Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед!
— Анастасия Павловна! Вы опять не узнали меня? — прошептал Саша.
— Так ты жив? — воскликнула потрясенная девушка, опускаясь перед ним на колени.
— Я бы не стал говорить об этом так уверенно, — Саша затряс головой, отгоняя от себя дурноту.
— Господи… Я думала, ты убит! Де Брильи уверял меня…
— Он не столь меток, сударыня, — Саша потрогал шишку на лбу и улыбнулся, глядя на Анастасию.
В его взгляде была такая нежность, что Анастасия обняла его.
— Милый мой… Я все видела. Крест передал… Благодарю тебя.
За окном раздался полный ярости крик. Анастасия оттолкнула от себя Сашу. Он вскочил на ноги.
— Я пришел сказать вам… Анастасия Павловна, не уезжайте!
— Беги… здесь нельзя!..
— Ради вас я готов на все! Вы верите мне?
— Верю, верю… Беги!
Анастасия обвила его шею руками, замерла, потом оттолкнула юношу от себя.
Вскочив на подоконник, Саша увидел дерущихся и выхватил шпагу.
— Гардемарины, вперед! Нас ждут великие дела! — И прыгнул вниз…
Пока Саша с Никитой отражали удары, Гаврила бросился к калитке, открыл засов и схватил стоящую рядом слегу, которой запирали ворота.
— Уйдите, барин, вы ранены! — крикнул он Никите. — Калитка открыта!
Жак был прекрасным фехтовальщиком, да и горбун отлично владел кинжалом, так что друзьям пришлось поработать. Никита действительно был ранен, на белом камзоле ярко выделялось алое пятно.
— Да что ж ты делаешь, басурман! — взъярился Гаврила на горбуна, который собирался метнуть кинжал, и огрел его слегой по горбу.
Саша прикрыл собой Никиту, и тот первым выскочил на улицу. Последним выскользнул Гаврила и прижал калитку плечом. По ту сторону забора неслась отчаянная брань…
— Ненавижу фехтовать… Искусство гладиаторов, — поморщился Никита, ощупывая раненое плечо.
Гаврила вдруг распахнул калитку, стремительно сунулся внутрь и, не глядя, огрел Жака по уху кулаком.
Тот застыл на мгновенье, выругался по-французски и рухнул на посыпанную гравием дорожку.
Алеша сидел в библиотеке Никитиного дома и, оробев, оглядывал богатую мебель и шкафы с книгами. Дворецкий Лука сервировал стол.
— А вот они и сами с прогулки вернуться изволили, — сказал он, заслышав цокот копыт.
К дому подкатила карета, из которой выпрыгнули возбужденные Никита и Саша. Гаврила слез с козел. Алеша бросился им навстречу.
— Алешка-а-а! Алешка приехал! — закричал Саша.
— Крюйс-бом-брам-стеньги! Ура! — подключился к нему Никита.
— Га-ардемарины! — ликовал Алеша. — Неужели опять вместе!
Друзья обнялись и допели последний куплет «Трактата о дружбе».
Праздничный ужин в библиотеке подходил к концу.
Никита с забинтованным плечом, в распахнутой на груди рубахе сидел в кресле, машинально перебирая струны гитары, и внимательно слушал Алешу. Саша взволнованно ходил по комнате.
Алеша отодвинул тарелку с остатками еды и положил на стол бестужевские бумаги, перевязанные розовой лентой.
— Вот… Теперь вы знаете все.
— Ну и влипли мы в историю, — тихо сказал Никита. — И противники у нас достойные: де Брильи, Лесток, Бергер, — он взял аккорд на гитаре, — Котов…
— При чем здесь Котов? — встрепенулся Алеша.
— А зачем тогда этот Жак «тьфу-тьфу», — передразнил Никита, — оказался в ту ночь у навигацкой школы и набросился на меня? А этот человек… пришпиленный к дереву, — он передернулся от жутких воспоминаний.
— А ты уверен, что «пришпиленный» и есть тот самый человек, который выскочил из котовского кабинета?
— Уверен. Я его на всю жизнь запомнил.
— Слушайте, а может, сожжем эти бумажки, а? — предложил Алеша. — Ведь эта шайка нас в порошек сотрет.
— Да, — усмехнулся Никита, — ну и свирепая рожа у этого Жака! Не хотел бы я встретиться с ним еще раз… Хотя бог троицу любит…
— В камин? — Алеша взял бумаги.
— Положи бумаги, — спокойно приказал Саша. — Они нужны не только Лестоку и его шайке, прежде всего они нужны самому Бестужеву.
