Бен Кейн - Ганнибал. Бог войны
Ему с Урцием пришлось приостановить свои поиски, когда опцион, командовавший полуцентурией принципов, приказал помочь очистить широкую улицу от вражеских войск. Когда это было сделано, оказалось нетрудно снова ускользнуть в сумятицу. Пока Квинт искал Перу, в голове его вставали странные образы. На рыночной площади они с товарищем увидели легионеров, наливавшихся вином, найденным на складе. Некоторые были уже совершенно пьяны и купались в фонтане совершенно голые, если не считать перевязи с мечом в ножнах. Еще они увидели бегающих туда-сюда по переулку кур. Птицы пытались спастись от пары хватавших их велитов. С полными охапками буханок хлеба легионеры равнодушно топтали тело пекаря с выпущенными кишками. Пять лошадей из вражеской конницы дико скакали по улице, заставляя искать спасения как римлян, так и сиракузцев.
Однако по большей части все, что Квинт видел, было гораздо хуже, и на этот ужас он не мог не обращать внимания. Посреди одного переулка лежал труп ребенка – Квинт не смог понять, мальчика или девочки – без головы. В другом старик прикрывал своим телом тело такой же старухи, даже после смерти защищая ее. Оба так исколоты мечами и копьями, что их одежда насквозь пропиталась кровью. Беременная женщина рожала прямо на улице, но ее тяжелые раны говорили, что она умрет, не успев родить. Крошечный младенец в пеленках недовольно хныкал в руках у мертвой матери. В воздухе эхом раздавались приказы, воинственные крики и звон оружия. С этими звуками смешивались вопли страха, пронзительные голоса, призывавшие богов и богинь, прося у них помощи, вмешательства, чтобы как-то остановить резню или найти пропавших в хаосе членов семьи. И постоянно раздавался еще один звук – крики женщин, которых насиловали. Квинт изо всех сил старался этого не видеть.
С течением утра шум побоища стал ослабевать. И друзья вскоре поняли, почему. Эпикид со своими войсками совершил вылазку с Ортигии. Все римские солдаты должны были выдвинуться к краю Эпипол и поступить в распоряжение находящихся там командиров.
Первым призвал к прекращению поисков Урций.
– Посмотри правде в лицо, Креспо. Мы его не найдем. От говнюка Перы ни слуху ни духу. Я огорчен не меньше, чем ты, но пора найти Коракса и наших. Если не найдем, какой-нибудь засранец командир обвинит нас в уклонении от долга. Мы и так слишком часто испытывали судьбу.
Квинт нахмурился. Как ни хотелось этого признавать, но друг был прав.
– Ладно.
Куда идти, было понять нетрудно. Каждый римский солдат в пределах видимости направлялся на юг или юго-восток. Командиры подгоняли их ободрительными криками, но улицы были так заполнены, что быстро двигаться не получалось. У друзей не было иного выбора, как толкаться вместе со всеми, и через какое-то время Квинту это надоело. Заметив переулок, отходящий под углом вправо от главной улицы, по которой они шли, он подтолкнул Урция.
– Давай нырнем туда. Что нам терять? Мы всегда сможем вернуться назад или выйдем на другую улицу, которая не так запружена.
Что-то проворчав, Урций пошел за Квинтом, но, не сделав и десяти шагов, остановился.
– Одно дерьмо под ногами. Вот сиракузцы хреновы…
– Пошли. Тут, где я стою, нет дерьма, – соврал Квинт.
Когда они дошли до дальнего конца переулка, Урций не сдержался.
– Ну и ублюдок же ты! Я тебе это припомню, – предупредил он, пытаясь отчистить сандалии от экскрементов.
– Попробуй, – ответил товарищ, радуясь хоть какому-то развлечению.
Ныряя, где можно, в переулки, они заметно продвинулись вперед. Стук металла по металлу и человеческие крики приблизились. Креспо ощутил, как живот сжался, что всегда бывало перед боем. Он посмотрел на Урция, который облизывал губы.
– Скоро, а? Когда нас так много в стенах, у сиракузцев кишка тонка драться.
– Будем надеяться.
Похоже, Урций тоже не рвался в бой, потому что его взгляд скользнул в сторону.
– Смотри! Винная лавка. И дверь открыта… Почему бы не зайти? Один глоток. Снять напряжение.
– Давай. Почему бы и нет? Битва может немного подождать, – ответил Квинт.
Вино могло притупить воспоминания о том страшном и отвратительном, что он сегодня увидел.
Но то, что они увидели внутри, прогнало все мысли о вине. За стойкой скорчился человек, его голова упала на грудь. Одна рука прикрывала живот, сочившаяся меж пальцев кровь залила кольчугу и окрасила птериги в алый цвет. Поблескивающий красный след на полу тянулся к его ногам, отметив путь от того места, где его закололи. Это был Коракс. Квинт оглядел помещение, но никого не увидел. Выплевывая проклятия, он подошел к командиру. Урций был в шаге за спиной. Они опустились на колени и переглянулись.
– Он мертв? – прошептал Урций.
Квинт пощупал щеку Коракса. Она была холодной, но не мертвенно холодной. С великой осторожностью он приподнял центуриону голову. С низким звоном шлем Коракса коснулся стены. Центурион застонал, и его веки дрогнули. Квинт и Урций снова переглянулись, на этот раз с надеждой.
– Центурион, – тихо позвал Квинт. – Ты меня слышишь?
Коракс снова издал стон.
– Должен был… Должен был знать…
– Это я, Креспо. И Кувшин здесь.
Чуть погодя центурион открыл глаза.
– Снимите шлем. Он будто свинцовый.
Квинт поспешно отстегнул ремень под подбородком и снял шлем у него с головы. Войлочный подшлемник центуриона промок от пота.
– Так лучше, – пробормотал Коракс.
– Дай, я посмотрю твой живот, – предложил Квинт и потянулся к пряжке его ремня.
– Отставить. – В голосе Коракса послышался прежний металл. – Со мною кончено.
На этот раз общим чувством Квинта и Урция было отчаяние.
– Хочешь пить? – спросил юноша.
– Нет. – Коракс умудрился усмехнуться. – Какая ирония – умереть в винной лавке, даже не попробовав, что тут есть… Да, Креспо, ты был прав. Я должен был знать.
Черный страх прокрался Квинту в живот, но он не посмел его озвучить.
– Не понимаю.
– Этот пес Пера – убийца.
Раскаленная злоба затмила молодому гастату зрение. Он услышал голос Урция:
– Это сделал Пера? Не сиракузцы?
– Пера. Это был Пера. Он заманил меня сюда простой уловкой – пообещал лучшее вино, какое он когда-либо пробовал. Как дурак, я отослал солдат, сказав, что найду их после. – Коракс закашлялся, его дыхание вырывалось с хрипом. – Он ударил меня, как только мы остались одни. Я ничего не успел сделать.
Квинту хотелось разыскать Перу и разорвать его на куски, но он чуял нутром, что центурион давно скрылся.
– Зачем он это сделал?
– Потому что… Потому что был у меня на поводке. Он боялся, что Марцелл узнает, что он моллис.
Друзья в потрясении одновременно разинули рот. Любить другого мужчину считалось в войске преступлением. «Пера также ненавидел Коракса за то, что тот защитил меня», – решил Квинт. Его терзала вина.
