Ролан Валейр - Умолкнет навсегда
Голос Мигеля. Но мы-то никак не похожи ни на…
Голос Санчо. Вы-то, возможно и не похожи, дон Мигель, но ваша лошадь пахнет евреем, и, по мнению господ из Святого Братства, мы вполне можем быть переодетыми раввинами.
Голос Мигеля. Мы могли бы сойти за…
Голос Санчо. Могли бы, дон Мигель, могли бы, но лошадь пахнет тем, кем она пахнет, а ваша, к тому же, воняет и дьяволом.
Голос Мигеля. Что же теперь делать?
Голос Санчо. Прятаться, дон Мигель, и для этого поднимать как можно больше пыли. Сами мы — пыль и прах, и в пыль обратимся.
Стук копыт быстро несущихся лошади и мула.
Сцена 1.6
Свет. Декорация 2: Гостиная в Мадриде.
Телло де Сандовал. Страх мог бы стать моим союзником. Но вместо этого… Ох, уж эта мания жить, точнее — выживать!
М. де Сервантес. Это сильнее нас. Вам не понять.
Телло де Сандовал. Еще один из ваших парадоксов. Жизнь человеческая входит в мою компетенцию, дон Мигель. Церковь — это жизнь. И вы утверждаете, что я ее не понимаю?
М. де Сервантес. Бессмертные не бывают молодыми. В этом их сила, но и слабость. Если бы вам случилось быть молодым, вы бы знали.
Телло де Сандовал. Чего же лишена вечность из присущего молодости?
М. де Сервантес. Мгновений, сеньор Инквизитор. Они ослепительны, но имеют свойство улетучиваться.
Сцена 1.7
Крик боли, он мог бы принадлежать молодому человеку, которого пытают. Свет.
Декорация 4: парадная зала в доме Тасита де Ангелеса, в маленьком городке к северу от Толедо, в 1563 году. Обеденный стол. Чистая скатерть. Приборы и посуда из олова. Два серебряных подсвечника, свечи в которых потушены. Портьеры на окнах задернуты.
Марсела и Дульсинея хлопочут вокруг стола.
Во входную дверь колотят кулаками.
Голос Санчо. Откройте! Ради всего святого, откройте!
Марсела и Дульсинея берут скатерть за четыре угла, стремительно сворачивают ее вместе со всем, что стоит на столе, суют в сундук и захлопывают крышку. Марсела идет к двери и смотрит в глазок. Угадывается лицо Санчо.
Марсела. Ты кто такой?
Санчо. Мой господин, молодой хозяин! Мы с ним скакали…По дороге в Севилью…Потом в подлеске…Напоролся на ветку…Сейчас в телеге у крестьянина. Еле живой. Пожалуйста, быстрей!
Марцела и Дульсинея обмениваются взглядами. Марсела отодвигает засовы, и обе женщины уходят вслед за Санчо.
Некоторое время сцена остается пустой.
Затем Крестьянин и Санчо приносят Мигеля. Он без сознания. Марсела и Дульсинея хлопочут вокруг молодого человека.
Марсела. Положите его здесь.
Крестьянин с подозрением смотрит на задернутые шторы
Марсела (Крестьянину). Ты что?
Крестьянин. Да ничего. На улице еще белый день.
Марсела идет и достает из горшка несколько монет.
Марсела (Крестьянину). Держи. Для твоего ребячьего выводка. А теперь ступай.
Крестьянин уходит. Марсела закрывает за ним дверь и задвигает засовы.
Марсела (Дульсинее). Иди за отцом.
Санчо. Как бы мой малыш богу душу не отдал. Если это случится, его папаша из меня мою душу вынет.
Марсела надавливает на веки Мигеля, ощупывает ему шею.
Марсела. Его душе не так плохо в этом теле. И если он когда-нибудь ее и отдаст господу, то не сегодня.
Санчо. Вы уверены?
Марсела. Если бы все мертвецы чувствовали себя так, как этот, дом наш был бы превознесен до небес.
Входят Дульсинея и Тасит. Тасит склоняется над Мигелем и осматривает его.
Тасит (Дульсинее). Шкатулку.
Дульсинея достает из тайника деревянную шкатулку, приносит ее Таситу, и тот вынимает из шкатулки ланцеты. Пускает Мигелю кровь из руки и за ухом.
Санчо (Таситу) Вы врач?
