Георгий Мдивани - Твой дядя Миша
Гауптман. Что здесь творится? Пивнушка коммунистов это иль генерала Прадос штаб?
Прадос. Зачем вы говорите так со мною, repp Гауптман?
Гауптман. Где это видано, чтоб из револьвера палили в штабе?
Прадос. Неопытного юнкера случайный выстрел, repp Гауптман.
Гауптман. Случайностей у вас уж слишом много, герр генерал! Людей здесь лишних много болтается по штабу. Не забывайте, вы отвечаете не только за собственную жизнь.
Прадос. У нас все учтено, герр Г ауптман.
Гауптман. Не знаю, что учтено у вас, а что не учтено. Но штаб с сегодняшнего дня поступит под охрану моих людей. Без пропуска моей комендатуры никто сюда уж больше не войдет. (Пауза.) Меня интересуют результаты боя.
Прадос. Со стороны Пяти углов нанес удар я в тыл республиканцев. Мы захватили телеграф. Республиканцы отступили.
Гауптман. Потери?
Прадос (смущен). Выясняются, герр Гауптман. Далась победа нам с трудом, и дорогой ценой успех наш куплен. (Пауза.) Нужны мне подкрепления, герр Гауптман.
Гауптман. Могу порадовать. В Севилье выгружается бригада итальянцев. Вся будет брошена сюда.
Прадос. А самолеты, герр Гауптман?
Гауптман. Летят еще семь «юнкерсов». Сегодня в Саламанке будут. (Пауза.) О «юнкерсе-двенадцать» что слышно, герр генерал?
Прадос. «Юнкерс-двенадцать» вчера в пятнадцать тридцать на нашей территории посадку сделал, в районе Талаверы.
Гауптман. Я информацию иную, герр генерал, имею. Жерар Родриго, ваш знаменитый летчик, что пилотировал «юнкерс-двенадцать», вчера в пятнадцать десять в Мадриде спустился и перешел на сторону республиканцев.
Прадос. Мы это выясним, герр Гауптман.
Гауптман. Вам нечего уж выяснять, герр генерал. Все ясно! На наших самолетах летать немецкие команды будут. Испанский летчик — нет. Я моему правительству уж сообщил об этом.
Прадос (раздраженно). Известно ль вам, герр Гауптман, что ваши летчики сегодня Мадрид бомбили?
Гауптман. Известно, генерал.
Прадос. …И несколько из ваших бомб было наполнено воззваньями. Германские большевики к сопротивлению и борьбе мадридцев призывали и обещали помощь. Уверить смею вас, что бомбочки такие опаснее десятков самолетов, что могут перейти на сторону республиканцев. Я получил уже распоряженье генерала Франко внимательно немецкие все бомбы проверять.
Гауптман. Мне Франко не указ. Есть у меня свое правительство. Ему я подчинен.
Уходит вместе с обер-лейтеиаитом и лейтенантом.
Прадос (зло). «Свое правительство»! Мне попадись ты в руки, я покажу тебе, кому ты подчинен! (Адъютанту.) Вызвать капитана Гедо!
Адъютант уходит. Входит Гедо, молча вытягивается перед Прадосом.
Вы в Хетафе бывали, капитан?
Гедо. Родился я в Хетафе, ваше превосходительство. Отец— хетафский дворянин.
Прадос. Прекрасно! Есть задание, которое я поручить могу вам, капитан, и только вам!
Гедо. Польщен, ваше превосходительство!
Прадос. Не знаю, как — придумайте сами, — но до Хетафы вы должны идти пешком…
Гедо. Путь через фронт и самый центр расположения войск Коррильо?
Прадос. Вы совершенно точно маршрут определили, капитан. (Достает из бокового кармана полоску бумаги.) Вот адрес. Там найдете человека, который упомянут здесь. Ему сдадите результаты наблюдений и от него получите задание в обратный путь.
Гедо. Мне ясно все, ваше превосходительство!
Прадос отпускает Гедо. Гедо уходит.
Адъютант (входит). Отец Порфирио ждет разрешенья войти, ваше превосходительство!
Прадос. Просите.
Адъютант уходит. Входит Порфирио.
Порфирио. Благословенье господа над вами, ваше превосходительство.
Прадос. Желаю здравия, отец. Какие новости?
Порфирио. Гнев господа разит врагов его. С благословенья моего священники Толедо в нощи и денно допрос чинят и правят над безбожниками суд.
Прадос. Отец Порфирио, нам удалось взять в плен поэта Фредерико Гарсиа Кастро. В штабе Коррильо работал он и должен знать возможности и план бандита. Мне нужно развязать ему язык.
