Владимир Москалев - Два Генриха
– Отчего печаль в твоих глазах? – спросила его Агнес. – Что-то случилось? Быть может, и у тебя горе, и в этом смысле мы с тобой родственные души? Скажи, мне хотелось бы помочь тебе.
– Нет, Агнес. И не горе это, а, пожалуй, судьба. Вот у тебя есть мать, а у меня нет. Я никогда ее не видел и даже не знаю, жива ли она еще. Мы с отцом одни на этом свете, живем в замке с высокой каменной башней.
– Стало быть, крепкий замок, и ты, рыцарь, не беден. Но кто же твой отец?
– Граф Эд фон Готенштайн.
– Столь крупный и такой же сильный, как ты?
– Как иначе получился бы я таким, каков есть? Однако, полагаю, аббатиса также высока ростом и вовсе не слаба, поскольку имеет такую дочь? Впрочем, вероятно, в этом заслуга твоего отца?
– Ничуть. Он таков же, как все, ничем не выделяется.
– Значит, ты пошла в мать?
– Безусловно. Она у меня рослая и сильная, в этом ты прав. Однажды к ней в келью заглянул исповедник. Не знаю уж, какого рода исповедь он ей предлагал, только она легко, словно щенка, схватила его и вышвырнула за дверь. Незадачливый ухажер добрых две пертики[10] пропахал по полу носом, рискуя насажать в него заноз. С тех пор он не отваживался предлагать аббатисе душеспасительные беседы. Что касается мужчин, мать вообще груба с ними. Какой-то клирик однажды встал перед ней, мешая видеть епископа, вещающего с кафедры благодарственную мессу. Она сказала ему, чтобы он отошел в сторону, он не послушал; она попросила еще раз, но клирик точно оглох. Тогда она сама отодвинула его рукой, да так, что вместе с ним упали на пол еще трое.
– Кто же были ее родители? – смеясь, спросил Ноэль.
– Ты спрашиваешь о моей бабке? О ней я потом расскажу, а вот что касается деда…
Агнес улыбнулась, устремив вдаль задумчивый взгляд. Глаза ее – печальные и словно молящие о чем-то – заблестели, точно горя жаждой подвига или желая вырвать из мрака забвения образ ее героического деда. Видно было: она, даже никогда не видя его, тем не менее любила всей душой, почитала, быть может, молилась на него, как на икону. Он был для нее единственным образцом, примером для подражания, и она не только боготворила, но и, похоже, во всем старалась походить на него.
Ноэль невольно залюбовался ее заалевшим, улыбающимся лицом, и отметил про себя, что она смотрит на запад, в сторону столицы франков. Ее карие глаза искрились радостью, в них читалось благоговение при виде святого, своего покровителя, кумира! Рот ее приоткрылся, влажные губы алели, меж них проглядывал ровный ряд зубов, точно шеренга белых фигур на шахматной доске. Ноздри ее широко раздувались, она словно вдыхала ими запах той земли, что лежала западнее Парижа. Она даже вздрогнула и подалась всем телом в ту сторону, куда глядела не отрываясь, будто хотела тотчас очутиться там и пасть к ногам того, кто был для нее единственным богом на этой земле!.. Но никто не ответил на ее призыв, идол остался лишь в ее воображении, а руки, потянувшиеся было в сторону взгляда, медленно опустились. Печальная улыбка, взамен прежней, тронула уголки губ на лице женщины-рыцаря.
Ноэль смотрел на это лицо и восхищался им. Оно казалось ему в это мгновение прекрасным, и он не понимал, как мог раньше не разглядеть на нем ровного, идеальной формы носа, подбородка с ямочкой, вишневых, зовущих в бездну наслаждений губ, и ее глаз. Пресвятая Богородица, да разве могут быть у мужчины такие глаза!..
– Знаешь, кто он? – перевела на него взгляд Агнес.
– Твой дед? Догадываюсь, он жил там, где ты только что была в мыслях. Ты его очень любила?
– Любила… – промолвила Агнес и замолчала.
Ноэль увидел, как увлажнились, заблестели ее глаза и дрогнул слегка подбородок вместе с нижней губой. Но слезы не выкатились, так и остались на месте, растекшись по нижним векам. Эта волевая женщина никогда не показывала свою слабость, храня ее в душе, глубоко от чужих глаз. Она умела владеть собой.
– Любила? – повторила она, поглядев на молодого графа, и усмехнулась, мотнув головой. – Не то слово, рыцарь. Будь он жив, я целовала бы ему ноги, а на его смертном одре умерла бы вместе с ним. Ни к чему жить, если такого человека больше нет на свете.
– Кто же он, как его звали, какого он роду? – спросил Ноэль, уже начиная ощущать некие неуловимые признаки внутреннего беспокойства, необъяснимого волнения. – Вероятно, он был очень силен?
