Эмма Орци - Во имя любви
— Эту бумагу дал мне гражданин Мерлен, — ответила Анна Ми. — Он долго выпытывал, не знаю ли я, кто написал анонимное письмо, оно было написано на листке бумаги и брошено в ящик с донесениями.
— Странно! Я не знал, что у меня есть тайный враг, но как же эта бумага попала в твои руки?
— Мерлен спросил меня, хочу ли я взглянуть на почерк, — внезапно оживившись, произнесла Анна Ми и в упор взглянула на Жюльетту. — Ну, и я, конечно, пожелала узнать, кто же это низкое создание, предавшее тебя в руки безжалостных негодяев? Кому ты сделал зло?.. Мерлен дал мне вот эту бумагу, полагая, что кто-нибудь из нас узнает почерк.
Дерулед протянул руку, чтобы взять листок, но в этот момент взглянул на Жюльетту и остолбенел: вскочив с кресла, она в мгновение ока очутилась подле Анны Ми. В комнате наступила мертвая тишина, и в эту страшную минуту Дерулед на лице Жюльетты прочел ее вину. Это была молния, пронизавшая его идеал, его счастье, божество. Его мадонна умерла. Перед ним стояла только прекрасная женщина, перед которой он готов был расточить все сокровища своей любви. Так вот награда за спасение жизни, за нежную любовь и гостеприимство!
Она уже не старалась скрыть свою вину и беспощадно смотрела на Деруледа, словно у него же молила защиты от дальнейших оскорблений. Может быть, она надеялась, что его любовь слишком велика, чтобы исчезнуть безвозвратно?
— Дай мне бумагу, Анна Ми. Может, мне удастся узнать почерк моего злейшего врага.
— Теперь это уже бесполезно, — медленно проговорила Анна Ми, бросая бумагу и не сводя взора с Жюльетты.
Дерулед поднял бумагу, развернул и… увидел, что это был чистый лист.
— Да на ней ничего не написано! — вырвалось у него.
— Ничего, кроме истории предательства, — с торжеством ответила Анна Ми.
Она уличила-таки предательницу, унизила ее в глазах любившего ее человека, идеал упал с пьедестала, но, подняв взор на Деруледа, Анна Ми поняла, что разбила и его жизнь. Его лицо как-то вдруг постарело, на нем выражалось глубокое отчаяние.
Жюльетта не отрывала от него взора, но в последнем не было ни надежды, ни отчаяния. Она ни о чем не думала, ничего не сознавала, только чувствовала в душе одну сплошную ужасную пустоту.
Дерулед невольно вспомнил спрятанный Жюльеттой портфель. Он не мог предположить возможности внезапного и полного перерождения Жюльетты, не мог угадать ее любовь к нему, ее отчаяние и желание спасти его. Он невольно пришел к заключению, что, вторгнувшись в его дом, Жюльетта издевалась над ним и над его любовью. Он еще раз взглянул на нее, и она в его глазах прочла такой глубокий укор, что, внезапно выйдя из своего оцепенения, бросилась перед ним на колени, и ее белокурая головка склонилась до земли под бременем вины и позора.
Дерулед не шевельнулся, не спешил поднять Жюльетту, и только раздавшиеся на лестнице шаги заставили ее быстро подняться.
Она исполнила свой долг. Раскаявшаяся, униженная, она теперь готова была к искуплению.
Приход Мерлена положил конец тяжелой сцене.
— Гражданин депутат, — обратился он к Деруледу, — могу сообщить вам приятное известие: мы не нашли ничего предосудительного, но я все-таки должен доставить вас в Комитет общественного спасения.
Дерулед достаточно владел собою, чтобы не выказать перед Мерленом ни удивления, ни удовлетворения, но не мог понять, каким образом не нашли его портфеля, он мог лишь радоваться, что опасность не грозила ни его матери, ни Анне Ми, ни гостье, имевшей право на его покровительство.
Обнимая на прощание мать и пожимая руку двоюродной сестры в присутствии Мерлена, Дерулед ничего не мог сказать им в утешение. Проходя мимо Жюльетты, он поклонился и едва слышно прошептал: «Прощайте!» Она молчала, только в ее глазах он прочитал ответ на свое прощальное приветствие.
Шаги Деруледа и его стражи гулко раздались на лестнице, затем открылась и захлопнулась входная дверь, и все стихло.
Весть, что сам Мерлен в доме Деруледа, сильно взволновала чернь.
— Самого его на фонарь, старую гадину! — кричали уличные мегеры, грозя Мерлену кулаками.
Одно слово Деруледа вызвало бы целый бунт, а самозащита против черни в то время считалась изменой народу. Но Дерулед молчал.
Отпустив его в сопровождении двух солдат следовать в заседание Комитета общественного спасения, Мерлен поспешно вернулся в дом ненавистного депутата.
— Это ваш портфель? — грубо спросил он Жюльетту, почти в лицо бросив ей портфель.
— Да.
— Надеюсь, вы знаете, где он найден?
— Знаю.
— Что вы жгли в своей печке?
— Любовные письма, которые мне хотелось уничтожить.
— Кто же ваш любовник? Дерулед? Это были его письма?
— Нет.
— Так у вас несколько возлюбленных? — И Мерлен с гадкой улыбкой близко-близко подошел к Жюльетте. Своей грубой рукой он взял Жюльетту за подбородок, стараясь заставить ее смотреть ему прямо в глаза. Она вся задрожала от этого противного прикосновения… И в руки такого негодяя она предала любимого человека! — Так у вас были еще любовники? И вы сами хотели избавиться от одного, чтобы дать дорогу другому? Не правда ли?.. Ну, правда это? — повторил он, хватая Жюльетту за руку, так что девушка чуть не вскрикнула от боли.
— Да, — решительно проговорила она.
— A известно ли вам, что гражданина депутата Деруледа нельзя послать на гильотину по одному только подозрению? А? Знали вы это, когда писали на него свой донос?
— Нет, не знала.
— А знали, что он невиновен?
— Да, знала.
— К чему же вы сожгли свои любовные письма?
— Я боялась, что их найдут и покажут гражданину Деруледу.
— Прекрасная комбинация! — обратился Мерлен к двум женщинам, которые, бледные и растерянные, сидели в углу комнаты, ничего не понимая из этого страшного допроса.
— Ну-с, а знаете ли вы, прелестная аристократка, что весьма неблагоразумно с вашей стороны смеяться над Комитетом общественного спасения или без основания доносить на одного из народных представителей?
— Знаю, что вам необходимо выместить на ком-нибудь свой неудачный день, — спокойно ответила Жюльетта, — и для этой цели вы избрали меня…
— Довольно! — грубо прервал ее Мерлен. — Мне некогда терять с вами время. Извольте следовать за солдатами.
— Я готова, но могу ли я сказать несколько слов друзьям?
— Нет!
Жюльетта надеялась перед разлукой смягчить сердца матери Деруледа и Анны Ми. Она не знала, верят ли они той лжи, которую она выдумала для ответов Мерлену, но догадывалась, что он все еще считает ее предательницей.
Спокойно направилась она к двери, у которой стояли два солдата. В ее лице было что-то трогательное, и Анна Ми почувствовала горькое раскаяние. Эта прекрасная девушка сейчас пройдет мимо нее, оставив гостеприимный кров, чтобы вынести жестокую муку революционного суда… Сердце Анны Ми сжалось от безграничной жалости.
