Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
— Он говорит, что делает это только ради блага Византии, — продолжал переводить Алексей глухим голосом. — Он единственный верный слуга во всей империи, у него нет личной заинтересованности в высоком звании, но он считает, что должен иметь какой-то официальный статус, чтобы воспользоваться собранными реликвиями в интересах города. Говорит, что мне только в том случае будет выгодно их спасение, если тот, кто их спасет, представляет собой значительную фигуру при дворе. — И он забубнил Бонифацию с по-прежнему приклеенной улыбкой на лице: — Он уверяет меня, будто половина Станполи уже знает, что с реликвиями происходит что-то не то, и если я не выполню его просьбу, то он даст сигнал своим людям, и те распространят по всему городу сегодня же вечером весть, что именно я выкрал святыни по вашему настоянию, с тем чтобы выплатить ими долг. Уверяю вас, Фацио, — голос его дрогнул, — моя жизнь не будет стоить и гроша, если горожане поверят, что я это сделал.
Еще до окончания пиршества, с большой помпой, в многочисленном окружении, к столу поднесли расшитую пару зеленых кожаных туфель на пухлой подушечке, которую держали высоко над головой для всеобщего обозрения. Эти туфли символизировали пост управляющего императорским двором, временно незанятый, который обычно доставался самому верному евнуху. Под вежливые аплодисменты и перешептывание (ибо он был почти никем) Алексея Дуку, по прозвищу Мурзуфл, внесли на ступени два здоровых гвардейца-варяга, а дворецкий опустился на колени и обул его ноги в зеленые туфли. Новый императорский управляющий милостиво принял восхищение двора.
Мессир Бонифаций продолжал улыбаться, хотя почти окаменел от гнева. Я оставался на своем посту, за его спиной, в ужасе от того, что происходило у меня на глазах, но был не в состоянии помешать этому без того, чтобы обрушить беду на собственную голову. Я подумал, что, возможно, Мурзуфл не отрекся от своих первоначальных намерений, а поступил так просто из желания помешать мессиру Бонифацию, которого он ненавидел, занять пост управляющего. Даже тогда я не представлял, что в его душе таилось подобное зло.
Затем, выслушав последние поздравления, Мурзуфл повернулся к Бонифацию.
— Между прочим, — громко произнес он по-французски, чтобы все предводители войска хорошо его поняли, — прошу вас поблагодарить Грегора Майнцского за то, что он помог мне собрать все реликвии.
55
Продолжение записи
от 11 ноября 1203 года
По традиции, когда молодому человеку вручают пояс и меч рыцаря, он получает сильный тумак по голове, с тем чтобы до конца дней помнил судьбоносное событие своей жизни. То, как мессир Бонифаций обращался со мной в тот вечер, напомнило мне собственное посвящение в рыцари. Наш разговор с маркизом действительно начался с тычка по голове, который я вполне заслужил.
Бритта тоже позвали в личный шатер Бонифация. Мессир Дандоло, пожелавший присутствовать при разговоре, настоял, чтобы звучала успокаивающая музыка, иначе он мог выйти из себя. Даже его люди сочли это требование чудаковатым, но у мессира Дандоло чуть пар из ушей не клубился, и ему побоялись перечить.
— Ты кто — предатель, безумец или просто дурак? — заорал на меня Бонифаций.
Я постарался как можно спокойнее объяснить мессирам маркизу и дожу первоначальный план спасения реликвий. Я сказал, что намерение было не только защитить святыни, но и использовать их в качестве дополнительного аргумента, чтобы вынудить Алексея выплатить остаток денег — иначе ему грозил бы гнев людской, если не вернуть реликвии. Большой ошибкой и глупостью с моей стороны было довериться Мурзуфлу, а сам план был разумен. Я старался не очень распространяться насчет моих связей с греком, но под натиском яростных вопросов выяснилось, что мне помогали бритт и Джамиля. Услышав это, мессир Бонифаций отнюдь не смягчился, а принялся выкрикивать нелюбезные эпитеты в адрес моих помощников, которых он назвал «несносной свитой». Он даже заявил, что совершено предательство.
— Признаю, что ошибся, — сказал я, — попрошу вас, поймите, мессир, я пытался следовать духу вашего приказа. Обвините меня в нерадивости, если нужно, но только не в предательстве. Мною руководили интересы армии.
— Интересы армии в том, чтобы получить плату, идиот! — взревел мессир Бонифаций. — А ты сделал все, чтобы этому помешать!
