Томас Костейн - Высокие башни
Шарль быстро промолвил:
— Я прошу у тебя только этого. Повинуйся приказам, но не лезь зря в самое пекло и не стой под огнем. Умереть — всегда почетно, но побеждают выжившие солдаты и офицеры. — Он энергично покачал головой. — Мой мальчик, я тебя очень люблю! И всегда относился к тебе как к сыну. Я не хочу тебя потерять!
— Шарль, я обязательно выполню свое обещание.
— Ты не должен об этом забывать, — продолжил старший брат, — ты мне понадобишься в мирной жизни, это будет очень важная работа, Жан-Батист. Из младших братьев ты единственный сможешь с ней справиться. У тебя есть задатки великого человека, и тебе не следует их зарывать в землю. Я уже говорил тебе об этом, но сейчас хочу повторить все до того, как ты отправишься с Пьером. Перед тобой грядет блестящее будущее. Кто знает, возможно, ты когда-нибудь станешь губернатором Новой Франции!
— Если кто-то из нас будет губернатором, так это ты, Шарль!
Шарль покачала головой.
— В Версале не так скоро меняют свои решения. Король не желает давать высокие посты людям канадского происхождения. Конечно, политика со временем изменится, но это наверняка случится в твое, а не в мое время. — Он откинулся назад в кресле. — Мой мальчик, я хочу поговорить с тобой еще кое о чем. Ты мне дал обещание по поводу этой девушки, и я уверен, что ты его выполнишь. Никогда не забывай, что тебе предстоит заключить подходящий брак, и ты породнишься с одним из славных семейств Франции. Это вполне возможно! Имя ле Мойн становится весьма известным. А твоя жена должна принести тебе богатство и связи.
— Шарль, я никогда не женюсь, — сказал он и твердо кивнул головой, — мы можем заключить между нами сделку… никогда больше не возвращаться к этой теме. Сейчас я могу думать только о предстоящих сражениях.
Из-за жары старик Киркинхед не начал работу, как обычно, в ранний час. Он завтракал в том же грязном халате и в шапочке из бархата. Филипп тоже еще не начал работу, потому что надо было помочь Селесте по хозяйству. Он уже принес воду из колодца и дрова на растопку. Доносился его голос, — он ругал козу и требовал, чтобы она отправлялась на пастбище вместе с козлятами.
— Упрямица ты эдакая, я тебе сейчас угощу плетью! — говорил он. — А то еще хуже, пройдусь по спине палкой, чтобы ты знала свое место!
Старик Киркинхед встал из-за стола и провел рукой по губам.
— Вот болван! — бормотал он. — Мальчишке было почти год, а он ничего не помнит и даже не может мне сказать, кто у него были родители. Бестолковый балбес!
— Никто из детей не может вспомнить, что с ними было в год, — возразила Сесиль, у которой руки были в муке.
— Я все помню! — возмутился отец. Карие глаза у него, казалось, были готовы выскочить из орбит. — Могу тебе рассказать о тысяче вещей, случившихся со мной до того, как мне исполнился год. Рассказать о моей первой ванне.
Дочь тихо проворчала:
— Он может рассказывать обо всех ваннах, которые он принимал, это не займет у него много времени.
Старик отправился в другую комнату, продолжая ворчать:
— Разве он не может вспомнить имя? Или описать какое-нибудь лицо? Этот парень просто балда, ему все равно, будет у него земля или нет.
В соседней комнате находились доказательства безрассудства, которым старик был одержим всю жизнь.
Он напоминал сороку, только в человеческом облике, собирающую всякие старые и бесполезные вещи. Никогда не возвращался домой с пустыми руками, нес в дом осколок камня, кусок старого паруса, ржавые петли или кучку погнутых гвоздей. Когда в Монреале проводился аукцион, старик постоянно сидел на передней скамье, прищелкивал пальцами и спорил с аукционером, набавляя по одному су. После аукционов он возвращался с повозкой, полной порванными кнутами, вилами без зубьев, колокольчиками без языка. Старик был уверен, что сможет продать подобную ерунду и здорово на этом заработать. Даже не стоит упоминать о том, что этого никогда не происходило.
В одной части комнаты, от угла до угла и вверх к черным березовым балкам потолка, все пространство было забито его приобретениями. Там от стены к стене была протянута веревка, на которой висели старые шляпы — потрепанные шапки из енота и выдры, треугольные шляпы, когда-то украшавшие гордые благородные головы. Но в данный момент ими побрезговали бы даже городские нищие. Там же были сильно потрепанные фетровые шляпы с обвисшими плюмажами. Рядом стояли сундуки с открытыми крышками, из которых на пол вываливались лохмотья. Старик Киркинхед всегда заявлял, что желает на тряпье заработать, но надо отметить, что ему становилось дурно, когда кто-либо выражал желание купить у него что-нибудь или просто желал посмотреть его барахло. Многие это замечали и пришли к выводу, что старик прятал вещи, не принадлежавшие ему.
Старик собирался одеться и идти на работу, когда услышал женский голос, звавший Сесиль.
— Это опять пришла жена Карре! — возмутился он.
— Почему ей не сидится дома, и она не занимается работой? Если бы она была моей женой, я бы учил ее каждый день!
Снова послышался пронзительный голос мадам Карре.
— Хватит работать, Сесиль, и побыстрее одевайся! Пьер возвращается в Лонгей утром и все должны быть в замке, чтобы его приветствовать. Да, да, возвращается господин Д'Ибервилль. Наш великий герой приедет с поля сражений. Я его так люблю! Он умеет пошутить, и его красивые голубые глаза завораживают тебя. Сесиль, надень самый лучший наряд, а я собираюсь одеть…
Старик Киркинхед появился в дверях комнаты.
— В чем дело? Действительно приезжает господин Пьер? Мадам Карре была пухленькой и живой женщиной, и она подмигнула Сесиль.
— Ничего себе старикашка! Неужели он надевает эту шапку в постель? Наверное, потом его мучают… страшные сны… — И она подмигнула старику. — Поторопись, сосед, вы должны меня проводить, потому что Жюль будет занят работой еще целый час.
— А я буду занят целый день, — ответил ей старик Киркинхед. — Я должен пойти на мельницу и проследить, чтобы никто из моих лентяев-работничков не помчался глазеть на героя битвы. Я им этого не позволю! Я не стану им платить, если они отправятся в замок, чтобы полюбоваться на самого господина Пьера!
Он начал быстро одеваться. Когда старик вышел в кухню, соседская жена уже испарилась.
— Лентяйка, болтушка и дурочка, — возмущался старик, — бродит по соседям и сбивает людей с толку. «Одевайся в лучшее платье, Сесиль, и поторопись!» Ее мужу следует выпороть лентяйку!
Он взглянул на дочь, занятую готовкой.
— Ты никуда не пойдешь! Слышишь? У тебя полно дел. Он помолчал, потому что в голову ему пришла ужасная догадка.