Порфирио. Закоренелый грешник Кастро, и против господа грехи его неисчислимы. И должно от него исторгнуть покаяние и кротость пыткой, ваше превосходительство.
Прадос. Но он поэт, и вряд ли пытка результаты даст.
Порфирио. Но пытка будет продолжаться, пока от господа не снидет на него смиренья дух и покаяние.
Прадос (после паузы). Как с биографией Педро Коррильо?
Порфирио. Ее как «Отче наш» теперь я знаю, ваше превосходительство.
Прадос (интимно). Я жду бригаду итальянцев. Мне надо, чтобы жена Коррильо письмо послала мужу своему. Ну, теплое такое, чтоб сердце тронуло, в смятенье душу негодяя привело и помогло нам оттянуть его удар последний по Толедо.
Порфирио. Распорядитесь ввести ее сюда, ваше превосходительство. Она письмо напишет. Не только сам Коррильо, но даже камни зарыдают.
Прадос (берет трубку телефона). Лейтенант! Микаэлу — в мой кабинет. Что? Дети? Нет. Одну.
Порфирио. В пустынных джунглях Индии охотники неплохо ловят тигров, ваше превосходительство. У западни они тигренка помещают. Щенок скулит. Зверь обезумевший на крик детеныша идет, бросается ему на помощь и гибнет в западне…
Адъютант (входит, останавливается у двери). Разрешите?
Прадос. Можно.
Прадос и Пйрфирио уходят.
Адъютант открывает дверь. Шум, крики Микаэлы: «Я не пойду одна! Я не пойду! Детей отдайте!» Конвоиры вталкивают Микаэлу в кабинет. Она падает. Пауза. Бросается к двери. Перед нею возникают конвоиры.
Микаэла. Дети… дети… мальчики мои… Куда их взяли от меня? Отдайте мне детей!
Конвоиры стоят как истуканы. Микаэла — сама безнадежность.
Отходит от дверей. Конвоиры скрываются.
Рафаэль, мой мальчик… и маленький Фелиппе… родные вы мои… (Пауза.) О, если б только кровью вашей матери насытились они и вас оставили в покое!.. Какая мука!.. Мой Рафаэль, услышь меня, услышь! Когда большим ты станешь, ты должен быть таким, как твой отец… Меня они пытали. Слышишь, Рафаэль? Ты помни это и никогда не забывай… Мой маленький Фелиппе… мне так нужны твои ручонки… коснись моих похолодевших щек… согрей меня, согрей, дай силу.
Порфирио. Благословенна будь, дочь Микаэла!
Микаэла. Зачем, святой отец, ты лицемеришь? Мое благополучие — твое несчастье!
Порфирио. Не говори так, Микаэла, и перед богом не греши. Не враг тебе я. Господь — свидетель мук моих за мальчиков твоих и за тебя. Кровь проливается, и неустанно воссылаю я молитвы к небесам, молю я бога, чтоб обратил он взор свой на тебя и на твоих детей. Но что с тобою, Микаэла, и почему молчишь? (Пауза.) В морщинах мук твои ланиты, тень смерти притаилась в них. Подумай и скажи, чем я могу помочь тебе… Ведь ты же веришь мне, Порфирио, отцу духовному?
Микаэла. Оставь меня, отец, мне ничего не надо, и ничего я не прошу.
Порфирио (благословляет.) Благословенье на тебе мое! Смирись, дочь Микаэла!.. И дьяволу безумия не дай ты овладеть твоей душой!.. Ты вспомни Педро своего, его любовь к тебе… Помнишь, как ты любила ласкать его и лаской Педро гордого покорным делать? Подумай, Микаэла, ведь страшно это: лежит твой Педро, раненный смертельно, на лбу его зияет рана… кровавая, глубокая… он истекает кровыо… и вороны клюют его глаза…
Микаэла. Оставь меня, отец! Не мучь! Оставь!..
Порфирио. Ты любишь Педро, Микаэла. И тело Педро помнит теплоту твоих ласк и бредит ими… Представь безумство боя. Богатую смерть собирает жатву. Взрывается снаряд, и тело Педро… любимое… рвет в клочья…
Микаэла (вскакивает,). Оставь меня, я говорю!.. Оставь!..
Порфирио. Дьявол безумия душою Педро овладел… И Педро осквернил твою любовь. Он сеет смерть на улицах Толедо, в тебя стреляет… и в твоих детей. Фелиппе маленького вижу я убитым пулей Педро… Мертвого его к своей груди ты прижимаешь, и по твоим рукам Фелиппе маленького кровь течет из раны… Снарядами разрушен монастырь, и под его развалинами погребен твой Рафаэль. Ты слышишь его стоны, изранены камнями твои руки, но ты бессильна камни сдвинуть с места…
