Юлий Дунский - Красная площадь
Она толкнула дверь обеими ладошками и рванулась внутрь.
— Фигурная дамочка! — сказал пришедший поглядеть солдат с желтыми усиками. — Кто ж такая? Жена или так?
— Да брось ты! — перебил рябой. Ему не терпелось договорить про ботинки. — Уно Гансович, давай. При нем можно. Это гроб-могила!
…Амелин стоял за буфетной стойкой, стесняясь своего вида: щеки намылены, в одной руке бритва, в другой портупейный ремень — для правки.
А приезжая стучала кулачками по стойке и выкрикивала в лицо комиссару:
— Вы его мизинца не стоите! Как же вы могли? Как вы посмели?.. Он три раза ранен! У него два Георгия!.. Да нет, не в этом дело… Он отказался присягать Керенскому! Он… А вы… Вы тут пьянствовали всю ночь!..
Она всхлипнула и прикусила варежку, чтоб не заплакать.
— Почему пьянствовал? — сумел наконец вставить слово Амелин.
Женщина кинулась на него с новой яростью:
— Вы думаете, я слепая?.. У вас руки дрожат, у вас вон какие круги под глазами. Вы отвратительны!.. Это вас надо судить!.. Боже мой! Боже ты мой!
Тут она расплакалась навзрыд.
— Да не сажал я его, — сказал Амелин. — Меня самого вчера чуть не шлепнули.
От удивления женщина даже перестала плакать.
— Обождите… А вы кто такой? Я думала, вы комиссар.
Амелин от стыда чиркнул бы себя по горлу бритвой — благо она была в руке.
— Я и есть комиссар, — сказал он и покраснел. — Но меня, как бы вам выразить… Они меня не слушают. Не признают.
Жена Кутасова вытерла варежкой свои красивые глаза.
— Так что же вы сразу не сказали?.. Господи! И перед этим ничтожеством, перед этим пустым местом я унижаюсь битый час!..
И она вылетела из буфета так же неожиданно, как в нем появилась.
Комиссар торопливо обтер мыльные щеки полотенцем, надел полушубок, перекрестил его портупеей и тоже выбежал на перрон. Но женщины уже нигде не было видно. Зато прямо против двери стояла молчаливая, ожидающая чего-то толпа.
— Ботинки давай! — выкрикнули из толпы.
— Какие ботинки? — ошалел Амелин.
— Австрицкие! С подковками!.. Которых к тебе вагон едет!
Видно, и рябой, и мужчина-кремень Шамарин, и желтоусый солдат не утерпели, поделились-таки с землячками.
— Товарищи, чего-то я вас не пойму…
Но тут из толпы вывернулся эстонец Уно и не дал комиссару договорить.
— Ребята! Если такое дело, я сам с ним буду потолковать!
Эстонец животом впихнул комиссара обратно в станционный буфет.
— Это я придумал ботинки… Ты боялся, ребята уйдут. Теперь никто не уйдут. Я их поймал, как мухи на липкую бумагу!
Но комиссар нисколько не обрадовался.
— Эх, товарищ Уно!.. Если уж большевики начнут народ обдуривать, тогда вообще… Большевик всегда говорит правду — даже если она самая неудобная.
Уно очень разозлился. Черная трубочка запрыгала у него во рту.
— Так! Так! Ты умник, а я глупый… Я за тебя пошел против свои полковые ребята! Караулил ночь, мокрая тряпка менял!.. Разве умный так делает?
Он повернулся к комиссару спиной и вышел из буфета.
Толпа за это время расположилась напротив дверей тяжелой подковой.
— Не хочет вам сказать, — доложил эстонец. — Хитрый, как три лисица!
…Амелин стоял посреди буфета в невеселой задумчивости. Дверь распахнулась, и в помещение прошли человек двадцать солдат — видимо, делегация. Уно тоже был с ними. Разговор начал рябой солдат.
— Гражданин комиссар, — сказал он мирно и рассудительно. — Мы четыре года из окопа не вылазили, сражались с Вильгельмом. И вот теперь заслуженно едем домой. А посмотри, как мы одеты-обуты. Хуже нищих побирушек.
Белорус в драной шинели шагнул вперед и опять, как вчера, показал свой башмак. Башмак щерился на комиссара щучьей пастью, полной гвоздиков-зубов.
— Товарищи дорогие! — взмолился Амелин. — Да нету у меня никаких ботинок. Нет и не будет!.. Даю вам в этом честное слово!
Уно спокойно выколотил трубочку о буфетную стойку:
— Ну? Что я вам сказал?.. Вот какой! Нет где пробу ставить.
Делегация возмущенно зашумела, и комиссар подумал, что этих людей не переубедишь, хоть бейся головой об стенку. А рябой говорил ему — уже с наскоком в голосе:
— Ты хитрый, Митрий! Но дядя Семен тоже умен… Никуда мы отсюда не стронемся, будем ждать. А как придет вагон — контрибуцию устроим, реквизируем твои ботиночки! Вот и весь сказ.
