Михаил Щукин - Ямщина
– Да где ж ее найти?!
Полицмейстер постоял в раздумчивости, затем подошел к столу и, не присаживаясь, обмакнул перо в чернильницу, что-то быстро начертил на листе бумаги и положил перед Дюжевым, протянул перо:
– Разобрался?
Тихон Трофимович кивнул.
– Теперь перепиши.
Скрипя пером и разбрызгивая чернила, Тихон Трофимович переписал: на какой версте тракта сверток, сколько верст до заимки…
Когда он это сделал, полицмейстер взял свой лист, скомкал его и чиркнул спичкой. Дождался, когда бумага сгорела, и аккуратно ссыпал пепел себе под ноги. Отряхнул руки. Тихон Трофимович всматривался в свой лист, считал версты и, сосчитав, воскликнул:
– Да как же успеть?! На ковре-самолете?!
– Такого у меня не имеется, – полицмейстер снова закружил по кабинету, неожиданно остановился и махнул рукой: – А, гори оно!.. Попробую… Господин Дюжев, сейчас езжай к каталажке. Из нее как раз Ваню-коня выпустят, за буйство сидел. Конокрад он знатный и наездник – каких в округе нету… Понимаешь? Все, господин Дюжев, иди и запомни: у меня ты не был и я тебе ничего не говорил.
Повторять два раза Дюжеву не потребовалось, он тут же выскочил, разметывая полы шубы, из кабинета полицмейстера и скоро уже стоял возле высоких, сплошь обитых железом ворот каталажки и ждал Ваню-коня, о котором много ходило рассказов в последнее время. Говорили разное: будто он самолучших коней умыкал из любой конюшни и из-под любой стражи, а чтобы по следам не нашли, привязывал лошадям на ноги пимы и сбивал преследователей с толку. Еще говорили, что из любой лошади, даже самой дохлой доходяги, он, непостижимо каким образом, выжимал последние силы и та скакала, как породистая. А еще говорили, что знает он особое лошадиное слово, но в эту ерунду Тихон Трофимович не верил. Да и не нужно было ему лошадиное слово, ему теперь позарез сам Ваня-конь требовался: только он мог за короткое время домчаться до неведомой заимки и предупредить Феклушу, а заодно и Петра, чтобы уходили они оттуда немедленно.
В высоких воротах каталажки, также обитая железом, была еще небольшая калитка. Изнутри скрипуче пропел засов, и калитка распахнулась. В узком проеме возник высокий мужик в рваной красной рубахе, весь всклокоченный и изрядно побитый: нижняя губа оттопырилась сплошной коростой, а под обеими глазами светились большущие синяки, уже начинавшие по краям желтеть. Мужик получил в спину крепкий тычок, сильно качнулся, едва не рухнув, но устоял. Утвердился на ногах, обернулся к закрытой уже калитке, молча погрозил кулаком и начал собирать на себе в клочья разодранную рубаху.
– Эй, любезный, – негромко окликнул его Тихон Трофимович, – иди ко мне, согрею. Шуба большая, на двоих хватит.
Мужик недоверчиво подошел, вгляделся и воскликнул:
– О, здорово, купец! Каким ветром надуло?
– Значит, это тебя Ваней-конем кличут?
– Меня, меня, купец, так зовут нынче. Уж не за мной ли ты подкатил?
– За тобой приехал. По великой надобности. Прыгай!
Ваня-конь запрыгнул в кошевку, укрылся полой необъятной дюжевской шубы.
– Домой гони! – приказал Тихон Трофимович Митричу, а Ване-коню отрывисто бросил: – Разговор у меня к тебе… на пачку красненьких…
– Красненькие мне нужны, – весело откликнулся Ваня-конь, – а еще лучше – снабди одежкой, а то ободрали, как не знаю кого…
– Приоденем, погоди до дому.
Разговор в дюжевском доме получился у них коротким. Ваня-конь дал согласие, но деньги, предложенные Тихоном Трофимовичем, не взял:
– Дело лихое – вдруг сорвется. А я за так деньги не люблю. Сделаю – расплатишься. Да и о Зубом в память, пусть ему земля будет пухом, он же все о тебе заботился. Помер он, Зубый-то, в вашей Огневой Заимке помер. Не слышал?
– Нет, – растерянно ответил Тихон Трофимович, – я там давно не был. А отчего помер?
– Сроки ему, купец, вышли, вот и помер. Своей смертью. Приедешь в деревню – расскажут. Давай к делу, купец, время ждать не будет…
– И то верно, – согласился Тихон Трофимович.
Увидев скорые сборы, Роман тоже кинулся к своей кобылке, но Ваня-конь осадил его:
– Дед, мне лишняя обуза не нужна, даже не собирайся.
Перед тем как вскочить в седло, Ваня-конь попросил водки, выпил, осторожно промокнул ладонью разбитую нижнюю губу и лихо подмигнул Тихону Трофимовичу:
– Если что – не поминай лихом, купец!
26
Накоротке вздремнув с вечера, Боровой поднялся после полуночи, вышел на крыльцо, цепким взглядом огляделся. Двор заимки был пуст, ущербная луна уходила за тучи, и зыбкие потемки быстро выползали из тени высокой ограды. Тишина стояла оглушительная.
И в этой тишине чутким своим слухом Боровой сразу различил едва слышный скрип. Петр, который нес караул в дальнем углу ограды, расположившись так, чтобы виден был весь двор, тоже услышал крадущийся звук, выпрямился и настороженно поднял ствол ружья. Скрип затих. Почти неразличимая в потемках взлетела над высоким забором веревочная петля, зацепилась за остро затесанный кол – и вот уже кто-то мелькнул летучей тенью, перемахнув через преграду, и оказался внутри двора. Но не успел сделать и единого шага, как в грудь ему уперся ружейный ствол.
– Тихо, – шепотом скомандовал Петр, придавливая неожиданно свалившегося пришельца к забору, – кричать не вздумай – пристрелю.
– Дурное дело не хитрое, – также шепотом отозвался ему Ваня-конь, – все бы тебе стрелять, господин хороший… Лучше бы поздоровался сначала – как-никак, а знакомцы старые. Узнаешь бродягу, который в бору был? Вот, то-то и оно, а то сразу – стрелять…
Петр признал бродягу по голосу, потому как теперь, без большущей бороды, он мало был похож на себя, прежнего.
– Поклон я вам доставил от купца Дюжева, – обращаясь теперь уже не только к Петру, но и к подоспевшему Боровому, все также шепотом сообщил Ваня-конь, – за девкой послал, вытащить ее отсюда. Да, видно, припоздал я, обложили уж вас, да так хитро, что и не поймешь сразу – кто за кем охотится…
Боровой сноровисто обшарил Ваню-коня, из-за голенища сапога вытащил большой кривой нож, деловито спросил:
– А чего ж без ружья?
– А чтоб тебя не смущать. Ружье, братец, оно стрелять должно, а шум нам совсем ни к чему.
– Ступай до крыльца, сейчас разберемся, – скомандовал Боровой.
Ваня-конь согласно кивнул головой и послушно, не оглядываясь, пошел к крыльцу. На крыльце он удобно сел, привалившись к перилам, спросил:
– По порядку рассказывать или спрашивать будете?
– По порядку, – перебил его Боровой, – а надо будет – спросим.
Ваня-конь снова согласно кивнул головой и начал рассказывать с самого начала, с того момента, как Дюжев встретил его при выходе из каталажки. Но самым важным в его рассказе оказалось не это известие – как он здесь оказался, а совсем другое: что он увидел на подходе к заимке.
