Мишель Зевако - Смертельные враги
– А ваше мнение, господин де Пардальян?
– Я скажу то же, что и все остальные: надо завладеть этим пергаментом или же на ваших надеждах можно поставить крест, – холодно ответил Пардальян.
Король одобрительно кивнул и, пристально глядя на шевалье, словно желая подсказать ему желаемый ответ, прошептал:
– Кто же тот человек – настолько сильный и мужественный, насколько и хитроумный, – который сможет справиться с этим делом?
Рони, Санси, дю Бартас, д'Обинье – все как один, словно заранее сговорившись, повернулись к Пардальяну. И эта безмолвная дань уважения таких выдающихся людей, не раз блистательно доказавших свою доблесть в войне или в интриге, эта дань уважения была столь непосредственной и искренней, что шевалье почувствовал легкое волнение. Но он сдержался и ответил с присущей ему замечательной безыскусностью:
– Значит, им буду я.
– Так вы согласны? Ах, шевалье, – воскликнул Беарнец, – если когда-нибудь я стану королем... настоящим королем Франции... именно вам я буду обязан своей короной!
– Вы ничем не будете мне обязаны, сир... И Пардальян добавил со странной улыбкой:
– Видите ли, госпожа Фауста – моя старинная знакомая, и я бы не отказался перекинуться с ней парой слов... Я постараюсь сделать так, чтобы этот документ никогда не попал в руки Его Католического Величества... Что до способов, какими я стану этого добиваться...
– Сударь, – живо прервал его король, – это касается только вас... Вы получите все необходимые полномочия.
Пардальян удовлетворенно улыбнулся.
После минутного размышления король сказал:
– Чтобы облегчить, насколько возможно, выполнение этой тайной миссии, которая должна во что бы то ни стало оказаться успешной, вам следует действовать под прикрытием другой миссии, на сей раз – официальной. Поэтому вы направляетесь к королю Филиппу Испанскому, дабы потребовать от него вывести войска, размещенные им в Париже.
И повернувшись к секретарю, король приказал:
– Рюзе, подготовьте письма, аккредитующие шевалье де Пардальяна в качестве нашего чрезвычайного посланника при Его Величестве Филиппе Испанском.
Пардальян же тем временем размышлял с печалью и покорностью судьбе: «Положительно, мне на роду написано умереть в шкуре дипломата!.. Что бы сказал мой достопочтенный батюшка, если бы, восстав из гроба, увидел собственного сына, вознесенного в ранг чрезвычайного посланника?»
При этой мысли ироническая улыбка чуть тронула его губы.
– Ну, и скольких же людей вы желаете получить в свое распоряжение? – продолжил король.
– Людей?.. Но для чего, сир?.. – произнес Пардальян со своим обычным простодушно-удивленным видом.
– Как для чего? – воскликнул пораженный король. – Не собираетесь же вы предпринять такое путешествие в одиночку? Не собираетесь же вы самолично бороться с испанским королем и его инквизицией?.. Не собираетесь же вы, наконец, в единоборстве оспаривать у Филиппа французскую корону, чтобы отдать се мне?
– Клянусь честью, сир, – ответил шевалье с невозмутимым спокойствием, – я не знаю, что именно собираюсь предпринять!.. Но совершенно ясно одно: если мне суждено добиться успеха, то только в одиночку... А стало быть, я и буду действовать в одиночку, – заключил он холодно, устремив сверкающий взор на короля.
– Клянусь чревом Господним! – вскричал ошеломленный Генрих IV.
Пардальян поклонился, давая понять, что его решение непоколебимо.
Мгновение Беарнец смотрел на него с восхищением, которое он даже не пытался скрыть. Затем его взгляд обратился к советникам, онемевшим от удивления, и наконец король воздел руки к небу, что, по всей видимости, должно было означать: «Да уж, от этого чертова шевалье можно ожидать всего, даже невозможного!»
И обратившись к Пардальяну, который спокойно, почти безразлично ждал продолжения беседы, Генрих спросил:
– Когда вы рассчитываете уехать?
– Сию минуту, сир.
– Хорошо, очень хорошо, просто превосходно! Дайте мне вашу руку, сударь!
Пардальян пожал руку короля и тотчас вышел, а сразу же за ним – Санси, которому Беарнец шепотом отдал какое-то распоряжение.
В тот момент, когда шевалье уже намеревался сесть в седло, Санси вручил ему верительные грамоты и приказ о его полномочиях, говоря:
– Господин де Пардальян, Его Величество приказал мне передать вам тысячу пистолей на дорожные расходы.
Пардальян с явным удовлетворением принял пухлый мешочек, но при этом насмешливо спросил:
– Вы говорите, господин де Санси, тысячу пистолей?
И получив подтверждение, отозвался:
– Черт подери, неужто король наконец-то разбогател?.. Или же его скаредность, о которой так много говорят, всего лишь легенда? Как! Тысяча пистолей?.. Это слишком! Право, слишком!
С этими словами от тщательно запрятал мешочек в глубины своего плаща.
Покончив с этой немаловажной операцией, он вскочил в седло и пожал руку Санси:
– Передайте королю, чтобы на будущее он был побережливее со своими пистолями... А не то, мой бедный де Санси, вам придется заложить даже застежки от камзола.
И он покинул ошеломленного де Санси, не знающего, что вызывает в нем больше восхищение: несгибаемое мужество Пардальяна или же его безрассудная беззаботность.
Глава 7
БЮССИ-ЛЕКЛЕРК
В то время, когда король ожидал шевалье де Пардальяна, в келью по соседству с кабинетом, где Беарнец совещался со своими приближенными, вошла аббатиса Клодина де Бовилье. Аббатиса приблизилась к стене, открыла маленький потайной глазок, скрытый в гобелене, и через это узкое отверстие стала слушать беседу, не упуская из нее ни слова, и наблюдать за тем, что творилось в кабинете.
Когда Пардальян вышел от короля, Клодина де Бовилье закрыла глазок и тоже покинула келью.
Минуту спустя она уже была наедине с королем; тот, заметив серьезное выражение ее обычно радостного лица, галантно воскликнул:
– Ой-ой-ой, мой нежный друг, откуда взялась эта тучка, которая омрачает вашу красоту и гасит блеск ваших прекрасных глаз?
– Увы, сир! Настали суровые времена! А ноша нашего служения слишком давит на слабые женские плечи.
Направив таким образом разговор в нужное ей русло, Клодина начала длинный рассказ о своих заботах аббатисы и о денежных затруднениях, с которыми она ежедневно и ежеминутно сталкивается.
– Сто тысяч ливров, сир! Имея эти деньги, я спасу обитель от разорения. Неужели вы откажете мне в этих несчастных ста тысячах ливров?
Настроение Беарнца заметно ухудшилось, как только прозвучала эта весьма кругленькая сумма. Но Клодина настаивала, и король жалобно произнес:
– Увы, душенька, да где же я возьму вам столько денег?.. Ах, если бы парижане открыли мне ворота!.. Если бы я был французским королем!..
