Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)
— Нет, нет, нет, Ричард. — я ловлю его руки, трясу головой и клянусь, что ни разу не подумала о нем плохо.
Я умолкаю, когда его бешенство сменяется слезами. Я не могу сказать ему — Господи, я не могу сказать — нет, это не ты, но, может быть, это я обрекла их на смерть. Возможно, мои неосторожные слова, мои мысли вслух вызвали такие ужасные последствия. И тогда это мой грех привлечет проклятие женщин Вудвилл на голову нашего сына Эдуарда. В ту минуту, когда я думала, что защищаю нас, когда я проронила неосторожные слова в присутствии Роберта Бракенбери, я уничтожила свое будущее, все, чего добивался мой отец. Я явственно вижу моего сына, погибающего от гнева самой страшной ведьмы Англии. Если Роберт Бракенбери услышал приказ в моих словах, если он исполнил то, что считал моим желанием, если он думал, что защищает Ричарда от его врагов, значит я стала убийцей ее сыновей, месть Элизабет Вудвилл настигнет меня. Я своими руками уничтожила моего мальчика.
— Мне не нужно было убивать их, — говорит он. Его голос звучит в моих ушах тоскливой жалобой. — Я держал их под стражей. Я объявил их бастардами. Вся страна подержала мою коронацию, нас приветствовали по всей Англии. Я собирался отправить их в Шериф Хаттон и держать там под присмотром. Вот для чего я перестраивал наш дом. Через несколько лет, когда они стали бы юношами, я собирался выпустить их и почитать, как моих племянников, они жили бы при дворе и служили мне. Держать их под надзором, относиться, как к своим родственникам… — его голос срывается. — Я собирался стать им таким же хорошим дядей, как для мальчика Джорджа и его дочери. Я хотел заботиться о них.
— Это никогда не сработало бы! — выкрикиваю я. — Ни с ними, ни с их матерью. Сын Джорджа совсем другой ребенок, Изабель была моей любимой сестрой. Но ни один из детей Вудвиллов не вырастет никем, кроме нашего смертельного врага!
— Мы никогда этого не узнаем, — просто говорит Ричард. Он поднимается на ноги, потирая онемевшее плечо. — Теперь мы никогда не узнаем, кем могли бы вырасти эти мальчики.
— Она наш враг, — повторяю я ему, поражаясь, как он может не помнить об этом. — Она обручила свою дочь с Генрихом Тюдором. Он собирался вторгнуться в Англии и сделать незаконную девчонку Вудвиллов королевой. Ты должен был вытащить ее из святилища и запереть в тюрьме в Башне, а не наносить ей тайные визиты. Но я не собираюсь обращаться с ней так, словно королева она, а не я. Я не собираюсь встречаться с ее дочерью… с этой избалованной нахалкой. — его лицо темнеет от гнева. — Испорченной дурочкой, — вызывающе повторяю я. — Ты хочешь сказать мне, что она все еще принцесса?
— Она больше не враг нам, — коротко говорит он, словно его ярость сгорела без следа. — Она обратит свой гнев на Маргарет Бофорт. В похищении принцев она подозревает не меня, а ее. В конце концов, их смерть делает Генриха Тюдора следующим наследником. Кто выигрывает от их смерти? Только Генрих Тюдор из Дома Ланкастеров. Элизабет Вудвилл поверила мне и обвинила Тюдора и его мать. Поэтому она оставила мысль о мятеже и собирается разорвать помолвку. Она будет выступать против него.
Я пытаюсь вдохнуть воздух открытым ртом.
— Она перешла на нашу сторону?
Он задумчиво улыбается.
— Мы можем с ней помириться, — говорит он. — Я предложил освободить ее и перевести на домашний арест в одном из замков по моему выбору, и она согласилась. Она ведь не может остаться в святилище на всю жизнь. Она хочет выйти. Ее девочки растут бледными, как маленькие лилии в тени. Они должны жить под солнцем среди полей. Старшая девочка просто восхитительна, как жемчужная статуя. На свободе она расцветет, как роза.
Наверное, ревность похожа вкусом на желчь, которая скапливается на моем языке, но я собираюсь держаться спокойно.
— И где это чудо собирается цвести? — язвительно спрашиваю я. — Надеюсь, не в одном из моих домов. Я не хочу принимать ее под свою крышу.
Он смотрит на огонь, теперь он отворачивает свое лицо от меня.
— Я думал, что мы можем взять трех старших девочек ко двору, — говорит он. — Они могут служить тебе, если ты согласишься. Это дочери Эдуарда, девушки Йорков, они твои племянницы. Ты должна полюбить их, как маленькую Маргарет. Думаю, ты могла бы присматривать за ними, а когда придет время, мы найдем для них хороших мужей.
Я прислоняюсь спиной к каменному откосу окна, чтобы немного остудить свои пылающие плечи.
— Ты хочешь, чтобы они приехали и жили со мной? — спрашиваю я. — Дочери Вудвиллов?
Он кивает, словно мне может понравиться это предложение.
— Ты не сможешь найти более красивую фрейлину, чем принцесса Елизавета, — отвечает он.
— Мистрис Элизабет, — поправляю я его сквозь зубы. — Ты объявил ее мать шлюхой, а ее саму незаконнорожденной. Она мистрис Элизабет Грей.
Он смеется, словно забыл об этом.
— Ах, да…
— А их мать?
— Я пошлю ее в деревню. Джон Несфилд мой верный слуга и достоин доверия. Я поселю ее с младшими дочерями в его доме, и он будет присматривать за ними.
— Они будут находиться под арестом?
— Их будут охранять достаточно строго.
— В доме? — напираю я. — Взаперти?
Он пожимает плечами.
— Как сочтет нужным Несфилд, я думаю.
Итак, Элизабет Вудвилл будет жить, как знатная леди, в загородном доме, а ее дочери — как мои фрейлины при дворе. Они станут свободными, как радостные птицы в небесах, а Элизабет Вудвилл восторжествует снова.
— Когда это случится? — спрашиваю я, ожидая, что он скажет: «Весной». — В апреле? Мае?
— Я думаю, что девушки могут приехать ко двору сразу, — говорит он.
Я так возмущена, что спрыгиваю с подоконника и выпрямляюсь во весь рост.
— Это наше первое Рождество короля и королевы, — мой голос дрожит от ярости. — Мы впервые после коронации собираем весь двор, чтобы люди увидели нас в наших коронах, говорили о наших платьях и развлечениях. Именно сейчас страна начнет создавать легенду о нашем дворе, красивом, радостном и благородном, как Камелот. И ты хочешь, чтобы дочери Элизабет Вудвилл сели за наш стол и ели свой ужин с нами? В наше первое Рождество? Почему бы не сказать всем, что ничего не изменилось? Просто ты сидишь на троне вместо Эдуарда, а Риверсы веселятся при дворе, и ведьма все еще у власти, и кровь моей сестры и ее младенца все еще не смыта с ее рук, и никто не обвиняет ее.
Он подходит ко мне, берет за локоть, чувствуя, как я дрожу от негодования.
— Нет, — мягко говорит он. — Нет. Я не подумал об этом. Я был неправ. Это твой двор, а не их. Я знаю. Ты королева, Энн. Успокойся. Никто не станет портить тебе праздник. Они могут приехать после Рождества, потом, когда все договоренности будут правильно оформлены. Мы не позволим им испортить праздник.
