Юрий Нагибин - Волхвы
— Как идут сборы, Салем? — осведомился Мельхиор.
— Отобраны самые выносливые верблюды и самые надежные погонщики. Самые смелые воины будут сопровождать караван. Но как быть с припасами, вином, водой, всем дорожным снаряжением? Государю не было угодно сообщить своему слуге, сколь долог предстоящий путь.
— Я и сам не знаю, мой добрый Салем. Ты слышал старинную поговорку: дальше всех идет тот путник, который не знает, куда идет.
Визирь почтительно осклабился.
— Надо готовиться в долгий путь. Но как долог он будет, никто не знает, раз этого не знаю я сам. Одно лишь ведомо мне, в каком направлении идти. Но почему ты не спросишь, куда собрался твой король?
— Смею ли я?..
— Пойдем! — сказал Мельхиор и встал, горделиво вытянувшись во весь свой малый рост и вскинув голову с козлиной бородкой…
17. Они пересекли покои и вышли на плоскую крышу дворца, где стояли большие астрономические трубы, нацеленные в ночное, бархатистое, переливающееся звездами небо.
— Ты видишь эту звезду? — спросил Мельхиор, указав на то самое светило, которое лишило покоя пасечника Алазара.
— Вижу, государь, и дивлюсь, ибо не было ее на небе.
— Да, не было. Мне открыта вся небесная твердь, до самых последних глубин, — Мельхиор кивнул на свои астрономические приборы, — нет ничего подобного этому светилу в звездной чащобе. Сбылось пророчество Валаама: «Воссияет звезда Иакова, и восстанет человек от Израиля». Ныне я отправляюсь в далекую Иудею, в неведомый Вифлеем, и звезда будет моим единственным путеводителем. А понимаешь ли ты, о чем пророчество Валаама?
— О приходе мессии, — тихо отозвался визирь. — Но кто Он?
— Он Тот, явление коего предсказывал еще во дни Вавилона великий пророк Даниил, глава мудрых. «Составляющий чаяние языков» — называл Его Даниил. Ныне пророчество исполнилось. Тот, кого будут называть Царем Иудейским, родился в бедном краю овечьих пастухов, и не в царском доме, а в вертепе, на убогой войлочной подстилке. Но я, Мельхиор-мудрый, привезу ему золото, серебро, алмазы, рубины, приличествующие королю, чтобы не знало бедности детство Богочеловека.
— Как это прекрасно, государь! — вскричал растроганный до слез визирь. — Потомки будут прославлять вашу отвагу и щедрость. О, я слышу их восторженный лепет: он не побоялся такого опасного и трудного путешествия через пустыню, где свирепствуют бури и ураганы, бродят лихие разбойники и скалят пасть вечно голодные кровожадные звери, где ядовитые змеи и скорпионы…
— Постой, Салем! — прервал его несколько встревоженно Мельхиор. — Что ты плетешь про все эти ужасы? Ты разве был в пустыне?
— Люди болтают, — пробормотал зарвавшийся фаворит.
— Чепуха! Расположение светил благоприятствует моему походу. Сейчас я еще раз проверю это. Осмотрительность не в укор храбрецу. А ты ступай и поторопи со сборами. Готовь все на дальний и долгий путь. Я выеду завтра на рассвете.
Визирь спешит исполнить поручение, а Мельхиор начинает возиться со своими трубами…
18. Раннее утро. Богатый караван Мельхиора готовится в путь. Рослые верблюды навьючены тяжелыми опрятными тюками, в корзинах, свисающих с их боков, — огромные бутыли с вином и водой; нарядны сопровождающие короля челядинцы: слуги, мечники, погонщики. Люди суетятся, проверяя, хорошо ли уложена поклажа.
Немалая толпа подданных Мельхиора наблюдает за отъездом своего короля.
Из дворца выходит одетый по-дорожному Мельхиор. Лишь огромный кулон на атласной шапке напоминает о несметных богатствах короля. За ним поспешает верный визирь с каким-то ящиком, который он скрывает под легким белым плащом.
Толпа разражается приветственными криками. Слуги забегали еще быстрее и бестолковее.
— Ничто не забыто? — спросил Мельхиор визиря.
— Я сам следил за сборами, государь.
— Золотая посуда?..
— На двух самых сильных верблюдах.
— Монеты?..
— На тех, что пойдут следом.
— Шкатулка с драгоценностями?..
— Вот она. Я приторочу ее к вашему коню, государь. Она будет всегда при вас.
Подвели царского коня: белого, как кипень, скакуна ахалтекинской породы с маленькой точеной головой на долгой лебединой шее.
Мельхиору помогают сесть в седло. Визирь приторачивает шкатулку.