Тасит. Цирюльник.
Санчо. А у нас цирюльника, который пускает клиентам кровь, называют врачом.
Тасит. А тебя как называют?
Санчо. Санчо.
Тасит. Так вот, Санчо, не всегда суть вещей совпадает с тем, что кажется.
Санчо. Неужели?
Тасит. Представь себе. В этой местности, например, врача, который бреет клиентов, мы называем цирюльником.
Санчо. А там, откуда я родом, загадывают вот такую загадку о врачах и цирюльниках. Известно вам, как называют неизвестного цирюльника, который пускает кровь знаменитому врачу? Великий инквизитор.
Над шуткой смеется только Санчо.
Тасит (Марселе). Дай этому человеку поесть. Ибо голод иногда способствует появлению бреда. Даже цирюльнику это известно.
Марсела уводит Санчо за собой.
Дульсинея (Таситу). Отец, он приходит в себя.
Поскольку Мигель пришел в себя, он взглядом вопрошает Тасита.
Тасит. Я великан Каракульямбр, правитель острова Малиндрании, побежденный на поединке рыцарем из Ламанчи, еще не в должной степени оцененным. Он и велел мне явиться к вашей милости, дабы ваше величие располагало мной по собственному благоусмотрению.
Мигель (в полубессознательном состоянии). Что?
Дульсинея. Не обращайте внимания. Это любимая сказка моего отца.
Мигель (замечает Дульсинею). Hermosa hembra, прекрасная дама. Я подумал, что это продолжение моих видений.
Дульсинея. Какие могут быть видения в вашем состоянии.
Мигель. Мне привиделось, что я вижу сон. Я спал на берегу реки, и мне подумалось, что рай, как и сады Эдема, и есть то заповедное место, где можно упиваться теплотой вашей кожи.
Дожевывая, входит Санчо. За ним — Марсела.
Тасит (Мигелю) И кто же так вас разукрасил?
Санчо. Мы направлялись в иезуитский коллеж Санта Катилина, где моего молодого хозяина поджидали святые отцы. Поэтому ехали мы ночью. Внезапно скачка наша была прервана: маленькое и прожорливое, как баск, облачко одним махом проглатывает луну, и мы оказываемся в кромешной тьме. И тут, бабах! Здоровенная ветка падает, лошадь — вкривь, всадник — вкось, а бедный Санчо со своим мулом пытается хоть что-то понять, натыкаясь на деревья.
Тасит. Это случилось прошедшей ночью?
Санчо. Да.
Тасит. А дальше?
Санчо. Я, как сумел, оказал ему первую помощь под кустиком. С рассветом погрузил на мула, чтобы добраться до большой дороги. А там — телега, которая нас сюда и доставила.
Тасит. Почему именно ко мне?
Санчо. Крестьянин сказал, что вы — знатный костоправ. Ну и каковы же ваши предписания?
Тасит. Ложь на полный желудок, мэтр Санчо, вызывает газы.
Санчо. Это и есть ваши предписания?
Тасит. А рана на плече… (Смотрит на Мигеля). Вот вы, ну-ка расскажите мне, как вы наткнулись на здоровенную ветку.
Мигель. Увы, память мне изменяет.
Марсела. До нынешних времен память — наше слабое место.
Дульсинея. И вы ничего не можете припомнить?
Мигель. Только мое пробуждение. Вспоминаю о своем пробуждении.
Тасит, (обращаясь к Санчо. Марселе и Дульсинее): Оставьте нас. Так говорит вам цирюльник.
Мигель. Барышня пусть останется.
Тасит. Барышня — это моя дочь Дульсинея. В данный момент, обнаженный торс мужчины не может служить объектом ее воспитания. Я намерен сообщаться с вами наедине.
Санчо. Смотрите, не повредите ему чего…
Тасит. Это невозможно, мэтр Санчо. Вы так его отволтузили, что даже медицине не под силу ухудшить его состояние.
Марсела (Таситу). Уже сумерки. Звезда взошла.
Тасит. Сначала займемся жизнью.
Марсела зажигает лампу и уходит.
Сцена 1.8
Мигель. Кто вы?
Тасит. Тасит де Ангелес. А вы?
Мигель. Мигель.
![Николай Эрдман - Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.[с комментариями и предисловием Виталия Вульфа]](/uploads/posts/books/271681/271681.jpg)
