Луи Буссенар - Секрет Жермены
— Но ради чего было лишать жизни меня, незаметного художника, далекого от каких бы то ни было интриг, коммерческих операций, любовных историй?
— Вы любите Сюзанну де Мондье, и она любит вас.
— Но ведь ее отец согласился на наш брак, и я не вижу причины… Какое отношение к этому имеет дуэль?
— Ее спровоцировали по приказу графа Мондье, лицемера и негодяя… Не удивились ли вы, почему мне удалось так быстро получить его благословение? Почему, отказав само́й дочери, он не отверг моей просьбы насчет вашей женитьбы?
— Нет, не пришло в голову.
— Эгоизм счастливого человека не позволил вам удивиться тому, как странно это неожиданное решение. Не вызвало у вас никаких сомнений и то, почему граф Мондье вдруг разрешил брак своей дочери с человеком, которого он терпеть не может, и сделал это всего лишь после двух часов пребывания в театре по просьбе неизвестной ему, чужой женщины?!
— Вы правы, Жермена, доводы, что вы ему приводили, действительно должны были быть неоспоримыми для такой перемены его позиции.
— Да, неоспоримыми, — сказала Жермена, грустно улыбнувшись. — Только с вами, Морис, я могу говорить о страшных днях, воспоминания о которых то и дело всплывают перед моей памятью, как грязная вода в болоте. Вам я так многим обязана!
— Прошу вас! Не говорите! Не надо! Помолчите! — воскликнул Морис, испуганный взволнованностью женщины и боясь услышать о чем-нибудь ужасном.
— Все равно, немногим раньше, немногим позже вы должны об этом узнать. Мерзавец, что обесчестил меня в этом доме преступлений, бандит, от кого я бежала, преследуемая собаками, и бросилась топиться, ища в смерти избавления от позора, этот мерзавец был граф де Мондье, отец вашей Сюзанны! Теперь вам все понятно?
— О! — воскликнул сраженный Морис.
— Но это еще не все… В глазах света это пустяки… всего-навсего немного грубый способ заставить себя любить. Люди воспринимают такую настойчивость снисходительно.
— Жермена, умоляю вас!..
— Я начала, и вы должны узнать — не одна я стала его жертвой… Человек, что столь легко обходится с честью женщин… к жизни мужчин относится с еще большим цинизмом. Это личность совершенно бессовестная, чему я имею достаточно много почти несомненных доказательств.
— Ужасно!.. И Сюзанна… Бедная Сюзанна!.. Дочь такого чудовища!
— Да! Воистину чудовища, и я не уверена, что ей самой ничто не угрожает от него.
— Но даже дикие звери не трогают своих детенышей!
— Однако дочь ли она ему?
— Что вы хотите сказать?!
— У меня есть сомнения на этот счет, и нужно некоторое время, чтобы узнать наверняка. Тогда на счету графа прибавилось бы еще одно преступление.
— Сюзанна! Но по закону он все равно ее отец.
— Может быть, она дочь ему и по крови… Но я должна обо всем проведать досконально. Для этого-то я и приезжала говорить с отвратительной старухой, называемой мамашей Башю, содержательницей притона. Но пока что бы ни было, а Сюзанна не в безопасности у себя дома.
— Это ужасно!
— У меня есть основания так думать.
— Что же мне делать, Жермена? Посоветуйте!
— У вас имеется только одно средство, и надо проявить решительность и использовать его.
— Какое же?
— Похитить Сюзанну!
— Боже, что вы говорите, Жермена?!
— Может быть, вас удерживают глупые предрассудки, существующие в так называемом свете?
— Нет, конечно.
— Я знаю, что это наделает много шуму в стоячем болоте, называемом светским обществом: дочь графа Мондье похищена художником!
— Это — пускай! Лишь бы Сюзанна осталась жива! Но согласится ли она?
— Надеюсь, Морис, иначе она оказалась бы недостойна вас.
— Но вы же сами сказали: свет… с его предрассудками…
— Если Сюзанна любит вас так, как вы того заслуживаете, — она пойдет на это. Послушайте моего совета, Морис, и действуйте решительно, ведь только от вашей предприимчивости, энергии, отваги зависит счастье вас обоих.
— Принимаю ваш совет, Жермена.
— Я предоставлю убежище для похищенной, она будет в полной безопасности, и никакой враг ее не найдет; там она встретит людей, что защитят беглянку от всех и от всего.
— Дорогая Жермена, как мы будем в очередной раз вам признательны, ведь вы уже и так много для нас сделали!
— Не благодарите меня и действуйте немедля. А ваши враги пусть распутывают дело со смертью Мальтаверна. Они отыщут способ придать естественный вид этой кончине, и вас из-за нее никто не потревожит. Вот увидите. Когда въедем в Париж, я высажу вас на бульваре. Мне надо остаться одной и вам тоже, чтобы обдумать, каким образом спасти невесту. А если вдобавок… Если она действительно дочь Мондье, это станет началом моего возмездия… Но если граф не является ее родителем, то все равно его гордость и денежные интересы получат жестокий удар.
Едва закончив завтрак, Мондье, озабоченный, нервный, встревоженный, покинул дом и, чтобы убить время, пошел к Жермене пешком.
Страстное желание обладать ею дошло до предела, и граф неотступно думал о новом насилии.
Почему бы и нет? Теперь Жермена богатая, живущая на широкую ногу, привыкшая к светской жизни, сдастся ему скорее, чем когда была простушкой-швеей.
Но сначала надо узнать тайну источника ее богатства, его размеры, определить новое общественное положение Жермены, с помощью интриг проникнуть в тайну, какой она себя окутала. Для этого надо окружить ее самыми ловкими шпионами и в первую очередь обеспечить себе союзников из числа ее прислуги.
Все элементарно, и Мондье удивлялся тому, что до сих пор об этом не задумался.
Впервые Жермена приняла его не в гостиной, а в будуаре и проявила что-то вроде дружеского расположения, но это не обрадовало, а почему-то насторожило гостя, хотя на первый взгляд в поведении женщины не замечалось никакой неестественности, ничто не давало поводов к подозрениям или надеждам.
Очень спокойная, с ясными глазами, как будто хорошо отдохнувшая, хозяйка дома занималась разборкой бумаг, разложенных на столике. Когда граф вошел, Жермена собирала листки в стопку и уже при посетителе, извинившись, быстро распределила документы (или письма?) по аккуратным папкам, на каждой стояли номера и заголовки; она тщательно перевязала кипу тесьмой.
После обмена обычными любезностями граф высказал вежливое удивление тем, что Жермена занималась делом необычным для светской женщины.
— Вероятно, — как бы вскользь спросил он, — приводила в порядок какие-то деловые бумаги, полученные из государственных учреждений?
