Александр Мацкин - Орленев
эгоизм не знает границ». С каждым днем все более настойчиво
Зверева предупреждала меня о дурных намерениях Орленева:
в труппе у него уже есть подруга, которую он, видимо, решил
оставить и заменить «в понятных целях» молоденькой девуш¬
кой. Но хитрые и порой справедливые речи госпожи Зверевой
не пугали и не трогали меня. У меня было одно желание — стать
актрисой, во что бы то ни стало. И любая возможная жертва ка¬
залась мне легкой и допустимой, так велика была моя любовь
к театру».
В воспоминаниях Павловой об этом времени остались беско¬
нечные поезда, вокзалы, чемоданы, которые только что успели
распаковать и уже опять надо укладывать, и книги, которые
Орленев посылал ей для чтения и в которых она видела драго¬
ценное свидетельство его внимания к ней. Однажды во время
этих скитаний, проснувшись среди ночи в какой-то очередной го¬
стинице, она увидела рядом с собой свою мать. Не снится ли это
ей? Мать вела себя решительно, заставила ее одеться и, бросив
все вещи, спуститься в вестибюль, где их ждал отец. Быстрым
шагом они направились на вокзал. Она не услышала от родных
пи слова упрека, только ее свобода теперь была стеснена. Но уже
никакие затворы и запреты не могли ничего изменить. Через не¬
сколько дней, непостижимым образом минуя все препятствия,
к ней явился все тот же «небольшой человечек», вручил листок
с маршрутом труппы Орленева и затем «исчез, как призрак».
И дерзко, уже не соблюдая осторожности, она ушла из дому, на
этот раз ушла навсегда.
В Воронеже на вокзале по выработанному ритуалу ее встре¬
тил администратор труппы, но теперь, доставив ее в гостиницу,
прошел с ней прямо к Орленеву. «Удобно расположившись
в кресле, он пел, аккомпанируя себе на гитаре. Увидев меня, он
закричал: «Тильда, Тильда! Выше голову! Выше!»* Взволнован¬
ная встречей с моим божеством, я, как и он, одетая в матроску,
чтобы скрыть слезы, порывисто закрыла лицо руками, не заме¬
тив, что к ним пристала липкая бумага для мух. От стыда я го¬
това была провалиться сквозь землю, но Орленев держал себя
великодушно и стал отдирать злополучную липучку; чем больше
он ее тянул, тем крепче она прилипала. Наконец, справившись
со своей задачей, он сказал: «Это моя пеневестная невеста. Про¬
водите ее в ее комнату!»
Прежде чем оставить Павлову в отведенном ей номере, адми¬
нистратор, как по волшебству, достал из кармана тетрадку с тек¬
стом роли Агнес в «Бранде», один из эпизодов которой она до
сих пор вспоминает с волнением: бедная женщина по настоянию
мужа, во имя испытания духа, должна расстаться с вещами
своего только что умершего сына, отдать их цыганке, не помня¬
щей даже, кто был отцом ее ребенка **. Дебютантка тотчас же
принялась за работу, читала роль вслух, учила ее наизусть с ры¬
даниями и истерическими нотками в голосе, пока Орленев не по¬
стучал в дверь и не сказал: «Довольно! Прекрати! Это ужасно!»
* Тильда — героиня пьесы Ибсена «Строитель Сольнес».
** Здесь воспоминания Павловой расходятся с рассказом Орленева.
В своей книге он пишет, что поначалу Павлова играла эпизодические роли
в «Бранде»: мальчика-подростка в толпе, потом несчастную жену дето¬
убийцы во втором акте, потом старуху — мать Бранда и, наконец, безумную
пятиадцатилетнюю девочку Герд — эту роль она провела с особым блеском.
И сразу ушел. Когда Павлова открыла дверь, она увидела его
уже в конце коридора. «Вы можете понять, что после этих слов
я забыла о слезах Агнес и говорила себе: «Теперь меня отправят
домой, и, если это случится, я кинусь в воду!» Но ничего траги¬
ческого не произошло, и вскоре Орлеыев повез труппу в Сибирь.
