Алексей Балабанов - Брат, Брат-2 и другие фильмы
После того сын Господина Кровяного глаза Хаджит-Бергень пошел на промысел в темный лес. Сидит серая белка на кудрявой лесине возле дома низенькой старушки…
— С пятью коровами, — торопила его Бытерхай.
— Да… — задумался Джанга.
Открылась дверь, и Анка стала заносить с мороза постели.
— Знаешь, Бытерхай, беги спать! Ноги мои сегодня что-то разболелись. Видать, погода переменится.
Бытерхай расстроилась, но послушно поднялась и пошла помогать Анке раскладывать постель. А Джанга грустно смотрел на огонь и о чем-то то ли думал, то ли вспоминал.
— А что дальше было? — прошептала Бытерхай, прижавшись к Джанге. Они лежали под одним заячьим одеялом.
— Дальше?.. — Джанга совсем уже было заснул.
— Ну, увидел Хаджит-Бергень серую белку возле дома низенькой старушки с пятью коровами, — напомнила Бытерхай.
— Выстрелил он, а стрела попала в трубу, — не открывая глаз, пробормотал Джанга. — Влетел он в дом… Влетел, увидал эту девушку, увидал и умер.
— Умер? — испугалась Бытерхай. — Джанга, не спи! Не спи, милый… — тормошила она его.
— Потом ожил, влюбился, побежал, на лошадь прыгнул и прилетел домой. «Родители мои! — говорит. — У низенькой старушки с пятью коровами есть девушка! Возьмите эту девушку и дайте мне!» Тут отец послал людей на девяти конях, — едва бормотал Джанга. — Влетели они к низенькой старушке с пятью коровами. Увидели девушку и умерли… — Джанга заснул.
— Потом ожили и влюбились в нее, — мечтательно прошептала Бытерхай и прижалась к Джанге.
Мела метель. Одинокая юрта и маленький амбар были практически занесены снегом. Казалось, все умерло. Лишь тонкой струйкой вился дымок, но и его сразу же сдувало хлесткими порывами ветра.
Метель вбросила сквозь трубу ворох снеговой пыли, едва не затушив огонь в камельке. Сквозь щели в стенах невыносимо дуло.
— Скверно ты, Джанга, заделал щели по осени, — ворчала Кутуяхсыт. — Теперь и дров много идет, и холодно.
Они с Салбаном лежали на лавках, кутаясь в одеяла.
— Забыла ты, что язвы у меня открылись. Не смог я закончить. Да и мха не хватило… Зима ранняя была.
— Верно, забыла… Больной человек похож на вонючего пса, — проворчала Кутуяхсыт. — Холодно-то как…
— Согреть тебе воды, старуха? — предложила Анка.
— Нечего дрова жечь! — отрезала Мергень. — Ты пойдешь за ними в тайгу? Большая ты барыня чужим распоряжаться!
— Господи, что-то теперь делается на свете у людей? — простонал Салбан. — Ведь сегодня праздник, Масленица.
— А помнишь, Грегорей, как раз год тому взял ты меня от родителей. Новую юрту справил… Теплую, чистую. Соседи к нам пришли… Какой ты был веселый, крепкий, к работе охочий… А теперь мы здесь… — шептала Анка.
Грегорей молчал, впав в обычное для него состояние сонного равнодушия.
— Джанга, расскажи, как это бывает праздник? — попросила Бытерхай.
— Ходят якуты в гости. В юртах огни горят… Смеются, поют… Пахнет топленым маслом, мясом, соратом… Все одеваются в лучшие платья и едят, как на свадьбе, сколько влезет, — рассказывал Джанга.
— А не надеть ли мне сегодня платок, который ты мне подарил? — радостно спросила Бытерхай.
— Не-е, сегодня не такой большой праздник. Ты спрячь его на Пасху или на Миколу Вешнего.
Радость сбежала с ее лица, она опустила голову и, зябко ежась, пошла к камельку.
Джанга грустно посмотрел на нее, потом неожиданно встал с лавки и воскликнул:
— Эй, люди, а не устроить ли нам праздник?!
ПраздникПраздник состоялся. Прокаженные сидели вокруг щедро растопленного огня, вволю ели вареную рыбу. На лицах светилась радость.
— С ума посходили! Столько зимы впереди… Ни дров, ни еды, а у них праздник! Думаете, общество пришлет? Как же!.. — ворчала Мергень, но она уже еле двигалась из-за огромного живота.
— Грех нам, прокаженным, о завтрашнем дне думать, — говорил Салбан.
— Да, Господь и нам иногда облегчение посылает, — сказала Кутуяхсыт и перекрестилась на образа.
— …Муччилла женился, — продолжала Анка. — Сын старого Сельтичана. Косой такой… Взял женщину худую, черную и дал за нее десять штук скота…
— Много дал, — значительно заметил Салбан. — Мой отец за Евмению восемь отдал.
— За кого? — не поняла Анка.
