Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары
Остаток дня прошел в труде, но Всеслав не ощущал усталости — слова волхва и предстоящее волхование будоражило его. Он не понимал действий Пепелы, а страх, переданный ему стариком, все сильнее и сильнее разрастался в его сердце.
Когда стемнело и предупрежденные ремесленники быстро отужинали, волхв достал из своих вещей начищенную медную лохань и, громко стукнув ею, поставил перед собой.
Этот звук, как грозное повеление, разогнал жильцов землянки по темным углам. Волхв принес в ушате воды, наполнил лохань.
— Свети! — прошипел он Соловью.
Всеслав взял в печурке несколько лучин, зажег и приблизил к волхву. Старик мял в руках небольшой кусок воска, изредка хрипло дышал на него, потом подолгу разглядывал страшными своими глазами. А воск размягчался и оживал: отщипывая от него кружочки, Пепела сжимал их в ладонях, и тут же из рук волхва показывался человечек с раскинутыми в стороны руками.
Всеслав каждый раз замирал от страха перед чудом, но старик грозно взглядывал на него, и изгой ближе подносил горящую лучину.
Потом Пепела осторожно опустил восковых человечков в лохань, и они чуть заметно закачались на черной воде. Скоро рядом с ними старик поставил две восковые же лодочки.
Лучина в руке Всеслава подрагивала, и красное пятно огня на мрачной воде все время колебалось. В землянке было так тихо, что Соловей испуганно огляделся, но поразился еще сильнее, увидев в потемках поблескивающие глаза ремесленников.
Пепела достал из–за пазухи короткую коричневую палочку и стал тереть ее о свои седые волосы. Когда он отводил от головы жезл, редкие лохмы его вытягивались вслед и на них вспыхивали голубоватые искорки. От ужаса Всеслав похолодел.
Волхв же вдруг отдернул руку и низко над лоханью провел жезлом; восковые человечки ожили, закачались на воде лодки.
— Великий Род и могучий Сварог — огонь горячий! Помогите нам! — громко заговорил Пепела.
Он водил над водой жезлом — скоро одна лодка перевернулась, крохотные люди скопились в середине лохани, и их тени зашевелились на чистом медном дне.
После долгого молчания волхв спрятал жезл, прошептал Всеславу: «Отойди!» — и низко склонился к воде. Седые пряди повисли над лоханью.
Шло время, а Пепела все рассматривал там что–то, видимое лишь ему. Вдруг он распрямился, отодвинулся от стола, медленно опустился на колени и поцеловал утоптанную землю.
Поднявшись на ноги, волхв обвел всех взглядом, уперся им во Всеслава, поманил к себе. Когда Соловей на онемевших от страха ногах подошел, Пепела положил ему руку на плечо, нажал.
— Целуй тоже!
Всеслав, отведя в сторону горящую лучину, прижался горячим лбом к твердому полу.
— А вы все знайте, — заговорил над ним волхв, — что скоро Днепр потечет вспять и земли начнут перемещаться! Византийская земля займет место Русской, а Русская повернется на место Византийской. И так переменятся друг с другом все земли!
Всеслав не понимал пророчества; он верил волхву и тому верил, что земли сдвинутся, но ему хотелось спросить, как же тогда станет жить он, куда, спасаясь, нужно будет бежать ему, в какие веси?
Но он не решился задать этот главный вопрос.
Потом Пепела подошел к столу, выловил из лохани человечков и ладьи, выплеснул наружу ключевую воду и лег на лежанку, отвернувшись к стене.
В черной тишине Всеслав долго не мог уснуть. Вокруг него по углам горестно вздыхали ремесленники, и, как казалось, в ту ночь никто не спал.
…Старый изгой вздрогнул. Ему послышалось, что неподалеку хрустнула ветка и кто–то тяжело прошагал. Всеслав резко обернулся: лужайка в лесу по–прежнему светилась под солнцем, над ней носились стрекозы и висела серым пятном мошкара. В лесу было темно, и волхву почудилось, что там сильно раскачиваются ветви деревьев, но, сколько он ни вглядывался в зеленый сумрак, ничего опасного не увидел. Все–таки он придвинул к себе лук и тулу[23] со стрелами, потом снова повернулся к реке. Тревога не улеглась в душе Всеслава. Недавняя мнимая опасность тут, в лесу, или грозные давние события, наступившие утром после пророчества Пепелы, теребили сердце.
Там, в Киеве, все началось под вечер…
Началось все под вечер. Покрасневшее солнце, медленно остывая, закатывалось за лес, уходя в ирье. Стих перестук молотков, и над городом растеклась вечерняя тишина. Остановили работу и ремесленники, однако вдруг на улице зашумели, оттуда донеслись выкрики, и помрачневший Пепела, отмывавший в ушате руки, мрачно выговорил: «Все! Вот и князь!»
Взбудораженные слухами о крещении князя горожане потекли к Боричеву взвозу и на подол, к реке, по которой длинной чредой плыли ладьи с цветными и расписными парусами.
В толпе ремесленников Всеслав стоял рядом с волхвом; к ним все подходили и подходили люди, поднятая ими густая пыль сплывала с обрывистого берега вниз, к Днепру. Соловей впервые в жизни видел столько народу. Сперва в толпе переговаривались, переругивались или смеялись, но понемногу все стихали.
Ладьи на реке роем окружили пристань, и оттуда, выстраиваясь в след, потянулись наверх, к воротам детинца[24], княжьи люди.
Тогда Всеслав впервые увидел князя. Владимир был одет в красный сафьяновый кафтан, отороченный собольим мехом. Он равнодушно слушал горячо говорившего ему что–то боярина с узким лицом. Спокойными глазами князь оглядывал толпу и будто не видел ее.
В нескольких шагах позади Владимира ехала царица Анна. Но сперва весь народ с восторгом смотрел на коня под ней. Белый, словно голубь, жеребец легко и красиво ступал по земле; он часто встряхивал головой, и тогда, как волшебное дыхание, разносился звон вплетенных в его гриву золотых колокольчиков.
«Ветер, Ветер!» — заговорили вокруг. Об этой красивой лошади в Киеве уже слышали.
Всадница приблизилась, и Всеслав глянул на нее. Царица была маленького роста; поблескивающие черные волосы широкой волной лежали на плечах и спине гречанки, ни разу не взглянувшей на встречавших ее киевлян.
За нею и по сторонам, по обочинам дороги, шагали дружинники и зло отталкивали обратно в толпу тех, кто слишком выдвигался вперед. Вои опирались на черные или белые копья и устало несли в руках щиты из двойной воловьей кожи.
Вдруг все разом стихло и народ замер. Окруженные дружинниками, позади князя и царицы шли никогда прежде не виданные в Киеве люди в черных до пять одеждах и с длинными нерусскими бородами. Греки шагали гордо, с важными лицами.
Впереди них медленно брел глубокий старик, тыкая в землю длинным посохом. Другие попы держали в руках небольшие изукрашенные доски, блестевшие золотом.