Под громкие восторженные крики толпы караван двигается в путь. Впереди Мельхиор на коне, за ним рослые верблюды светлой масти, груженные самой ценной поклажей. Шествие далеко растянулось.
Вещая звезда, ставшая белым комочком в голубом утреннем небе, указывает путь каравану…
19. Страна короля Бальтазара, соседняя с Мельхиоровой.
По темному сводчатому коридору пробирается человек, останавливается у низенькой двери и стучит условным стуком: два медленных и три быстрых удара.
— Можешь войти! — слышится повелительный холодный голос.
Человек заходит в странное помещение, где лишь обширное ложе с ковровыми подушками напоминает о человеческом обиталище, все остальное пространство заполнено какими-то приборами, колбами, ретортами, курильницами, печами, трубами. В воздухе реют голубые клубы дыма. Вошедший сразу зачихал, закашлялся, смущенно зажимая платком рот.
— Ты болен, Гасан? — спросил тот же холодный голос.
Из клубов дыма возникла худощавая фигура человека средних лет с горбоносым хищным лицом и угольно-черной выветренной бородкой.
— Простите, государь, я совершенно здоров, просто тут воздух какой-то едучий.
— Пора было бы привыкнуть. Ты выполнил мое поручение?
— Поэтому я и посмел явиться, государь. Иначе мог ли я нарушить ваше высокое уединение?
— Умолкни, Гасан! Я запретил тебе говорить цветисто. Будь прост и точен. Я ненавижу лесть, тем более в устах племянника.
— Слушаю, государь. Мельхиор покинул свою страну. Куда он держит путь, хранится в тайне.
— Для моих курений нет тайн, — горделиво сказал Бальтазар. — Он пошел за Звездой.
— И она приведет его в Вифлеем, — добавил Гасан.
— Ого! — вскинул брови Бальтазар. — Какая прыть! Ты разгадал Звезду? Многому же ты научился, Гасан!
— Ваш покорный ученик, дядя, — склонился в поклоне Гасан. — Могу ли я дать совет?
— Говори.
— Вы должны идти в Вифлеем. Иначе вся слава достанется Мельхиору.
— А что мне там делать? И что мне старый Мельхиор? — пожал плечами Бальтазар.
— Вы смеетесь над идолами, дядя. Но неужели вы вообще ни во что не верите?
— Я верю в себя и в свою магическую силу, — надменно ответил Бальтазар.
Воцарилось короткое молчание. Затем Гасан заговорил каким-то новым голосом, звучащим не приниженностью и самоумалением, а чуть ли не превосходством:
— Пришедший первым к колыбели Божественного Младенца будет прославлен вовеки. И кто вспомнит тогда о великом маге Бальтазаре из бедной, маленькой, затерявшейся в песках страны?
— Не забывайся, родич! — вскипел Бальтазар. — Мы бедны золотом и каменьями, но мы богаты куда более ценным. Только у нас растет та редкая смолистая травка, из которой добывается ладан. Нет иных курений, достойных Богочеловека! И все побрякушки Мельхиора ничего не стоят перед моим даром… Да, я пойду в Вифлеем, — сказал он таким тоном, словно его всячески отговаривали от этого поступка. — Зачем мне отдавать пальму первенства старику Мельхиору? В путь! Тебя, родич, я оставляю наместником!..
Племянник склонился в благодарственном поклоне, а глаза его блеснули удовлетворенным честолюбием…
20. Будто корабли, плывут верблюды с громадными амфорами по бокам. Впереди на рослом, черном как смоль муле гордо едет Бальтазар…
21. Дворец третьего короля-мага — Гаспара. Он чернее сажи, этот юный король. Вот он ворвался в зал, где его друзья-придворные, такие же молодые, как он сам, пристойно развлекались музыкой и танцами с прелестными темнокожими девушками. Он хохочет во весь белозубый рот, отплясывая какой-то дикий танец, вскидывая ноги, крутя головой на длинной тонкой шее.
— Что с тобой, королек? — спросила эбеновая прелестница.
— Он повредился в разуме, наш бедный Гаспар! — вздохнула другая.
— Ему отдалась богиня-девственница, — высказал предположение один из друзей-придворных.
— Он осушил бочку пряного самосского вина? — предположил другой.
— Он накурился китайской травки, — решил третий.
— Нет, нет и нет! — вскричал наконец-то угомонившийся Гаспар. — Я видел Бога. Маленького новорожденного Бога на руках Матери.
— Ты с ума сошел, Гаспар! Какого Бога?
— Предсказанного великими пророками. Мессию. Сына Божьего. Искупителя. Звезда его взошла над Израилем. Она сказала мне: ищи. И мои зеркала отыскали его в жалком вифлеемском вертепе. — Гаспар вдруг разрыдался.
— Что случилось, Гаспар? — всполошились придворные. — Почему ты плачешь?