«Теперь он ехал с нами в одном вагоне и в пути стал зани¬
маться со мной. Он был строг и требователен, не считался с моей
усталостью и пока что не поощрял никакой импровизации с моей
стороны». Более педели длилось это путешествие, и только в Ир¬
кутске начинающая актриса стала произносить реплики так, как
хотел ее учитель; он не скрывал своего удовлетворения и, чтобы
вознаградить дебютантку, разрешил ей выбрать костюм и при¬
ческу по своему вкусу. «Заметьте, что в то время мне не было и
семнадцати лет!» — восклицает Павлова.
После Агнес она сыграла Ирину в «Царе Федоре». Для нее
это было нелегким испытанием; Орленев требовал, чтобы она на¬
шла в себе ни больше ни меньше как царское достоинство осанки.
«Я была девочкой, а он хотел меня видеть доброй, мягкой, но
исполненной величия царицей. Готовила я с ним и роль Гру-
шеньки в «Карамазовых». Хорошо помню, что найти этот образ
он помог мне, указав на знаменитую реплику: «Поклонись своему
братцу Митеньке, да скажи ему... что любила его Грушенька
один часок времени, только один часок всего и любила,— так
чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил...» На при¬
мере этих слов он разъяснил мне смысл роли, ввел в мир ин¬
стинктивных, бессознательных порывов этой инфернальной ге¬
роини. Он постоянно искал надежный ключ к Достоевскому,
загадку его двойственности, то мистической, то реалистической
сущности, скрытой в сложных сплетениях его магической акроба¬
тики мысли. В то же время он старался устранить певучесть
моего украинского говора. Он делал это очень деликатно, исполь¬
зуя свои собственные фонетические и дидактические приемы, до¬
биваясь таким образом нужных ему интонаций».
С особенным успехом во время сибирского турне Павлова сы¬
грала Регину в «Привидениях», и по этому поводу Орленев по¬
слал телеграмму ее родителям, предсказывая их дочери большое
сценическое будущее.
«Путешествие по Сибири продолжалось, и часто станции, куда
мы приезжали, находились на большом расстоянии от города.
Как-то нас предупредили, что предстоит ехать лесом, где водятся
волки». Возможно, что корыстные люди так пугали доверчивых
и неопытных актеров в расчете на лишний рубль, но ведь места
там на самом деле были дикие, таежные, только-только сопри¬
коснувшиеся с цивилизацией. «Трудно описать страх, который
я испытала, но я справилась с собой, потому что уже тогда чув¬
ствовала себя солдатом театра».
Постепенно Павлова втянулась в бродячую жизнь гастроле¬
ров. Орленев любил эту беспокойную жизнь и, как пишет мемуа¬
ристка, «избегал в то время появляться в Петербурге и Москве,
говоря, что там нет народа». В дружеской, сплоченной атмосфере
его труппы он чувствовал себя всесильным хозяином, каждое его
слово было законом. Дела его импресарио шли хорошо, и по¬
всюду, куда они приезжали, им устраивали торжественные
встречи.
«Единственным темным пятном в жизни этого великого ак¬
тера, творца и новатора, была его страсть к вину... Несмотря на
эту пагубную страсть, постепенно надломившую его могучий ор¬
ганизм, в подготовке новых ролей он был упорен, чрезвычайно
внимателен, я сказала бы, педантичен, и долгими часами изучал
также эпоху, в которой происходило действие пьесы, неутомимо
конспектируя книги и другие источники, которые могли быть ему
полезны; это была работа изыскателя. Он не был тем, что назы¬
вается образованным человеком, но сколько, сколько он знал!»
По мнению Павловой, в актерском методе Орленева было не¬
что общее с системой творчества, открытой и обоснованной Ста¬
ниславским и Немировичем-Данченко. Так, например, работая
над ролью, он искал в ней логику непрерывного и целеустремлен¬
ного действия и решающую реплику, которая могла бы стать зер¬
ном образа. Как только это «зерно» прояснялось, он «облачался
в роль, как в знакомое и привычное платье: этим платьем были
слова, мысли, страдания его героя, потому что театральный ко¬
