Обманувшая смерть - Ковалев Анатолий Евгеньевич
После этого несчастья у нее осталась только шкатулка с драгоценностями, которые она выманила у княгини Головиной. Зинаида, хитрая от природы и многому наученная горьким опытом, понимала, что обнаружить хоть одну вещицу оттуда – значит подвергнуть себя риску. Она не решилась продавать драгоценности в Петербурге. К тому же ее уже объявили в розыск. Следовало срочно бежать. В эту минуту ей некуда было броситься, как к отцу Иоилу, старому своему покровителю, окормлявшему петербургскую общину староверов. Он был еще жив и вполне бодр для того, чтобы оказать помощь блудной овце, вновь прибившейся к стаду. Зинаида слезно покаялась во всем: в своем отпадении от веры отцов и переходе в лютеранство, в греховной торговле табаком (о торговле человеческим телом она благоразумно умолчала, решив, что для старенького попа-раскольника это слишком). Клялась и божилась, что решила переменить жизнь и вновь следовать всем заветам отеческого благочестия. Но для этого ей нужно уехать – тут ее многие знают и будут преследовать… Поверил ли отец Иоил искренности ее слез или нет, но помощь он ей оказал: Зинаиде было дано письмо к одному из столпов московской староверческой общины и немного денег на дорогу. Она представила дело так, что осталась без единого гроша.
В Москве ее приняли, несмотря на письмо, настороженно. Или это казалось сводне, опасавшейся после краха всех и вся, или, в самом деле, излишне бойкие манеры питерской вдовы, которой так внезапно пришлось сменить место жительства, никому не внушали доверия. Зинаида старалась держаться как можно скромнее. В Москве она решилась продать несколько самых неприметных безделушек из княгининой шкатулки, деньги у нее теперь водились, но тем не менее платье она покупала на толкучке, всячески подчеркивая свою бедность. За квартиру пришлось платить всего ничего: община устроила ее на жительство к вдове, купчихе-староверке, женщине богатой, но, вместе с тем, на удивление не корыстной. У купчихи был один страшный недостаток: она могла говорить только на одну тему – о муже-покойнике. Зинаида, привыкшая в своем притоне к самому разнообразному и, без преувеличения, взыскательному обществу, умевшая поддержать беседу, ввернуть острое словцо, теперь отчаянно скучала. Она пыталась рассказывать купчихе какие-то анекдотические случаи, разумеется, на приличную тему, чтобы как-то скрасить пустые вечера за самоваром. Та слушала, бессмысленно глядя на жиличку оловянными глазами, потом зевала, троекратно крестила рот и с подвыванием произносила: «Ба-атюшки… Чего на свете не бывает… Это за границей, что ли, было или где?» – «В Питере! – злясь, резко отвечала Зинаида. – Я же сказала – в Питере!» – «Ишь, вот как… – таращилась на нее купчиха. – А вот тоже был случай и у нас: муж мой, покойник, задумал Великим постом грибков поесть. А любил он только рыжики… Груздь ему хоть не показывай – не станет кушать. Опенки тоже не любил…»
Надо было срочно вырваться из этого скучного душного дома, заставленного угрюмыми чудовищными сундуками, завешанного киотами со старыми, темными иконами. Это был безопасный приют, Зинаида была здесь никому не заметна… Но эта жизнь ее мучила. Она мечтала о замужестве – ей определенно обещали подыскать мужа в общине, как и просил в письме отец Иоил. Бывшая сводня планировала в самом скором времени взять муженька под каблук. Ей ли не знать, как это делается?! А там уж она будет делать в своем чистеньком, элегантном магазинчике что хочет… У нее непременно будет магазин в одной из лучших торговых улиц! Новый магазин, новые модные платья, новое имя… Новая жизнь. И вот в Москву по пятам за ней является ненавистная графинюшка, одним ударом разбившая ее питерское безоблачное существование!
С тех пор как Зинаида прочитала о приезде виконтессы де Гранси в Москву, она окончательно лишилась сна. «Не меня ли она преследует?!» – явилась ей дикая, но вполне обоснованная мысль. Зинаида стала следить за особняком, который сняла виконтесса, пытаясь понять, куда та выезжает и выходит. Так она вчера вечером случайно встретила брата, которого считала давно умершим. Эта встреча взволновала ее сильнее, чем ожидала сводня. Никаких родственных чувств к Афанасию она не питала, как не питала никаких чувств ни к кому, кроме себя самой, и ни к чему, кроме денег. Ее мучило и жгло какое-то тяжелое чувство, в котором было много злобы и обиды.