— Мессир, император Исаак совершил бы чудовищный грех…
— Это не твоя забота, Грегор.
— Зато моей заботой было создать хорошее впечатление об армии у горожан. Вы сами дали мне такое поручение. Армию обвиняли в том, что творил император Исаак. Его надо было остановить.
— Так ведь Исаак нам платил! — заорал мессир Дандоло.
— Мессир Бонифаций, — сказал я, — вы согласились, чтобы я попросил императора Исаака вернуть в храм покров Святой Девы. Ясно, что вы никогда бы так не поступили, если бы вас заботила только материальная сторона.
— Ты совершенно не понял истинной причины подобного шага, — ответил мессир Бонифаций. — Мы должны были продемонстрировать нашу набожность. Откажись Исаак вернуть реликвию церкви, на том все дело и кончилось бы, но мы тем не менее остались бы в глазах горожан добродетельными пилигримами. То, что ты сейчас натворил, ничего общего с тем деянием не имеет. Ты собственным примером поощрил греков пойти против нас. Таким способом гармонии не достигнуть. Таким способом можно добиться только восстания. Как только всем станет известно (а это случится еще до восхода солнца), что Мурзуфл получил повышение, помешав осуществить надежды армии…
— Армия никогда не связывала свои надежды с разграблением церквей, — возразил я.
— Зато она связывала свои надежды с получением долга! — сказал мессир Дандоло. — Если император решит расплатиться расплавленными реликвариями, значит, так тому и быть, и никто не станет протестовать. А если ты выскажешься против, значит, ты ставишь чужие интересы превыше наших.
— Мессир, это не так! Я отстаивал интересы преданных христиан…
Лицо мессира Бонифация, и без того пылавшее, начало приобретать какой-то странный фиолетовый оттенок.
— Ты ставишь интересы преданных простолюдинов выше интересов знати, которую ограбили вместо церквей. Разве это хорошо? — Он был так зол, что даже отшвырнул в сторону табуретку. — Мне нужно, Грегор, чтобы знатные люди были на моей стороне! Это их благосклонности тебе следовало добиваться, а ты потратил все свое время попусту на какой-то сброд!
Я изумился.
— Христиане города…
— Единственные христиане города, которые для нас важны, — это богачи, пойми, ради всего святого! — воскликнул мессир Бонифаций. — Пусть лучше золото поступит из каких-то там пустых зданий, где на него глазели простаки, чем из сундуков действительно достойных благородных людей, которым его будет не хватать каждодневно!
От ужаса я потерял дар речи, но потом все-таки, заикаясь, проговорил:
— Духовная ценность святынь…
— А разве мы ее не заслуживаем? Чем мы хуже толпы греческих невежд-купцов? — вскричал мессир Бонифаций. — Нам нужно получить все деньги сполна, и если я заберу их у знати, то лишусь ее расположения.
— Кто-кто лишится расположения знати? — огрызнулся мессир Дандоло, внезапно переведя разговор в еще более мрачное русло. — Вы хотите сказать, императоры лишатся ее расположения?
— Да, мессир, — ответил маркиз Бонифаций, но вид у него был при этом встревоженный.
— Лучше бы вы действительно это имели в виду, мессир, — предостерег его дож Дандоло.
— К чему беспокоиться, что подумают о вас знатные люди, мессир, если мы собираемся отсюда отплыть? — спросил я.
— Никуда мы не собираемся! — резко возразил мессир Бонифаций. — Нельзя выходить в море зимой. Сейчас ноябрь. Нам здесь жить до марта.
— Неужели так важно заручиться расположением беспомощной знати на какие-то четыре месяца, что ради этого вы готовы пожертвовать духовным наследием одного из величайших городов христианского мира? — спросил я и посмотрел на обоих господ.
Мессир Дандоло почувствовал на себе пристальный взгляд, и ему стало неловко. Но ответа я ждал от мессира Бонифация и поэтому настойчиво обратился к нему:
— Неужели как предводитель паломников вы бы сделали такой выбор, мессир?
Маркиз Бонифаций заскрежетал зубами, заиграл желваками на скулах.
— Ты не должен так говорить, Грегор, — сдержанно сказал он.
— Да, разумеется, мессир, — сказал я, ибо у меня не хватило мужества настаивать на таком злодействе. — Вы обозлены. Накажите меня, и давайте с этим покончим.
— А что толку, если он тебя накажет! — сказал мессир Дандоло. — Главное сейчас — исправить ситуацию, в которой мы оказались из-за тебя.
