Кира Куликова - Алексей Яковлев
Но не только сами «человеки» вызывали негодование Карла Моора. Его мщение, его ненависть, его право на кровь и убийства питало то, что сделало их «порождением крокодиловым».
— Посмотри на эти четыре драгоценных перстня! — протягивая правую руку, с насмешливым спокойствием произносил Карл, обращаясь к присланному в стан разбойников капуцину. — Этот рубин я сорвал с руки министра, на охоте повергнутого мною к ногам его государя: подлыми своими ласкательствами из низости достиг он до первого достоинства быть государевым любимцем; погубя своего соседа, возвысился он — слезы сирот омыли ему путь к престолу. Этот алмаз отнял я у государственного казначея, продававшего важные места и почести, отгонявшего от своих дверей патриотов опечаленными. Агат этот ношу я в честь проповедника, зарезанного собственными руками моими за то, что на кафедре оплакивал истребление инквизиции… Боже всевидящий, как может человек быть столь слеп!
И с резким вызовом бросал ему:
— Поди, скажи своему высокопочтенному магистру, который произносит определения на жизнь и смерть; донеси, что я не такой разбойник, который действует во время сна и ночи… дела мои буду я некогда читать в книге судеб; но с милосердными наемниками магистра не хочу я терять слов. Скажи им, что мое ремесло есть закон воздаяния, что мщение есть мой промысел.
К сожалению, нет возможности пластического воссоздания этой роли. Кроме беглых упоминаний, что Яковлев был эффектен, что роль Карла Моора была у него одна из лучших, что «многие сцены у него были превосходны», что особенно запомнились «сцена с братом, по выходе отца из темницы» и сцена с «Амалией у портрета», — никаких более конкретных описаний не сохранилось.
И, по-видимому, в этом не было случайности. Бенефис Яковлева произвел такой оглушающий эффект, что русским «Разбойникам» путь на сцену снова был решительно прегражден. Театральным начальникам сделали серьезное внушение. Через два дня после представления «Разбойников» перепуганный Тюфякин издал такой приказ: «В прошедший понедельник 5 октября в бенефис актера Яковлева замечено мною, что в партере и амфитеатре было столь великое число людей, что оные уже никак поместиться не могли; предписываю впредь конторе дирекции не выдавать в бенефисы никогда более в партер 400, а в амфитеатр 140 билетов. И строгое иметь за сим смотрение приставленных всегда к сему смотрению капельдинеров».
В светских гостиных спорили о вредности шиллеровской трагедии. Журнал «Северный наблюдатель» не без иронии по отношению к ее противникам писал: «Известная Шиллерова трагедия „Разбойники“ наделала много вреда: несколько молодых студентов, прельстясь характером Карла Моора, захотели, подобно ему, прославиться в звании разбойников». Но таких студентов было не несколько. По воспоминаниям современников, «молодежь бредила „Разбойниками“, в университетах и училищах составлялись братства освободителей человечества и клялись преследовать злодейство и несправедливость». В среде молодых театралов цитировались пророческие слова молодого Фридриха Шиллера, говорившего о миссии служителей сцены: «Когда справедливость слепнет, подкупленная золотом, и молчит на службе у порока, когда злодеяния сильных мира сего издеваются над ее бессилием и страх связывает десницу властей, театр берет в свои руки меч и весы и привлекает порок к страшному суду».
Но страх связывал не только «десницу властей», а и десницу подвластного им театра. Карл Моор с его мятежными речами на долгое еще время был изгнан со сцены. Свою «главную роль» Яковлеву больше сыграть не пришлось. Она была высшей и поворотной точкой сценического восхождения Яковлева.
После изгнания «Разбойников» началось повторение пройденного. И быстрое скольжение вниз.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
По приходе в театр Шаховского (поселившегося, кстати, в том же, что и Яковлев, доме Лефебра) увеличилось количество постановок классицистских трагедий. Все главные женские роли в них теперь играла Семенова. Большинство ролей молодых любовников Яковлев отдал Брянскому. Да и во многих ролях героев и царей Брянский его тоже заменил. Марию Ивановну Вальберхову вновь приняли в театр, но на иные роли, чем она играла прежде, — на комедийные, в которых она нашла себя. Каратыгина, после болезни переехавшая вместе с семьей и другими актерами в дом Голидея (находившийся на той же Офицерской, напротив дома Лефебра), первое время на сцене появлялась редко.
