Крис Хамфрис - Кровь Джека Абсолюта
Затем прыжок через невысокий забор привел его на задворки Брик-стрит, где, несмотря на наличие каменных особняков, все больше и больше заполняющих Meйфэр [8], многие из хозяев по-прежнему выращивали овощи и содержали скотину. Из-под ног его с отчаянным блеянием вывернулась овца, кто-то рассерженно закричал, но Джек не остановился. Он бежал к ярко освещенному дому, надеясь проскочить через кухню к себе, и надежды его оправдались.
Нэнси, хлопоча над котлом, не видела ничего; кроме того, она была взвинчена и неустанно бранилась.
— Грубиян! Скотина! Бездельник! Поцелуй меня в зад!
Эти и другие — много более крепкие — выражения отличным образом заглушили скрип деревянных половиц и ступеней, ведущих наверх.
Очутившись в своей комнате, Джек мигом сбросил с себя крикетный костюм и натянул свежую, салатного цвета рубашку, после чего облачился в изумрудный жилет, розовато-лиловый камзол и темные с прозеленью кюлоты. Как только был завязан голубой шейный платок, быстрый взгляд в зеркало сообщил франту, что он выглядит одновременно и модно, и презентабельно. Единственной проблемой было то, что кто-то куда-то убрал всю его обувь. Так что ему пришлось идти вниз в прежних, забрызганных грязью туфлях.
Нэнси, завидев его, громко вздохнула и сделала большие глаза. Джек развел руками и тоже вздохнул, затем решительным шагом вбежал в столовую, празднично освещенную всеми имеющимися там свечами.
— Матушка, — вскричал он, ослепительно улыбаясь, — поздравляю тебя с днем рождения!
Леди Джейн Абсолют, урожденная Фитциммон, поднявшись со своего стула, еще раз доказала, что не зря числилась в популярных актрисах в те дни, когда леди еще не была. В ее синих глазах засияла столь несказанная радость, а на губах заиграла столь мягкая всепрощающая улыбка, что вся она в этот миг словно бы засветилась и вполне могла бы сойти за воплощение неподдельной материнской любви, если бы не пятна гнева на бледных щеках и сердито раздутые ноздри.
Красота таила угрозу, но главная буря собиралась на дальнем конце стола.
— Ты, щенок! — громыхнул сэр Джеймс. — Где ты был?
— Наверху, отец.
Это явно был не тот ответ, которого ожидали.
— На… наверху? — изумился сэр Джеймс.
— Да, сэр. У себя. Я сочинял в честь матушки оду. Конечно же, я слышал, как вы меня звали. Но матушка всегда говорила мне, что в момент вдохновения ни на что отвлекаться нельзя. И вот — стих готов. Он еще не отделан, но я хотел бы его вам прочесть. «В прекраснейшей стране свершилось чудо… «
Озвучив сию заимствованную из чужих виршей строку, Джек демонстративно набрал в грудь воздуха и был бесконечно счастлив, когда его прервали. Экспромты обычно не удавались ему.
— Оду?!
Покрасневшее лицо отца стало пурпурным. Это произнесенное с явным отвращением слово отверзло пути потокам совсем иных слов. Браниться сэр Джеймс учился в деревне, а совершенствовался в солдатских бараках. Его лексикон, казалось, включал в себя ругательства из всех мыслимых языков. Завитой парик привставшего Абсолюта сбился на правое ухо, фалды зеленовато-голубого камзола растопырились, словно перья, и весь он сейчас походил на разъяренного бойцового петуха.
Раздавленный этим натиском, Джек посмотрел на мать, надеясь найти в ней поддержку. Однако щечки красавицы по-прежнему пятнал сердитый румянец, а радость в синих глазах заменила печаль, и это расстроило его еще пуще. Вспышки гнева родителя, пока тот не дрался, терпеть было, в общем-то, можно, Джека гораздо горше язвил ее молчаливый упрек. Он опустил голову, невыносимо страдая, что причинил боль самому дорогому для него существу, и, когда сэр Джеймс умолк, чтобы глотнуть горячего пунша, поспешно сказал:
— Я очень виноват перед вами, отец. А перед матушкой втрое. Оправдать меня в какой-то степени может лишь мое желание дописать поздравительный стих. Если мне позволят продолжить, я, возможно, сумею убедить вас, что терял время не зря.
Он рассчитывал на взрывную натуру отца и на снедающий его голод. Сэр Джеймс Абсолют был не из тех, кто способен отложить трапезу из-за каких-то там виршей. Воплощением высокой поэзии для него был перемахивающий через ограду скакун. Впрочем, Джек, если что, сумел бы воспроизвести стишок из Овидия, осевший в его памяти после знакомства со скабрезным сборничком, купленным Фенби на ярмарке святого Джайлза [9]. Правда, мать, всегда много читавшая, могла уличить сына в мошенничестве, однако до этого не дошло. Отец среагировал так, как и ожидалось.
— К черту ваше стихотворение, сэр! — заорал он нетерпеливо.
— Сэр Джек, — нежно сказала мать. — Мы сможем поговорить о поэзии позже. Когда нашему супу не будет грозить опасность остыть.
Голос ее, звучный и музыкальный, усмирял галерки крупнейших театров и придавал невыразимую прелесть всему, что она говорила.
— Он может тронуть даже жестокосердых и успокоить идущих ко дну, — заявил однажды сэр Джеймс.
Магия этого голоса подействовала на него и сейчас. Со стихающим рыканьем он плюхнулся на свое место и потянулся за ложкой. Осознав, что гроза миновала, Джек с облегчением сел на свой стул.
Черепаховый суп поглощали в угрюмом молчании. Несколькими напряженными фразами общего плана обменялись под маринованного, поданного вместе с рейнским угря. После жареного поросенка, орошенного калчевеллой, Абсолюты несколько оживились. Леди Джеймс соизволила пересказать супругу и сыну содержание своего последнего одноактного фарса, щедро нафаршированного завуалированными нападками на правительство, которых могли не заметить лишь дурни. В устрицах Джек только поковырялся, он их не любил, зато отдал должное портеру, который был ничуть не хуже, чем в «Пяти огнях», и подвиг его на детальное описание крикетного матча и своего триумфального участия в нем. По счастью, он не забыл объявить, что игра состоялась днем раньше, чтобы никто не усомнился в правдивости изложенной им поначалу легенды. Его рассказ взбодрил сэра Джеймса, который тоже учился в Вестминстер-скул и считался одним из лучших бэтсменов, пока один инцидент (о подробностях сказано не было) не вынудил его уйти в армию в свои четырнадцать лет. Потом телятину в остром соусе сдобрил великолепный кларет, затем подожгли пудинг герцога Камберленда, запив его медовухой, и разговор потек сам собой.
Волосы матери частью выбились из прически, она уже позволяла себе ставить локти на стол, а сэр Джеймс сбросил камзол, и Нэнси пришлось трижды вешать его на стул, пока он там не утвердился. Стряпуха вся раскраснелась и после четвертого приглашения даже на пару минут подсела к столу, чтобы выпить с хозяевами стаканчик портвейна. Чего-чего, а чопорности или чванства в доме Абсолютов не было напрочь. Отец Джека провел больше половины жизни в казармах, пока на поле боя под Деттингеном сам король Георг не произвел его в рыцари, а затем смерть брата Дункана не принесла ему титул барона. Леди же Джейн поднялась к своему положению из самых низов благодаря красоте, певучему голосу и интуиции, подсказавшей ей особенную, берущую за душу манеру игры. Талант, который распознал в ней Джеймс Куинн, привезя ее в «Друри-Лейн» [10] из дублинского захолустья.
Именно такими Джек любил своих родителей больше всего — смеющимися, освобожденными от каких-либо условностей или официоза. Подогретые возлияниями и праздничной обстановкой, они перешучивались и флиртовали друг с другом, ибо, как это ни странно, пыл прежних лет в них еще не угас. Джек наслаждался атмосферой раскованности и взаимной любви, хотя распрекрасно знал, что она эфемерна. Завтра мать с отцом возвратятся к своим делам, а он отправится в школу. До каникул или очередного семейного торжества, как придется. Кроме того, пламя живого веселья могло в любой миг быть погашено прямо сейчас. Темой, которую Абсолюты не упускали возможности обсудить. Ею являлись пути становления младшего Абсолюта.
Эту услугу застолью оказал бренди. Контрабандный французский бренди и ледяной, настоянный на индийских лимонах шербет. Стоимость и того и другого чуть ли не превосходила остальные затраты на трапезу, что заставило сэра Джеймса задуматься о деньгах. А мысль о деньгах навела его на мысль о будущем Джека.
— Так вот, сын, — важно сказал он, вылавливая последний лимон из розетки, — у тебя, надеюсь, была возможность обдумать последний наш с тобой разговор?
Разговора, собственно, не было. Был монолог, словесное извержение, обрушившееся на младшего Абсолюта после пяти стаканов кларета приблизительно с месяц назад. Его суть сводилась к тому, что содержание Джека и плата за его обучение почти дочиста опустошили фамильные сундуки и что теперь в свои шестнадцать ему следует отправляться на все четыре стороны и самому зарабатывать себе на жизнь.
— И о чем это вы говорили, сэр Джеймс?
