Юлия Галанина - Бретонская колдунья (сборник)
Благородный барон был учтивым кавалером лишь до определенного предела. Он небрежно развалился в кресле и надменно спросил:
– Прошу прощения, прекрасная дама, но я немного запамятовал, о каком желании идет речь?
– Господин де Риберак! Не будьте смешным и не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Если сегодня я не высплюсь, то завтра меня будет шатать от усталости. И я, конечно же совершенно случайно, могу задеть ваш шлем, выставленный перед турниром[7].
Угроза была очень серьезной: такой поступок Жанны был бы равен публичному заявлению, что де Риберак вел себя недостойным для рыцаря образом, и по строгим правилам турнирного искусства ни один уважающий себя рыцарь не скрестил бы с бароном копья. А если бы барон все же рискнул показаться на ристалище, то его бы прилюдно опозорили.
Поэтому барон процедил сквозь зубы:
– Прощайте, прекрасная дама! – и направился к окну.
Когда уже все его тело переместилось наружу, на стену, и только голова торчала над подоконником, де Риберак напоследок сообщил Жанне:
– Хотя всю вашу женскую породу я изучил вдоль и поперек, но в жизни такой расчетливой и холодной особы не встречал. С подобными замашками вы далеко пойдете, божественное создание! Или, может, дьявольское?
Невозмутимая Жанна подошла к подоконнику со словами:
– Я так и сделаю, барон! – и, нежно поцеловав его в лоб, очень обидно рассмеялась.
– Ну и ведьма! – только и нашелся де Риберак.
Глава V
Когда Жаккетта думала, что предыдущий день был тяжелым, она глубоко заблуждалась.
Чуть свет всех камеристок созвали в кладовую нарядов. Заспанные, зевающие во все горло девушки медленно собрались, недоумевая, что они тут забыли в такую рань?
Появилась свежая, как после прогулки, Жанна и велела:
– Маргарита! Неси одеться и причеши! Остальные доставайте все мои платья, отрезы шелков! Да быстрей шевелитесь, куры заспанные!
Под ее ледяным взглядом проснулись даже самые невыспавшиеся и кинулись открывать сундуки.
Голосом полководца на поле брани Жанна командовала:
– Оставьте синее, лазоревое тоже, зеленое не пойдет, белое обязательно… Куда, дура, понесла?! Оставь, говорю! Розовое положи рядом с белым!
Когда платья были отобраны, пришел черед и шелкам.
Подбирая по цвету подходящие к нарядам, Жанна рассуждала вслух:
– У меня на завтра четыре платья. По два рукава – это восемь штук. Так. Более-менее приличных рыцарей на турнире будет около тридцати, значит, двадцать пять минимум.
– Никак у госпожи Жанны помутнение рассудка! – шепнула злая от недосыпа Маргарита нервно хлопающей глазами Аньес. – С чего это она так уверена, что господа ринутся за ее рукавами, словно за пасхальными булочками?
Тем временем Жанна закончила расчеты и приказала:
– К синему и лазоревому – по три пары рукавов, к белому и розовому – по четыре. Отправляйтесь наверх и пока работу не закончите, чтобы ни одна и носа не смела высунуть! И никому не открывайте, кто бы ни стучал!
– А госпоже Изабелле? – пискнула испуганная Аньес.
– Матушке – в первую очередь! – отрезала Жанна. – Молчите, словно вас и нет!
– Да мы же с голоду помрем! – заявила хмурая Маргарита.
– Не помрете! Обед тетушка Франсуаза вам принесет. А я приду с ней и проверю, заслужили вы его или нет. Да смотрите мне! Чтобы швы были аккуратными, а к платьям приметывайте на самый тонкий шелк, чтобы сразу отрывалось, не как у дурочки Бланки!
Камеристки, взяв в охапку платья и ткани, понуро побрели наверх.
Весь день насмарку – и это когда в замке актеры! Ну не подло?!!
– А что это за дурочка Бланка? – тихонько спросила Жаккетта у Аньес.
– Да в прошлом году был большой турнир в Бордо. А эта Бланка поздно узнала, и ей не успели рукава специальные сделать, над какими мы сейчас до утра пластаться будем. А платье, мне потом ихняя кухарка говорила, ей из бабушкиного перешили. Шелк-то поизветшал за столько лет. Стала она избраннику рукав отрывать, да с рукавом весь перед и оторви! Вот смеху-то было!
Но сейчас девушкам было не до смеха.
Маргарита с ожесточением кромсала шелка и парчу, кроя заготовки. Жаккетта крупными стежками сметывала, а Аньес, Шарлотта и Бриджитта в три иглы стачивали рукава. Но все равно дело двигалось очень медленно.
– Когда настроения нет, так хоть не берись… – Шарлотта со вздохом стала вставлять новую нитку в иглу. – Сегодня даже пальцы как чужие! Так мы и за три дня не управимся. Везет же Анне-Мари: сегодня она госпожу Изабеллу утром оденет и до вечера свободна…
Маргарита вырезала последний рукав и с яростью шваркнула ножницы о каменный пол.
– Мы – как каторжники на галерах! Тех хоть за преступления взяли, а нас за что? Я есть хочу, провалиться им всем со своим турниром! Вон уже к завтраку трубили…[8]
– Вот погоди, скоро хозяйка заявится и скажет, что наша работа никуда не годится. Она явно что-то задумала, видели, как из глаз молнии бьют? – «утешила» ее Шарлотта, с пятой попытки попав ниткой в ушко.
– А может, и госпожа Изабелла нагрянет… Вот скандалу-то будет! Госпожа Жанна не зря нас раньше не дергала: так бы и дала ей госпожа графиня лучший шелк по ветру пускать. А теперь госпожа Изабелла занята… И такое обилие рукавов у дочки будет на турнире для нее бо-о-ольшим сюрпризом, вот увидите! Она эти шелка хотела на выходное платье пустить, а мы крайними будем!
Уныние облаком нависло над комнатой. Казалось, девушки шьют не воздушные одеяния, а грубые паруса. Почему-то ломались иголки, рвались нитки, и работа двигалась вперед черепашьими шажками. Низко склонив головы над ненавистной работой, камеристки молчали.
* * *– Пресвятая Анна! Глазам не верю – целая куча скромных овечек шьет и молчит! Чур меня, чур! Это колдовство! – раздался знакомый веселый голос.
Как по команде подняв головы, девушки увидели удобно расположившегося на подоконнике фокусника с объемной корзинкой в руках. От неожиданности они побросали шитье и с визгом кинулись врассыпную.
Но бежать было некуда: Жанна лично заперла дверь, и камеристки сгрудились в самом дальнем от окна углу комнаты. Все, кроме Жаккетты, сразу узнавшей своего постояльца Франсуа.
– Чего вы? – крикнула она подругам, спокойно продолжая шить. – Это ведь фокусник, ему раз плюнуть.
– Моя маленькая швея, меня восхищает твоя слепая вера в мои безграничные возможности, но увы… Это не чудо, а работа моих же бедных, усталых конечностей! – отозвался с окна Франсуа и спрыгнул на пол. – Я надеялся на более теплый прием. Ведь, кроме того, что я доставил вам счастье лицезреть меня, я также доставил подкрепление для ваших голодных животиков…