«Явился, как с того света, и сразу попрекать…» – думала она, лежа на пышной купеческой постели, глядя на мигающий красный огонек лампадки, озарявший темноту спальни. В низком помещении, где никогда не отворялись форточки, крепко пахло деревянным маслом. За обоями шуршали тараканы. «Как только не назвал, какими именами не припечатал… А где он был, когда меня муженек покойный, проклятый изверг, мучил? Где был, когда за меня, девчонку, заступиться некому было? Одна, все одна, всю жизнь одна… Никто меня не жалел, и мне жалеть никого не приходится!» Воскресшая Елена вставала перед ее глазами: красивая, ничуть не подурневшая за годы, нарядная, с презрительным и гневным взглядом, которого раньше у нее не было… «Нет, она не оставит меня в покое, не простит того, что я унесла ее дочь! Ах, какая дура… будто тогда ей нужен был этот младенец! Куда бы она делась с ним, нищая, одинокая?! Да в первую же канаву и кинула бы, свиньям на съедение, если бы не я! Ей бы руки мне целовать да награду выдать, а она, мерзавка, мстить решила… Вот и в Москву следом за мной примчалась!»
Зинаиде представлялась ужасная картина: она, замужняя, уважаемая всеми дама, стоит в собственном магазине… Почему бы не на Мясницкой, ближе к Кузнецкому Мосту?! Ах, какой там есть один магазин на продажу… И вокруг – роскошные товары, шелка, кружева, чулки, перчатки… Почтительные, смазливые, на парижский манер завитые приказчики, которые готовы по ее приказу броситься в огонь и в воду. На улице – собственная коляска. Почему бы и нет? Если торговля пойдет хорошо, все удастся себе позволить. На деньги от продажи княгининой шкатулки можно завести отличное дело, да и мужа ей найдут, уж, наверное, не нищего. Тут община богатая. Итак, она, Зинаида, устроилась отлично, живет честно, благородно, шикарно, как дама… И вдруг дверь отворяется, и входит Елена! Она, снова она!
Выбравшись из томительно-жарких объятий перины, Зинаида встала с постели, босиком пересекла комнату и некоторое время стояла перед киотом, освещенным лампадой. Ее губы слегка шевелились, но женщина не молилась. Она беззвучно повторяла одно и то же: «Делать нечего, только убить ее. Только убить!»
В соседней комнате, в той, где прошлой ночью спал Афанасий, стоял диван, а над ним висел ковер, украшенный разнообразным оружием. Когда Зинаида поселилась в этом доме, ковер сразу привлек ее внимание, и она спросила хозяйку, кто собирал коллекцию. «Покойник-муж баловался, – словно смущаясь, ответила купчиха. – В гостях побывал где-то, вернулся домой – заведу себе кабинет, говорит. Конечно, заводи, разве мое дело прекословить? И завел себе кабинет этот… Что за заведение такое и к чему оно, если он тут никогда и не спал? Ну, дело не мое. А ковер этот вместе со всем, что на нем ни на есть, ему от должника, гвардейца отставного, достался в счет долга… Супруг гордился еще: «Марфа, говорит, он нам всего-то за бочку муки и две сахарные головы задолжал, а тут один пистолет французский рубликов двадцать серебром стоит! И совсем исправный, хоть сейчас стреляй! Каково!» А по мне, так отдавай мне мои двадцать рублей или обратно верни мою муку и сахар, и прими ты от меня эти ножи с пугачами, век бы не видеть их… В доме-то держать такое грех!»
Войдя в бывший кабинет купца, также темный и освещенный одной лампадкой, которые горели по всем комнатам дома, Зинаида прокралась к ковру, остановилась перед ним и сняла тот самый французский пистолет, который достался купцу от должника-гвардейца. Он показался ей неожиданно легким, приятным для ладони. В свете лампадки поблескивала золотая литера L на рукоятке.
Не всем сладко спалось в ту ночь и в гостевом флигеле в доме князя Белозерского по разным причинам. Глеб чувствовал себя измотанным, несмотря на то, что достижения последних дней вселяли в него оптимизм. Первый шприц с солевым раствором он ввел себе в вену.
