь, Авдей!

- М-м-м – морщился во сне казак.

- Авдей! – пнул сильнее. Тот вскочил спросонья, сразу за саблю:

- А? Что? – озирался, не нападает ли кто.

- Да ты погодь… я это, Митрий. Сядь рядом. – похлопал по земле, обильно хвоей сосновой посыпанной. Мотая головой, казак сел рядом, на сотника недоуменно уставился – чего мол стряслось-то.

- Слышь, Авдей, помнишь тебя пулей шведской задело, когда «енерала» мы важного везли в прошлом годе?

- Ну! – не понимал казак.

- Тебе нынешний прапор, что на дороге встретили, знакомым не показался. Тогда ведь тож с ними прапор был. А?

Авдей лоб почесал под папахой мохнатой, за волосья себя подергал – сосредотачивался.

- Не-а, кажись нет… Я когда стрелять начали прям рядом с «енералом» этим толстым был.

- Да не когда стрелять начали, а ранее. До стрельбы, когда встретились токмо! Ну, Авдеюшка, напрягись…

Казак опять задумался. За бороду подергал, усы подкрутил, опять за бороду взялся:

- Може он…, а може и не он… мундир другой был, чем у энтого, - плечами пожал. – Но похож! – тряхнул головой утвердительно. – Похож!

- Вот и я думаю, что похож! – озаботился Митрий. – Эх, зря мы их отпустили, надо было попытать еще!

- Да на других нарвутся! – успокаивать стал Авдей.

- Другие их не разу не видали, а вот мы… упустили. Чую, упустили! – не на шутку разошелся казачок. – Надо ехать! – поднялся в рост.

- Окстись, сотник! Ночь на дворе. Хоча и светлая, да все, как в тумане. Мы уж почитай верст десять отмахали, и они не мене. Да стороны-то разные. – Убеждал его старый Авдей.

- Все равно, догоним!

- Догоним! – соглашался казак, - только по утру. Лошадям роздых нужен, не людям. Нам-то что, день-ночь-полночь, а лошадушки они-то не железные. Сам знаешь. Коней не сбережем, пешими много не находим. А с зарей поскачем резво, путь они на Кексгольм держали, вот за ними и двинем.

Митрий опять уселся. Прав был Авдей. Лошади утомились, да и голодны они. Последний овес утром скормили, а травы подходящей в сосновом лесу мало.

- С утра болотце найдем подходящее, где травушки много, лошадки пожуют малость, и в путь отправимся. Ну куды они от нас-то денутся? У них кони тож исть хочут. Знамо остановятся. Догоним! Не переживай, сотник. – С этими словами, Авдей перевернулся на бок и через мгновение сладко сопел.

Митрий тоже откинулся на спину, только сна не было. Так до утра и провалялся. Лишь зарозовело, поднялся, казаков дозорных свистнул и на конь - в погоню.

Глава 18. Похищение.

«Невелика мудрость – обмануть доверчивого»

Древнеиндийский афоризм.

Алексей Иванович приехал из Кексгольма на пару дней, погостил у внучки и в обратный путь засобирался:

- Ты уж, Оленька, береги себя. Дворне наказывай все запоры, да засовы на ночь запирать. Время военное, люди лихие могут шататься, дезертиры разные, али партия какая вражеская забредет. – Каждый раз уезжая, наказывал.

- Ой, дедушка, - смеялась внучка, - да кому мы в глуши-то этакой нужны?

- Лихие люди, они в глуши и прячутся. – не соглашался старый полковник – им на миру делать не чего, словят тут же, и в колодки. И дезертиры у нас имеются. Бегут рекруты, куда глаза глядят.

- Хорошо, дедушка! – кивала послушно Ольга. – Все-все закроем, засовы-запоры задвинем. Никто не войдет. Обещаю.

- Ну тогда, с Богом, внучка. Чтой-то на сердце у меня не ладно. Свербит и тянет. Тоска какая-то. – жаловался Веселовский.

- Может приболели, дедушка? – обеспокоено посмотрела на него.

- Да, нет! Не то это! Кошки скребут, как бы чего не вышло. Из-за того тяжко на душе. Ну ладно! На все воля Божья! – перекрестил девушку несколько раз, обнял, поцеловал. Сам помолился:

- Пресвятая Богородица, Матерь наша, заступница небесная, обереги дите малое. Не допусти лихому случиться.

В седло взобрался, покряхтывая – годы! Семьдесят второй уж скоро. Потрусил потихоньку, все оглядывался. Оленька на крыльце стояла, долго еще рукой ему махала вслед.

После той встречи с казаками, Гусман приказал ехать без остановки. Поутру к Хийтоле вышли.

- Вперед поезжайте, Левинг. – приказал майор. – Узнайте, про усадьбу этого Веселовского. И сам здесь ли. Аль в отъезде. Мы с Хадсоном обождем.

Фенрик вернулся через полчаса:

- Вон, - показал рукой, - на пригорке изба большая, забором обнесенная. Это и есть усадьба полковника. Уехал поутру. Дома лишь внучка его.

- Отлично! – обрадовался Гусман. – Она-то нам и нужна! Едем.