Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед!
Лесток хмыкнул, достал табакерку, сунул табак в нос, чихнул.
— Сейчас у тебя появится привилегия рассказывать от собственного имени.
Дверь за спиной Саши стремительно распахнулась, он оглянулся. На пороге стоял де Брильи и в упор смотрел на Сашу, словно раздумывал, входить или не входить в кабинет Лестока. Потом решительно закрыл дверь и прошел к окну.
— Живуч… — услыхал Саша его злобный шопот. Лесток небрежно взмахнул рукой, и Бергер, тараща от усердия глаза, прошагал к двери. Де Брильи проводил его брезгливым взглядом.
— Ну?! — опять повторил Лесток, откровенно насмехаясь над Сашей. — Так где твой дружок? Курсант навигацкой школы… Алеша?
— С родинкой, — де Брильи мизинцем коснулся щеки.
— Почему — дружок? — Саша изо всех сил старался не выказать охвативший его страх, только бы «увести» их от Алешки. — Учились в одной школе… и только. Он в театре у маменьки Анастасии Ягужинской играл, со всем их семейством знакомство имел. Я как о нем услыхал… там… в особняке на болотах, решил, что он с Анастасией Павловной приехал… А больше о нем ничего не знаю.
— Врешь! — с ненавистью крикнул де Брильи.
Лесток улыбнулся плотоядно, ему приятна была злость француза.
— Как фамилия Алеши-то? — спросил он почти благодушно.
— Запамятовал… — наморщил лоб Саша.
— Корсак его фамилия, — сам же ответил Лесток. Саша с отвлеченным видом пожал плечами.
— А скажи, Белов, за каким чертом вы устроили нападение на дом де Брильи с этим… долговязым? Его ты тоже запамятовал?
— Отчего же? Помню. Никита, сын князя Оленева.
— Пащенок князя Оленева, — жестко уточнил Лесток. — Ну?
— О, ваше сиятельство, я уже говорил вам однажды, что движимый высокими чувствами… — пролепетал Саша и смешался.
Лесток расхохотался.
— Если не желаешь стать недвижимым, — сказал он, смакуя последнее слово и удовлетворенно наблюдая за мрачным лицом француза, — забудь про Ягужинскую. Это птица не твоего полета. — Он перешел на серьезный тон. — Что у Оленева поселился — хорошо. Коли нападешь на след Корсака, — он задумчиво поскреб щеку, — не исключено, что он явится к твоему Никите — сообщить немедля. На!
Лесток протянул кошелек, Саша с поклоном принял деньги, но вместо того, чтобы поцеловать холеную руку, а именно этого ждал от него Лесток, испуганно попятился, глядя в пол.
— Местожительства не менять! — крикнул Лесток и махнул рукой.
Как только Саша вышел из кабинета, де Брильи обрушил на Лестока свое негодование.
— Я вас не понимаю, Лесток! Неужели вы ему верите?
— А вы ревнивы, — Лесток рассмеялся. — Если быть точным, я никому не верю. Мальчишка что-то знает, но молчит.
— Неужели у вас нет способов заставить его говорить? — задохнулся от возмущения де Брильи. — Для заговорщиц вы применяли совсем другие методы и получали нужную информацию.
— Сейчас нам нужна не информация, а бестужевские бумаги, те, которые были у вас в руках! — голос Лестока зазвенел, — Не завтра, так послезавтра этот мальчишка наведет нас на след. Что не удалось вам, удастся мне. А вам я советую…
— Вы хотите сказать?.. — спесиво вскинулся де Брильи.
— Вот именно… Забирайте свою милую и катите в Париж. Ах, как бы я хотел быть на вашем месте! — он притворно вздохнул. — И не забудьте передать Шетарди, что мне очень не хватает его общества. Он отличный игрок, — взбешенный де Брильи хлопнул дверью, — за карточным столом…
И Лесток откровенно расхохотался.
Когда Саша вернулся домой, он застал там удивительную картину. Поперек двора стояла золоченая карета с гербами, ржали кони, вокруг сновали люди в белых камзолах и орали на все голоса:
— Гаврилу! Живого или мертвого!
Из окон второго этажа валил бурый дым.
— Что это значит, Лука? — строго допрашивал дворецкого Никита.
— А это значит, — дрожащим голосом ответил тот, — что Гаврила ваш убийца и колдун.
Саша бросился к друзьям.
— Алешка здесь?
— А где ж мне быть? — удивился Алешка. — Ты-то как? К Никите, угадывая в нем хозяина, бросился огромный гайдук.
— Их сиятельство Аглая Назаровна Черкасская требует к себе парфюмера Гаврилу!
— Сумасшедший дом! — Никита бросился к «Гавриловым апартаментам», за ним поспешили Алеша и Саша. Из-за закрытой двери раздавался громкий голос Гаврилы:
— В апартаменты не входить! Понеже идет реакция! Все на воздух взлетим!
