Алексей Войтешик - Свод (СИ)
Этот гонец утверждает, что и на утро молодой пан Патковский не утих. Только моё вчерашнее обещание приехать остановило его от того, чтобы примчаться сюда с рассветом и натворить бед. Если говорить о дальнейшем в двух словах, то Андрей решил подождать полудня, а если мать как-нибудь попытается сообщить нам, тогда он тут же отправится в Мельник по наши души…
Якуб бросил отчаянный взгляд в сторону Свода и тут же едва не задохнулся от испуга. В лице англичанина ясно сквозил какой-то преступный азарт.
— Нет, Свод! — вскричал Война. — Хватит этого!
— Почему? — леденящим тоном ответил тот. — Уж не прикажете ли вы мне забиться от страха в какой-нибудь стог сена? …Патковский играет в мужчину, если он, конечно, решился на подобное. Только зря он поднимает вокруг этого столько шума. Пожалуй, если бы он сразу приехал и швырнул мне в лицо перчатку раздора, я уважал бы его куда как больше, а так. …Пока только одни малодушные и недостойные джентльмена крики и никакого дела.
Кстати, осмелюсь заметить, мистер Война, что ваши вопли по данному поводу весьма схожи с криками того самого сметанного блинчика из Патковиц. И ещё, позывы этой истерики не имеют под собой ничего общего с прошлыми моими делами, ведь в данном случае не я являюсь отправной точкой конфликта. Заметьте, я не имею к мистеру Патковскому никаких претензий, …пока не имею.
То, что женщины впадают в истерику и шлют посыльных, дело обыкновенное. Им наплевать на то, что этот нечёсаный мужик не смог бы мне ничего объяснить. Но, то женщины, чего ещё от них можно ждать? Но если этот субъект позволит себе что-нибудь эдакое крикливое или шумное вблизи достойных стен вашего замка, Якуб, я, дабы не позорить их подобным, атакую его, и, на первый раз, попросту проучу.
— Что вы такое говорите…? — хватаясь за голову, в ужасе прошептал Война.
— То, — продолжал Свод, — что в таких случаях должен говорить отвечающий за свои поступки человек. Помяните моё слово, этот крикливый трус-повеса, беспрестанно повисая на руках, удерживающих его от расправы мамы и сестры, сегодня даже за порог своего дома не переступит…
Нужно сказать, что в этот раз Ричи ошибался. В послеобеденное время, в тот миг, когда он, прогуливаясь по едва различимой в траве тропинке вдоль стен замка, томился негой воспоминаний о вчерашней ночи, через арку въездных ворот, словно вихрь, ворвался верховой Патковский. Обезумев от стремительной скачки и застилающей его глаза ярости, он даже не заметил англичанина. Ричи же, остававшийся в стороне от его глаз, тут же не преминул развернуться, и, как он это делал почти всегда, отправился прямо навстречу приключениям.
Разгорячённый долгим галопом конь пританцовывал, удерживаемый на месте умелой рукой всадника. Патковский медлил. Он не покидал седла, обдумывая как бы это всё поэффектнее обставить? Бросая гневные взгляды в сторону замковых окон, он чуть не вскрикнул, когда из-под конской холки появилась чья-то голова:
— Hi, blockhead[183]!— весело выкрикнул Свод и с вызовом, панибратски хлопнул гостя по ляжке. Слепое бешенство сдавило горло Андрея и, словно из катапульты вышвырнуло его из седла:
— Я пущу тебе кровь! — Крикнул он, выхватывая из ножен старую, тяжёлую саблю, в два удара разрубая холодный воздух крест-накрест, силясь расчленить поганого иностранца сразу на четыре части. Патковский вложил в эти удары всю свою силу и злость, но! Откуда ему было знать, что англичанин окажется столь проворным? Проскочив под его рукой, Свод вынырнул позади противника и в один миг так умело спеленал того собственным плащом, что Патковский оказался полностью обездвиженным.
— Ти дурны, — улыбаясь, заключил Ричи. — Успакальнавальса, или я будю теби пабити…
Где там успокаиваться. С трудом распутавшегося от пут Андрея просто начало трясти от бешенства. Досада первого промаха только подлила масла в огонь. Он сбросил на землю свой трижды проклятый плащ и снова ринулся на Ричи.
Какое-то время того забавлял тупой навал соперника, но когда мистер «одуванчик» едва не снёс ему ухо, англичанину пришлось-таки разбудить в себе давно дремавшего «Ласт Пранка». Тот не раз попадал в переделки и куда похуже этого, выпутываясь из них, так же как и сейчас без оружия.
Шаг вперёд, шаг в сторону, нырок, подножка и противник так тяжёло ухнул о землю, что показалось, будто отдались гулким эхом замковые стены. Сабля выпала из ослабевшей руки Андрея и, казалось бы, бери и властвуй, но для Ричмонда Шеллоу Райдера это было слишком просто. Для него было в диковинку побеждать кого-либо, не принося никаких увечий.
— Сво-о-од!!!— заорал в этот время Якуб, слетая с каменной лестницы и на ходу пытаясь набросить на себя закрутившийся в узел кафтан. — Не трогайте его! — наконец, попав-таки в рукава и, подбегая к месту событий, отчего-то по-польски выкрикнул Война. Он великодушно протянул руку распластавшемуся на земле Патковскому.
— Пане, пане! — Замаячил позади хозяина быстроногий Казик. — На шаблю, абараняйся[184]!
— Якую шаблю…? — выбивая из рук слуги оружие, вскричал Война, — дурань!
Андрей медлил недолго:
— И ты с ним заодно, — вдруг заключил он и, злобно вращая глазами, вскочил на ноги. Хватая свой клинок и, оказавшись возле Якуба, он сделал молниеносный выпад, сопровождая это словами: — «Получи же тогда и ты, дружок…!».
Боль обожгла правое предплечье Войны. Горячая кровь часто закапала из разрубленного рукава на редкие стрелки истоптанной дворовой соломы.
Взбешённый Патковский толкнул растерявшегося хозяина Мельника на землю и с перекошенным злобой лицом занёс над ним смертоносное оружие. Казик застыл от ужаса. Казалось, горе неотвратимо, но! Андрей вдруг качнулся, захрипел, и медленно стал опускать свою внезапно ослабшую карающую руку. Ещё миг и он, обмякнув, рухнул лицом вниз у самых ног Войны.
Это Свод, видя, что происходит, среагировал просто молниеносно, благо недалеко валялась сабля Войны. Якуб тут же забыл о своей кровоточащей ране и впился глазами в долговязое тело затихшего навек Андрея. В этот миг Якубу всё стало предельно ясно — чуда не будет. Рука англичанина привыкла бить наверняка.
Казик присел к опешившему пану и стал аккуратно стягивать с его левого плеча кафтан. Война, всё ещё не веря в случившееся, и не отводя взгляда от Патковского, попытался высвободить свою раненую руку из рукава. Острая боль свела невыносимой судорогой весь его правый бок, заставив сморщиться и наклониться вперёд. Окровавленный кафтан свалился на землю, открывая Якубу страшную картину ранения. Глубокая и длинная рана продолжала сильно кровоточить. Молодого пана качнуло назад и, лишившись чувств, он рухнул на перепуганного Казика.