— Нет, не весь, — возразил комиссар, начиная закипать от такого нахальства. — Вы тут останетесь? А на чьих харчах?
— На казенных. Мы есть войсковая часть!
— На сегодняшний день вы есть банда! Хотите оставаться здесь — дело ваше. Но полком вы можете быть, только если признаете меня за комиссара. Будете подчиняться. Ясно? А не то дам телеграмму по линии — и адью! Не будет вам ни хлеба, ни приварка…
Кладовку, где содержался под арестом Кутасов, сторожил все тот же огромный тулуп. Сменился только обитатель тулупа: теперь это был совсем молодой солдатик. Быстрым шагом подошел комиссар Амелин, скомандовал:
— Открывай!
— Почему такое «открывай»? — забеспокоился солдатик.
— Будешь пререкаться, сам туда сядешь! Я комиссар полка. Понятно?
Часовой неохотно открыл большой, с фунтовый калач, замок. Амелин распахнул дверь и оторопел… Часовой виновато развел руками: не смог, мол, отказать. Дело в том, что в кладовке вместе с арестованным находилась его жена. Они сидели рядом на дощатом ларе, и подпоручик грел в ладонях ее озябшие руки.
Амелин не стал ругать часового, а сразу обратился к арестованному:
— Гражданин Кутасов! Вы, конечно, свободны. От лица солдат извиняюсь за постигшее вас беззаконие.
— Значит, в полку переворот? — усмехнулся Кутасов. — К власти пришли большевики?
Амелин как-то не мог шутить на такие темы.
— В общем, я теперь полковой комиссар. Они меня слушают.
— Поздравляю… Наташка, разреши тебе представить: мой друг и единомышленник, полковой комиссар Амелин.
— А мы уже знакомы, — сказала Наташа и доверительно улыбнулась Амелину. — Мы тогда оба погорячились. Правда?.. Но я на вас ни чуточки не в обиде.
Комиссар смотрел на ее милое курносое личико, и ему уже казалось, что все было именно так: он грубил, горячился, и Наташа вполне могла бы обидеться, но, по счастью, обошлось.
— Знаете что, — щебетала между тем Наташа. — Приходите к нам чай пить. Я коржики привезла — такие вкусные!..
Чем было заняться солдатам в ожидании австрийских ботинок? Прямо сказать, нечем. Курили, чесали языками.
Белорус в драной шинели — фамилия ему была Карпушонок — подсел на лавочку к эстонцу Уно.
— Имел бы я бумажку, закурил бы — да жаль табачку нема, — сказал Карпушонок вроде бы для смеха, но с тайной надеждой. Уно продолжал хлюпать своей трубочкой, будто и не слышал. Тогда белорус попросил:
— Братка, дай табачку кроху.
— Надо меньше петь и свой иметь, — ответил эстонец.
— Тады дай из трубочки потягнуть.
— Трубка, лошадь и жену не дам никому.
Карпушонок обиделся:
— У, черт нерусский!
— Ты сам черт нерусский!
— Жила чухонская!
— Белорусский бульба… На, закури.
И Уно полез в кисет за табаком.
Кутасовы сняли комнатку у кого-то из станционных. От хозяев на стене остались картинки из «Нивы» и балалайка. Рядом новые жильцы повесили шашку и планшет подпоручика, крылатую Наташину шляпку.
Амелин сидел у Кутасовых в гостях и пил с подпоручиком чай. На тарелке посреди стола чернел последний осиротелый коржик.
— Я с детства тянулся книжки читать… Даже вот и в типографию поступил работать, именно чтобы прочесть все книжки, которые только напечатаны, — рассказывал Амелин.
Наташа слушала, а сама занималась делом: выгружала из белой корзинки какие-то свои флакончики, коробочки.
— Я тогда воображал, что от хороших книг человек возвышается, становится не такой, как все… Не может уже допустить низость, грубость, буянство…
— Ха-ха, — хмыкнул Кутасов.
— А я, по правде сказать, и сейчас так думаю, — глядя в свою кружку, признался Амелин. — Хотя понимаю, что, может быть, и ерунда.
Наташа внимательно поглядела на него.
— Слушайте, — сказала она вдруг. — А вам трудно будет у нас… Ой, как трудно.
— Где «у вас»? — не понял комиссар.
— Ну, в армии…
— Армия — дело грубое. — Согласился с женой подпоручик. — Жесткое… Даже жестокое…
— В каком смысле? — настороженно спросил Амелин.
— Она приказывает людям умирать и не спрашивает их согласия.
Комиссар решительно покачал головой:
— Буржуазная армия — да. А Красная Армия — добровольная. Каждый знает, на что он идет.
— Милочка моя, — неприятно улыбнулся Кутасов. — Это вам хочется, чтобы так было. Потому что вы добрый человек. Вы и мухи не обидите.