— Это меня так поп при венчании окрестил, — сказала Кутуяхсыт. — А Салбана — Тарасом!
Все дружно засмеялись.
— Вот видишь, Грегорей, — намеренно громко сказала Мергень, — а прокаженным мужикам барыш. За женщин не платят, даром пользуются…
Все как-то сразу замолчали. Смутился и Грегорей. Анка недоуменно перевела взгляд с Мергень на мужа.
— Давай ящик свой… — прошептал Джанга Бытерхай.
Она вскочила с места и бросилась в дальний угол.
— А помнишь, старуха, как я косил? — улыбался Салбан. — На нашем острове… Мой покос был самый широкий в окрестности. Соседи приходили к нам, завидовали, новости рассказывали…
В это время Бытерхай достала старый ящик, который оказался патефоном. Она быстро завела ручку и опустила головку на единственную треснутую пластинку. Раздался громкий женский голос на незнакомом языке, сопровождаемый оркестром.
Салбан вздрогнул от неожиданности и перекрестился беспалой рукой.
— Шайтан, прости Господи, — пробормотал он.
— Давайте танцевать! — радостно воскликнул Джанга, хватая Кутуяхсыт.
К ним присоединилась Бытерхай.
Странный ритм якутского танца и близко не совпадал с протяжным ритмом оперной арии, но это не мешало якутам. Вскочил и Грегорей, потянув за собой Анку. Она танцевала, но уже не было радости на ее лице.
На рассвете нечеловеческий крик разорвал тишину юрты.
Грегорей испуганно схватил Анку за руку:
— Это что такое?!
Другие тоже подняли головы.
Стоны, полные силы, перемежаемые животными криками, понеслись из угла Мергень.
— Анка, ты поди к ней! — проговорил дрожащим голосом Грегорей.
Анка поспешно оделась и принялась разжигать почти погасший за ночь огонь.
— Эй, Джанга, скорее согрей воды в котле! — торопливо сказала Анка и исчезла в темном углу.
Закричал ребенок. Стихла Мергень.
Мергень— Парень или девка? — спросил Джанга, растапливая лед. Встала Бытерхай.
— Парень! Твой, что ли? — с надеждой спросила Анка из темноты.
— Лучше, что парень, — будет работник, — сказал Джанга.
Анка обмыла новорожденного, поливая его изо рта водою.
— Анка… иди сюда! — тихо позвала Мергень. — Парень! — сказала она, когда подошла Анка. — Понеси, покажи ему. Ему теперь даже не любопытно! Не взглянет даже… Конечно, ты теперь у него молодая, свежая… Не верь ему, Анка! Никому не верь! Себе только! Одному себе человек добра желает…
Грегорей лежал и безучастно смотрел в потолок. Анка пеленала ребенка.
— …Был у меня любимый муж… Взял меня молоденькую, холеную. Уж как я его любила, работала на него, старалась… Да детей Бог не дал! Чем же я виновата?! Ведь Бог не давал… А он возненавидел меня… Нашел себе другую, а меня стал бить, голодом морить… А потом отвез сюда, откуда не возвращаются, связал и бросил… Боялся, что родственники заступятся, потребуют свой скот. — Мергень заплакала.
— Джанга! Сходи в амбар, принеси лучшую рыбу. Надо поблагодарить за новое дыхание…
— По правде, так должен бы Грегорей идти, — проворчал Джанга и вышел.
— Подержи-ка. — Анка передала ребенка Бытерхай и пошла в свой угол. Там, не глядя на мужа, она достала турсучок, в котором был припрятан кусочек масла, и растопила его на огне.
— Ух! Холод какой, — сказал, входя, Джанга. — Снег метет, чьи-то грехи заметает!
— Почтенный рыжебородый старик, Господин Огонь наш! Покровитель скота! Защитник детей наших! Прими ласковым сердцем нашу убогую чистосердечную жертву и в будущем не оставь нас милостью своей, посылай нам скот многий и пестрый, мохнатых жеребят, мальчиков тугопальцых, способных натягивать лук, и румяных девушек с молочными грудями, — молилась Анка, бросая в огонь куски жирной рыбы. Бытерхай сидела рядом, держа ребенка на коленях.
— Всю рыбу ему отдали… Всю рыбу… — жалобно проговорил Салбан, но жена быстро заткнула ему рот обернутой в тряпки рукою:
— Не греши, старик, не болтай зря!
— Зачем нам мохнатые жеребята… — не унимался старик.
— На, пей, женщина. — Анка поднесла к губам Мергень растопленное в блюдечке масло.
Та, не открывая глаз, стала жадно глотать возбуждающий ароматный напиток. Затем открыла глаза и увидела Анку.
— Уйди! — глухо сказала она и оттолкнула Анкину руку.
Анка взяла у Бытерхай младенца и села на лавку у окна. По щеке потекла слеза.
Горел огонь. Бытерхай забралась под одеяло, где уже лежал Джанга.
