Нина Соротокина - Закон парности
— Какой алмаз?
— Ой, князь, не могу я вам всего этого говорить. Прибьют ведь меня. Я подписку давал!
— Говори, старая скотина! Не то я тебя сейчас сам прибью!
Корсак и Белов безмолвно переглянулись, еще никогда не видели они друга в такой ярости.
— Скажу, батюшка князь, скажу… Диц ей говорит:
«Алмаз ваш, но сейчас вы поедете с нами». Но Анна эдак ножкой топнула: «Глупости! Никуда я с вами не поеду!» «Мы должны вас спасти, — заорал тут Диц. — За вами Тайная канцелярия уже охотится!» А Анна в ответ: «Это она за вами охотится», — и захохотала звонко, мол, я-то Тайной канцелярии совсем не нужна. Тогда Диц сделал знак рукой и крикнул страшно:
«Вяжи!» И в мгновенье ока они девочку веревками опутали, кляп в рот, подхватили ее и бегом, — измученным шепотом завершил Мюллер свой рассказ. — Я страх превозмог, вылез из-за ширмы, глянул в окно. Они девочку в карету сунули и помчали.
— Куда?
— На расправу. Одно скажу, они толковали про какую-то загородную дачу. И еще Диц крикнул перед уходом: «Слава Богу, сегодня мы оставим эту варварскую страну!»
Весь запас жизненных сил вытек из Мюллера с последними словами, он закрыл глаза и застонал.
— Насколько я понимаю, нам надо спасать девицу? — подал голос Корсак.
— Да кто она, объясни толком? — присоединился Белов.
— Сатана в юбке! — воскликнул Никита. — Девицу не жалко, хоть бы и прибили. Нам нужен барон Диц!
— Так вели седлать лошадей!
Через пять минут друзья были уже в седлах. Мюллеру было велено вернуться домой и ждать там развязки событий. Сам художник уже идти не мог, и подпоркой ему служил рослый лакей.
Как только Никита пришпорил коня, у него мелькнула мысль — а не заехать ли к Лядащеву? Но он тут же отказался от этой идеи, как несуразной, мальчишеской. Делать крюк — терять время, кроме того Лядащева могло не быть дома.
— Никогда не спасал сатану! — крикнул Белов на скаку.
— Не спасать, но поймать! Так я понимаю, Никита? — вторил ему Корсак.
— Быстрее, гардемарины! Быстрее!
Ему бы подробнее расспросить Лядащева, где находится Дицева дача! Ориентиром должен был служить загородный особняк Нарышкина. Там вдоль ограды по заросшим лесом дюнам шла к морю тропа, сильно сокращающая путь.
Сырой, туманный город остался позади, они скакали в полной темноте. Дорога скорее угадывалась, чем виделась. Никиту охватило предчувствие неудачи. Слабым мерцанием в окнах дала о себе знать чухонская деревушка. В полверсте от нее на высоком берегу в сосновом бору стоит пресловутая дача Нарышкина, но как он найдет в кромешной тьме нужную тропу? Там и днем можно ноги сломать. А ведь это, пожалуй, забор белеет в темноте.
— Стойте, я должен объяснить, в чем дело!
— Наконец-то! — отозвался Белов. — А то у меня такое чувство, что мы просто скачем наперегонки.
— Лошадей загнали, — Корсак вытер мокрую шею лошади, — от нее валил пар, потом соскочил на землю.
Никита последовал его примеру, дальше лошадей надо будет вести под уздцы.
— Мы должны не дать сбежать барону Дицу. Он немецкий шпион и сотрудничает с Сакромозо.
— С этого надо было начать, — проворчал Белов. — За соратником Сакромозо я согласен скакать на край света.
— А мерзавка кто?
— Анна Фросс. Это она оклеветала Мелитрису. Здесь мы должны спуститься к морю. Надо найти тропу.
— А иголку поискать не хочешь! Пошли! — крикнул Александр и первым сошел с тракта в лес.
Кони упирались, пугались и фыркали недовольно, ветки хлестали по лицу, сквозь мохнатые сосны проглядывали редкие звезды. Ноги ощупывали текучий песок под ногами, искали устойчивый корень дерева, одна рука тянула за уздцы лошадь, другая цеплялась за кусты.
— Это здесь они на карете проезжали? — невинным голосом осведомился Белов.
— Не знаю я другой дороги, — огрызнулся Никита. — Можешь ты это понять?
— Чего ж не понять… Ах ты!!! — не будем доверять бумаге брань Александра, когда человек в темноте цепляется ногой за корень, а потом сползает на пятой точке куда-то вниз, то ничего вразумительного он сказать не может, так… непереводимая игра слов.
Неожиданно спуск кончился и началось сухое, заросшее вековыми елями, болото. Они шли по колено в лохматых, побитых морозом травах, кое-где были видны белые заплатки снега. Здесь уже слышен был гул моря, и ледяное дыхание его охолодило разгоряченные лица. Они сели на лошадей.
Кромка моря была сцеплена льдом. Волнам не нравилась эта хрупкая препона, они с недовольным урчанием откатывались назад и опять бросались крушить, переламывать, корежить.
— Смотри-ка, что это там за зарево?
— Пожар? Скорее!
Воображение дорисовало картину разрушения. Если горит Дицева дача, то они опоздали, беглецы скрылись. Очевидно, Алексей думал об этом же, потому что крикнул, заглушая ветер:
— Никуда твой Диц не делся. Посмотри туда! — он указал в гулкую темноту моря. Только его глаза могли рассмотреть в рассеянном лунном отблеске очертание шхуны с тонкими, словно спицы, мачтами.
— Ты хочешь сказать, что они сбегут на шхуне? Может быть, они уже там…
— Нет, паруса не поставлены, ждут… А зарево — это костер. Костер — это знак.
— А для нас — замечательный ориентир. Вперед, гардемарины!
Лошади летели вдоль моря без всяких понуканий и шпор, которые уже окровенили им бока, сходу преодолели шумящий в темноте ручей, огненный сполох быстро приближался.
Вдовый лес подступил к самой воде, в темноте уже зримы были темные очертания причудливой постройки загородного жилья. Всадники спешились, привязали к деревьям лошадей. Сквозь стволы было видно яркое пламя костра. В доме светилось только одно окно, к нему и направился Никита.
— Я обегу дом, посмотрю, где у них вход, — прошептал Белов и скрылся в темноте.
На подходе к дому Никита споткнулся о темный предмет и сразу отпрыгнул в сторону с ощущением опасности. Всмотрелся внимательно — труп. Это был мужчина в темном, неприметном платье, он уже окоченел, глаза мертвеца с полным безразличием всматривались в далекие небеса.
— Кто это? — прошептал Корсак.
— Не Диц. К окну!
Комната была освещена одной свечой, стоящей на круглом столике. Диц сидел вполоборота к окну под развесистыми лосьими рогами. На бароне был дорожный плащ, фетровая шляпа треуголка и высокие сапоги. Пристегнутая к поясу внушительных размеров шпага путалась в складках плаща, мешая барону удобно откинуться в кресле, и он поправлял ее резким, злобным жестом, словно отгонял надоевшую собаку.
— Пора, ваше сиятельство, — сказал вошедший в комнату слуга.