Вокруг Яковлева образовывалась совершенная пустота. Отказываясь от выпивок и вечеринок, он постепенно терял привычных приятелей. С грустью проводил московских актеров, которые вернулись к себе домой в середине июля 1814 года. Реже начали навещать его драматурги. А играть ему становилось все трудней.
Для классицистских ролей требовался в первую очередь голос. Вдохновение посещало Яковлева все реже. Он пытался возместить утраченное приобретенным годами мастерством. Но мастерство без обычного для него воодушевления было мертво. После обретенного и отторгнутого от него Карла Моора Яковлева покинул тот трепет вхождения в роли, который испытывал он до этого двадцать лет.
Из всех вновь сыгранных в 1815 году ролей была для него более или менее интересна одна: роль Агамемнона в трагедии Расина «Ифигения в Авлиде», переведенная М. Е. Лобановым и поставленная явно для Семеновой, бывшей, по общему приговору критики, в роли жены Агамемнона Клитемнестры «идеалом поэзии». Воплощая величественного и грозного греческого царя, вынужденного по приказу богов во имя победы соотечественников отдать свою дочь Ифигению в жертву, он должен был противостоять Семеновой — Клитемнестре, с неистовой страстью матери восставшей против решения Агамемнона. И хотя, по отзывам современников, «исполнение его было превосходно», Семенова, сыгравшая, по многочисленным свидетельствам, роль Клитемнестры так, что «театр стонал от рукоплесканий и криков», совершенно затмила Яковлева.
Она теперь затмевала его во всем. Мощный, созревший ее талант набрал полную силу. Уступая ей первенство в снова овладевшем сценой классицистском репертуаре, Яковлев постепенно терял власть над зрителем. Его еще замечали в рецензиях. Ему посвящали экспромты, написанные на спектаклях, вроде того, который сочинил старинный и верный его приятель Василий Михайлович Федоров:
Скажи мне, Яковлев, ты ль Гектора играл?
Иль, смерти путь прервав, к нам Гектором предстал?
Но о нем уже говорили как о знаменитом прошлом. Он начал переживать свою славу. С 1 марта 1815 года с Яковом Григорьевичем Брянским был заключен контракт, по которому ему официально вменялось «играть… в трагедиях, комедиях и драмах первые роли молодых любовников и прочие, принадлежащие к сим амплуа». Все больше ролей отдавал ему Яковлев. Все реже играл сам.
Семенова, пришедшая к почти полному «единодержавию» на петербургской сцене, теперь диктовала свои законы. Приближалась юбилейная дата ее служения в театре. Вопреки приказаниям Нарышкина, все еще находящегося в отъезде, не делать никаких изменений в жалованьях актерам, Тюфякин, опираясь на более высокие связи, 15 июля 1815 года издал такой приказ: «По близкому окончанию законного десятилетнего срока со дня выпуска из школы актрисы Семеновой большой 4 июля сего года, и согласно сообщению моему с комитетом, сделанная ей для сравнения с другими главными персонажами российской труппы прибавка к получаемому ею доселе жалованью 2500 рублей, на наем квартиры к 200 рублям еще 300 рублей, ежегодно по 20 сажен дров и по одному бенефису на обыкновенных казенных расходах, за что она обязана исполнять весь прежний возлагаемый дирекцией на ее обязанности репертуар, до прибытия в столицу государя императора, с тем, что тогда будет сделано особое представление с требованием на высочайшее благоусмотрение…»
В дополнительно же посланном комитету, ведавшему в отсутствие императора театральными делами, отношении Тюфякин особо указывал, что Семенова «требует прибавки, сравнивающей ее с первыми сюжетами». И то только «до возвращения государя императора в надежде, что его величество благоволит всемилостивейше отличить ее от прочих повышением ее оклада». И что без немедленного предоставления ей «выгод, кои имеет Яковлев», она «не останется в службе». Комитет просьбу ее удовлетворил.
Яковлев же, исполнив с Каратыгиной «в вознаграждение окончившейся двадцатилетней усердной службы» 1 июля «Отелло», а затем на обычном своем бенефисе, состоявшемся 1 сентября 1815 года, когда-то сыгранную им при первых дебютах роль сумароковского Синава, еще через восемь дней подал прошение об увольнении его со сцены «по случаю слабого здоровья» и о выдаче заслуженного им пенсиона.
Круг одиночества сузился для него до предела. И тогда он решился на то, в чем первому признался другу юности Григорию Ивановичу Жебелеву:
