Александр Дюма - Двадцать лет спустя (часть вторая)
— Как вы хорошо рассуждаете! — сказал Портос с восхищением.
— Да, недурно, — сказал д’Артаньян. — Итак, если нас не собираются отдавать под суд и рубить нам головы, то нас или будут держать здесь, или переведут куда-нибудь.
— Это несомненно, — сказал Портос.
— Поэтому невозможно, чтобы такая тонкая ищейка, как Арамис, и такой умница, как Атос, не открыли бы нашего убежища, а тогда придет время действовать.
— Тем более что нам здесь не так уж плохо, за исключением, впрочем, одного.
— Чего именно?
— Заметили вы, д’Артаньян, что нам давали жареную баранину три дня подряд?
— Нет, но если это случится в четвертый раз, то не беспокойтесь, я заявлю жалобу.
— Кроме того, я скучаю по дому. Как давно уже я не был в моих замках!
— Ба, забудьте их на время! Мы их увидим еще, если только Мазарини не велит их снести.
— Вы считаете его способным на такое насилие? — с тревогой спросил Портос.
— Нет, такие вещи мог делать только прежний кардинал. Нынешний слишком ничтожен, чтобы решиться на что-либо подобное.
— Вы меня успокоили, д’Артаньян.
— Итак, будем веселы, давайте шутить со стражей. Расположим к себе солдат, раз мы не можем их подкупить. Будьте с ними полюбезнее, Портос, когда они будут подходить к нашим решеткам. До сих пор вы им показывали только свой кулак, и чем увесистее он, тем менее для них привлекателен. Ах, я много бы дал, чтобы иметь только пятьсот луидоров.
— Я тоже дал бы сотню пистолей, — сказал Портос, не желая уступить д’Артаньяну в щедрости.
На этом прервалась беседа двух друзей, потому что к ним вошел Коменж, а впереди его сержант с двумя сторожами, которые несли ужин в корзине, наполненной мисками и блюдами.
XLII. Ум и сила (Продолжение)
— Ну вот, — сказал Портос, — опять баранина!
— Дорогой господин Коменж, — сказал д’Артаньян, — да будет вам известно, что мой друг, господин дю Валлон, решил взбунтоваться, если Мазарини будет упорно кормить его бараниной.
— Я заявляю, что ничего не буду есть, если не унесут эту баранину, — сказал Портос.
— Унесите баранину, — сказал Коменж. — Я желаю, чтобы господин дю Валлон приятно поужинал, тем более что я намерен сообщить ему новость, которая, я уверен, придаст ему аппетита.
— Не отправился ли Мазарини на тот свет?
— Нет, к моему крайнему сожалению, я должен вам сказать, что он чувствует себя преотлично.
— Тем хуже, — сказал Портос.
— Какая же у вас новость? — спросил д’Артаньян. — В стенах тюрьмы новости редки, и вы, надеюсь, простите мне мое нетерпение. Не так ли, господин Коменж? Тем более что, как вы намекнули, новость хорошая.
— Приятно ли было бы вам услышать, что граф де Ла Фер находится в добром здоровье? — спросил Коменж.
Маленькие глазки д’Артаньяна широко раскрылись.
— Приятно ли!.. — воскликнул он. — Да это было бы для меня счастьем!
— В таком случае могу вам сообщить: он поручил мне приветствовать вас и сказать, что он жив и здоров.
Д’Артаньян едва не подпрыгнул от радости. Быстро брошенный им на Портоса взгляд выдал его мысль. «Если Атос знает, где мы находимся, — говорил этот взгляд, — если он шлет нам привет, значит, Атос скоро начнет действовать».
Портос не был особенным мастером угадывать мысли, но на этот раз при имени Атоса у него зародилась та же мысль, что у д’Артаньяна. Поэтому он понял.
— Но, — спросил гасконец нерешительно, — вы говорите, что сам граф де Ла Фер поручил передать нам привет? Вы, следовательно, видели его?
— Конечно.
— Где же… если это не нескромный вопрос?
— Очень близко отсюда, — ответил Коменж с улыбкой.
— Очень близко отсюда? — переспросил д’Артаньян, и глаза его блеснули.
— Так близко, что, не будь окна оранжереи заделаны, вы могли бы увидеть его с того места, где находитесь.
«Он, вероятно, бродит в окрестностях замка», — подумал про себя д’Артаньян и громко прибавил:
— Вы его встретили на охоте? Может быть, в парке?
— Нет, гораздо ближе. Вот здесь, по ту сторону стены, — сказал Коменж, стукнув рукой по стене.
— По ту сторону стены! Что же такое находится за этой стеной? Меня привели сюда ночью, поэтому черт меня побери, если я знаю, где нахожусь.
— Вообразите одну вещь, — сказал Коменж.
— Я готов вообразить себе все, что вам будет угодно.
— Так вообразите, что в этой стене есть окно.
— И что же тогда?
— Тогда из вашего окна вы увидели бы графа де Ла Фер у его окна.
— Значит, граф де Ла Фер живет во дворце?
— Да.
— В качестве кого?
— В том же качестве, что и вы.
— Атос арестован?
— Как вы знаете, — сказал со смехом Коменж, — в Рюэе нет узников, потому что нет тюрьмы.
— Бросьте шутить! Значит, Атоса арестовали?
— Вчера, в Сен-Жермене, после приема у королевы.
У д’Артаньяна руки опустились. Он был будто громом поражен. Мгновенная бледность, как тень, пробежала по его загорелому лицу и тотчас исчезла.
— Арестован!.. — повторил он.
— Арестован!.. — повторил за ним Портос, совершенно подавленный.
Вдруг д’Артаньян поднял голову. Глаза его сверкнули незаметно даже для Портоса; этот беглый блеск тут же сменился прежним унынием.
— Ну полно, полно, — сказал Коменж, чувствовавший к д’Артаньяну искреннее расположение с того дня, как тот оказал ему такую услугу, вырвав его из рук парижан во время ареста Бруселя. — Не отчаивайтесь, я не хотел опечалить вас этой новостью. Все мы из-за нынешней войны подвержены всяким случайностям. Пусть вас лучше позабавит случайность, которая привела вашего друга де Ла Фер к вам.
Но эти слова не произвели желаемого действия на д’Артаньяна, который оставался мрачным.
— А как он себя чувствует? — спросил Портос, видя, что д’Артаньян больше не поддерживает разговора.
— Превосходно, — сказал Коменж. — Сначала он, как и вы, был, видимо, очень угнетен, но после того как узнал, что кардинал намерен сегодня вечером посетить его…
— А! — воскликнул д’Артаньян. — Кардинал собирается посетить графа де Ла Фер?
— Да, он велел предупредить об этом графа, и тот сразу поручил мне передать вам, что воспользуется этой милостью кардинала и будет просить о смягчении вашей и своей участи.
— Ах, милый граф! — воскликнул д’Артаньян.
— Хорошее дело! — проворчал Портос. — Велика милость! Граф де Ла Фер, родня Монморанси и Роганов, уж наверное получше какого-то Мазарини.
— Ну, полноте! — заговорил д’Артаньян лукаво. — Подумайте только, дорогой дю Валлон, какая все же честь для графа де Ла Фер и какие надежды она возбуждает. Я даже думаю, что господин де Коменж ошибается, это слишком большая честь для арестованного.
