Шарль Монселе - Женщины-масонки
Двое играли на бильярде, остальные теснились на почтительном расстоянии от игроков.
Судя по фразам, которыми обменивались игроки, можно было подумать, что дело происходит в кафе Пале-Руаяля.
Старый господин с почти автоматическими движениями, упорно сохранявший на своем фраке эполеты, легонько тронул господина Бланшара за плечо. Господин Бланшар обернулся и понял, что угадал и что перед ним тот самый полковник, портрет которого набросал ему санитар.
– Простите меня за излишнюю вольность,– сказал господину Бланшару этот новый эксцентрический персонаж, намеренно смягчая голос.
– Какая вольность, сударь, помилуйте!
– Мне показалось, что вы – человек со вкусом, и потому мне ужасно хочется посоветоваться с вами.
– О чем?– спросил господин Бланшар.
– Я заранее уверен, что вы не увидите в моем вопросе повода для насмешек… как другие…
– Разумеется, нет!
– Как вы думаете: достаточно ли хорошо я оплетен соломой?
– М-м… недурно.
– Так-так! Но я недоволен,– заявил полковник с выражением глубокой печали.
– Быть может, вы слишком требовательны?
– Так мне все говорят, но я, к несчастью, знаю, как к этому относиться. В былые времена соломой оплетали неизмеримо лучше. А так я не протяну и десяти лет!
– О, да!
– Да, да! Люди поскупились на сырье! Я несколько раз был вынужден заштопываться собственноручно. И кроме того, остается запах!
– Вы ошибаетесь.
– Не найдется ли случайно у вас в карманах немножко соломы?
– Соломы? Увы, нет.
– Очень жаль: вы заткнули бы мне уши. Окажите мне услугу: собирайте солому, где только сможете. А я попрошу у санитаров иголку и нитку… Увы! Я чувствую, что с каждым днем соломы становится все меньше и меньше!
С этим скорбным восклицанием полковник, слегка подпрыгивая, удалился.
– Как могла возникнуть столь странная мысль? – спросил своего чичероне господин Бланшар.– Кем он себя считает – птицей или четвероногим?…
– Ни тем, ни другим! Его единственное честолюбивое желание – фигурировать в Артиллерийском музее.
Господин Бланшар уже был не в состоянии возражать: все, что он здесь видел, начинало казаться ему естественным.
– Если вы хотите познакомиться с абсолютно убежденным пансионером, так это вон тот, во всей совокупности особенностей, определяющих животное,– смотрите в ту сторону,– сказал высокий молодой человек.– Видите вон того мужчину, который стоит с угрожающим и свирепым видом? Я уверен, что в этот момент он думает, что представляет собой дракона святого Георгия. Это такой же сумасшедший, как мы с вами.
– Благодарю вас,– спокойно произнес господин Бланшар.
– Он думает, что он один приобрел монополию по очереди воплощаться в знаменитых животных. Вчера, например, он проснулся и разбудил всех нас оглушительным «кукареку!», грохотавшим, как звук трубы: он вообразил себя петухом, которого услышал апостол Петр. А прежде он был тельцом апостола Луки – следовательно, он мычал. Он не всегда бывает таким последовательным христианином: его экскурсы в античную мифологию случаются достаточно часто. Я даже серьезно думаю, что он попал сюда за то, что весьма нескромно вообразил себя лебедем некоей современной Леды[101], но это меня не касается. То вы услышите, что он ржет, как Буцефал[102], то вы увидите, что он куда-то карабкается, как паук Арахна[103]. Он предложит вам партию в домино, как МунитоМунито – дрессированная собака, умевшая читать… Однажды он вцепился мне в горло, вообразив, что я – Милон Кротонский, а он – лев[104], но уже на следующий день он глубоко в этом раскаивался и плакал, как лань Женевьевы Брабантской[105].
– Все эти сумасшедшие весьма изобретательны,– заметил господин Бланшар.
– Им и делать больше нечего,– скромно возразил черноволосый молодой человек.
– Но я вижу, что некоторые из них читают так называемые «толстые» журналы. Разве администрация не боится, что в них проснется жажда политической деятельности?
– О, нет! Прежде всего «политические сумасшедшие», если можно так выразиться, помещаются в другом отделении, которое предназначено исключительно для них. У сумасшедших нашего отделения – отделения номер десять – есть только интересы, но отнюдь не страсти. Им разрешено самолично и на свой счет подписываться на любые газеты и журналы. Что касается меня, то мои скромные средства не позволяют мне этого удовольствия.
Первый день пребывания в Шарантоне отнюдь не показался господину Бланшару ни долгим, ни скучным. Ум его приспосабливался к этому царству фантазии, по которому летал рой олицетворенных мечтаний. И к тому же разве не намеревался он сам поехать в Турцию? Разве прежде не выражал он желания посетить страну, где женщины носят паранджу, а мужчины – оружие? Нам представляется, что господин Бланшар должен был быть доволен: Шарантон был для него предвкушением Константинополя.
За обедом, как его и предуведомили, он занимал место между полковником и той личностью, которую называли романистом. Обед за столом директора был большой честью, и эту честь поочередно оказывали тем, кто сумел заслужить ее послушанием и примерным поведением. Сегодня на обед к директору были приглашены тридцать избранников. Директор издали узнал господина Бланшара и дружески помахал ему рукой.
Как только господин Бланшар уселся на свое место, романист завязал с ним разговор, наклонившись к его уху. Вот что он сказал:
– «В одно прекрасное июньское утро по берегу реки медленно ехал всадник; лицо его дышало искренностью и отвагой; его султан развевался по прихоти ветра…»
– Я это знаю, я знаю,– прервал его господин Бланшар.
– Досадно,– прошептал романист.– Но у меня есть и другие вещи. «О, моя Хуана! Клянусь, что ты никогда не будешь принадлежать никому, кроме твоего Пабло!– так говорил в Арагонской сьерре молодой человек, в котором по его воинственному, решительному виду, по его вышитой куртке нетрудно было распознать погонщика мулов».
– Это я тоже знаю.
– Вы чересчур требовательны!
В эту самую минуту один из сумасшедших легко вскочил и бросил какую-то крупинку в тарелку господина Бланшара.
– Что это такое? Что это такое? – вскочив со стула, вскричал господин Бланшар.
– Попробуйте ваш суп теперь,– отвечал сумасшедший, снова занявший свое место.
– Ну, ну! Господин Корбюлон! – строго произнес директор.
– Что он мне положил? – спросил господин Бланшар своего соседа-полковника.
– Это совсем безвредно. Этот оригинал вообразил, что открыл рецепт амброзии.