— Гаврила, это я! — крикнул Никита под дверью, она немедленно распахнулась.
Гаврила отступил в глубь комнаты и рухнул на колени.
— Никита Григорьевич, невиновен я! Я могу румяны с закрытыми глазами делать! Это Санька-казачок, дурак пустопорожний, взялся мне помогать и все напутал. А теперь у княгини Черкасской всю рожу прыщами закидало!
— Да кто она такая, эта Черкасская?
— Аглая Назаровна — весьма важная дама, супруга их сиятельства Ивана Матвеевича Черкасского. А знаком я с ней через ихнюю карлицу Прошку, а с карлицей меня познакомила мамзель госпожи Урюпиной, а мамзель я знаю через дочь пекаря… — тараторил Гаврила, размазывая сажу по лицу.
— Гаврила — ты ловелас, — сказал Никита с глубоким изумлением. — Ты бабник.
— Химик я, — Гаврила с достоинством изогнул лохматую бровь.
— И что теперь, химик, делать? Гайдуки сейчас разнесут дом.
— Отбиваться, — вздохнул Гаврила.
— Ни в коем случае, — вмешался в разговор Саша. — Будем лечить рожу Аглаи Назаровны! — и, видя недоуменные лица друзей, расхохотался. — Сейчас я вам все объясню…
Аглая Назаровна, грузная дама с болезненно красным лицом, восседала в кресле на крытом ковром возвышении. Вокруг стояла одетая в белые одежды свита: гайдуки, приживалки, пажи, и вся эта публика гневливо взирала на Гаврилу и Алешу, стоящих в центре зала на коленях.
Алеша был в крестьянской одежде, на боку у него висела огромная сумка. Гаврила был заметно испуган, но храбрился.
— Мерзавец, потрох свиной! Колесовать тебя мало! Из дома не вылущу, пока ланиты прежнего вида не примут! А не вылечишь — засеку! — вопила княгиня, и дворня вторила ей пронзительно: «В Сибирь! В кандалы!»
Потом все разом смолкло, и княгиня вполне спокойно спросила:
— Почему сразу не приехал?
— Узнав о великой беде вашего сиятельства, — слегка дрожащим, но значительным голосом начал Гаврила, — я с помощником, — небрежный кивок в сторону Алеши, — сразу углубился в научные занятия, дабы найти противоядие от вашей хвори.
Он встал, снял сумку с плеча Алеши, встряхнул ее выразительно.
— Здесь мы найдем все необходимые компоненты. А теперь извольте спуститься вниз. Тяжелые одежды эти надлежит снять и в спаленку. Лечиться будем…
Лядащев лежал на кушетке в своей комнате и равнодушно смотрел, как капает с потолка вода в подставленный таз. За окном шумел дождь. Перед Лядащевым стоял Саша Белов.
— Вы меня искали, Василий Федорович? Я вам нужен?
Лядащев зорко на него глянул.
— Зачем-то был нужен… Я уж забыл.
— А откуда вы узнали, что я к Оленеву переехал?
— Марта сказала. Помнишь Марту? Дочку хозяина в гостином дворе?
— Ах, Марта… — радостно воскликнул Саша и сел за стол, ответ Лядащева полностью развеял его подозрения. — А у меня к вам дело… Во-первых, спасибо за крест. Я был на казни.
— Ну и помалкивай об этом, — строго сказал Лядащев, зажигая спиртовку и ставя на нее небольшой чайник.
— Понятно, — Саша с готовностью кивнул головой. — И еще… У меня есть девушка. Я должен ей помочь. Вернее не ей, а ее отцу.
Лядащев внимательно посмотрел на Сашу.
— Вряд ли покойному кабинет-министру Ягужинскому нужна моя помощь.
— Вы меня не поняли. Это другая девушка, — не моргнув глазом сказал Саша. — Она сирота. Ее отец был арестован десять лет назад, и с тех пор о нем ничего не известно. Узнайте у себя в тайной канцелярии, а? Жив ли он, куда сослан. Зотов его фамилия.
— Ты думаешь я всех по фамилии помню? — прищурившись, спросил Лядащев. — По какому делу он арестован? Заговорщик, католик, раскольник? А может, о делах царского дома разговоры вел?
— Да разве за это судят? О царском доме все разговаривают.
— А «всех» и арестовывали — болтливых. Поинтересовался человек, чем великая княжна недужит, да куда великий князь гулять любит… А любопытство тоже вещь подсудная…
Лядащев с раздражением посмотрел на полный таз, открыл окно, вылил на улицу скопившуюся воду и опять поставил пустой таз под капель.
— А размножением пашквилей наш подследственный не баловался? — спросил он Сашу строго.
— Каких пашквилей?
— Подметных тетрадей. Тех, что от руки переписывали в обход типографии и цензуры?
— Не знаю. Я ведь этого Зотова не видел никогда… А могли эти тетради попасть в Смоленск?