– Силен? – Агнес рассмеялась, точно услышала шутку, развеселившую ее. – Да это был дьявол, а не человек! Одним ударом кулака он разбивал стену у себя над головой, если она мешала ему пройти, не сгибаясь. Поднимал в воздух двух человек, ударял их лбами и отбрасывал в стороны тела с разбитыми головами. Лошадь взваливал себе на плечи! Однажды двор гостил в замке одного из вассалов покойного короля Роберта. Было холодно, камин плохо грел, слуги не успевали носить дрова, которые быстро сгорали в огромном очаге. А внизу, под окнами стоял осел, навьюченный дровами так, что еле держался на ногах. Тогда мой дед спустился во двор и вернулся в зал, неся на своих плечах этого осла вместе с дровами. Подошел и швырнул свою ношу в камин. Вообрази себе только эту сцену! А ладонь у него была такая, что он мог посадить на нее человека и носить до тех пор, пока тому самому не надоест такая игра. Так он забавлялся с женщинами, которые прыгали к нему в постель быстрее, чем падают в костер мотыльки, опалив себе крылья.
– И ты, Агнес… ты внучка этого человека?..
Превратно поняв слова собеседника, Агнес с жаром воскликнула:
– Да, рыцарь! Но не думай, что если я женщина, то слаба. Здесь нет стены, и мне, пожалуй, не поднять лошадь, но все же я докажу тебе, что сила моего деда в известной мере передалась и мне.
С этими словами она подняла с земли огромный сук длиной фута в три и переломила его через колено.
– Матерь Божья! – ахнул Арни, бледнея и вставая с места, чтобы рассмотреть место перелома. – Да ведь эта деревяшка в толщину ничуть не меньше ноги взрослого человека!
Он попробовал поднять одну из половин, но лишь покраснел от натуги и бросил, сумев оторвать от земли один конец полена лишь на половину римского локтя[11].
Ноэль подошел ближе, взглянул на работу и восхищенно произнес:
– Черт возьми! Ты права, ни одна женщина, в чьих жилах не течет кровь такого гиганта, не способна на такой трюк.
Потом легко, словно ветку с дерева, поднял одну из половин и точно так же переломил ее о колено.
Агнес глядела на обломки, не мигая. Казалось, она потеряла дар речи. Ведь это противоречило всякому здравому смыслу! Такое сотворить просто невозможно, и если хочешь поверить, то это надо увидеть. Бросив на молодого графа взгляд, полный недоумения, она произнесла:
– Никогда не верила в чудеса и всегда считала, что если они есть, то это дело рук человека. Скажи мне свое имя, рыцарь, чтобы я знала, кто вправе меряться со мной силой.
Ноэль назвал себя.
Агнес прибавила, указывая глазами на две чурки, что остались от половины сука:
– Ни одному смертному это не под силу. Есть только один, кто мог бы показать такой фокус – мой дед.
– Или его сын.
– Но ты не можешь им быть, ты слишком молод для этого.
– Тогда, может быть, внук?
– Внук?! – вскричала Агнес и даже отшатнулась, пораженная мгновенной догадкой. – Уж не хочешь ли ты сказать, что имеешь какое-то отношение к моему славному деду?..
– Не знаю, о ком ты говоришь, – спокойно произнес Ноэль, – но мой дед был не слабее твоего, готов поклясться в этом. У него был такой же кулак, такая же ладонь, и он тоже поднимал в воздух лошадь… вместе с всадником.
Агнес сделала шаг, другой, глаза ее горели. Казалось, еще миг – и они испепелят собеседника.
– И его звали?.. Как его имя?! – вырвалось у нее.
– Он граф Нормандский, потом де Корбейль. Он второй сын герцога Ричарда Бесстрашного, и его зовут…
– Стой, рыцарь! – Агнес бросилась вперед и, схватив Ноэля за руку, приложила другую ладонь к губам, заставив его замолчать. – Ни слова больше, если не хочешь, чтобы я лишилась рассудка. Ведь твой дед, о котором ты хотел мне сказать… его звали Можером!
Ноэль, в свою очередь, тоже схватил ее за руку:
– Откуда ты это знаешь?..
– От своей матери.
– При чем же здесь мать?
– Да ведь она дочь того самого Можера, сына герцога Ричарда!
– Силы небесные! – теперь уже отпрянул Ноэль. – То, что ты говоришь, повергает меня в трепет! Если ты скажешь к тому же, как зовут двоюродного брата аббатисы, бургундского графа, внука Конрада Тихого…
– Я знаю, о ком ты говоришь. Это граф Эд фон Верль. Его матерью была Герберга, тетка моей матери…
– Это мой отец, но он теперь Готенштайн! А мать аббатисы, Гизела Бургундская, приходилась ему теткой!
– Но это значит… это значит… боже мой… Ноэль!
Ноэль схватил руки Агнес и прижал их к своей груди.
– Это значит, черт возьми, что бы с тобой брат и сестра!
– Господи… мой брат!..
– Агнес, сестра моя!