— Вот именно, — Никита взял на гитаре тревожный аккорд. — А если они нужны Бестужеву, значит, они нужны России.
— Сейчас весь вопрос в том, как передать эти бумаги вице-канцлеру, — уверенно сказал Саша, — и уверяю вас, это очень непростая задача. Через чужие руки передавать опасно.
— А что в них, в этих бумагах? — спросил Алеша. — Знать бы, за что страдаем?
— Я чужих писем не читаю, — категорично заявил Никита, демонстративно встал и отошел к окну.
— А я читаю, — с вызовом сказал Саша. — Сейчас нам не до щепетильности. Мы все, может быть, жизнью рискуем…
Саша решительно пододвинул к себе бумаги, развязал розовую ленту.
— Расписки какие-то… цифры… Письмо в Киль от князя Черкасского… Письмо Михайле Бестужеву, это брат его…опять Михаилу… в Англию, — Саша просматривал бумаги и складывал их аккуратной стопочкой. — Ничего интересного, сплошные расписки!
— Гардемарины, — обратился к друзьям сидящий на подоконнике Никита, — а за домом следят. Уже полчаса, как этот человек не отходит от наших окон. Что бы ему тут понадобилось?
Саша подошел к окну и осторожно выглянул.
— Ба! Так это Лядащев! — воскликнул он удивленно. — Не иначе как меня высматривает.
— А кто это? — спросил Никита.
— Один хороший человек… Просто я не успел вам о нем рассказать. Он из тайной канцелярии.
— Откуда? — потрясенно спросил Алеша. — Хороший человек из… тайной канцелярии?
— А что ты удивляешься? Крест Бестужевой, между прочим, он передал! И отца твоей Софьи он может найти. Как его зовут? — с напором спросил Саша.
— Георгий Зотов, смоленский дворянин.
Саша направился было к двери, но Никита остановил его.
— Его уже нет, твоего хорошего человека, — сказал он, глядя в окно. — А откуда он знает, что ты здесь? Ты говорил ему, что переехал ко мне?
— Нет.
— Значит он тебя выследил, этот хороший человек?
— Выследил? — Саша с каким-то новым выражением посмотрел на Никиту. — Но зачем?
— Все охотятся за этими бумагами, — спокойно пояснил Никита. — Может, и Лядащев тоже?
— Но он никогда не спрашивал меня об этом. — задумался Саша. — Он даже помогал мне…
— Он и сейчас тебе помогает… попасть на свидание с Лестоком, — сказал Никита, хладнокровно глядя в окно, — К нам гости. Еще два хороших человека.
Саша выглянул в окно и увидел двух, уже знакомых, драгун.
— Черт подери! Это за мной! Дорога к Лестоку оказалась короче, чем мы думали… Но откуда Лесток узнал, что я здесь?
Все трое переглянулись.
— Никита, убери письма! Срочно!
Никита уже снял с полки толстый том сочинений Шекспира, открывая тайник. Алеша сунул туда бумаги.
Саша выбежал из библиотеки. Алеша осторожно выглянул на улицу. Из окна было видно, как Саша вышел из дому, подошел к драгунам. Потом все трое направились к воротам.
— Никита, почему его уводят? Это арест? — спросил потрясенный Алеша. — Почему мы… ничего не делаем?
В библиотеку вошел радостный Гаврила с подносом. Тревожное событие, происшедшее минуту назад, оказалось им незамеченным. Он весь находился во власти других событий.
— Город этот — чистый Вавилон! — возбужденно сказал он Алеше, — Ладан здесь никому не нужен. Подавай румяны и пудру для париков. Здесь пудру можно не щепотками продавать, а в мешки грузить. Большие просторы для науки. Кофе, пожалуйте…
— Пошел вон! — гаркнул Никита, сжав кулаки.
Давно не видел Гаврила барина в таком гневе.
— Как изволите, — пробормотал он растерянно.
Лесток сидел в кресле, скрестив руки на толстом животе. Еще никогда Саша не видел его в столь хорошем настроении.
Позади кресла скульптурно окаменела фигура Бергера. На появление Саши он никак не отреагировал, словно видел его впервые.
— Ну?! — сказал Лесток.
Это «ну» относилось явно не к Бергеру, но тот встрепенулся, на лице его промелькнул откровенный ужас.
— Так что там произошло с бумагами, которые де Брильи вез в Париж? — Лесток уставился на Сашу, не мигая.
— Бергер сказал французу: «Отдай бумаги взамен паспорта», — сказал Саша спокойно, — а де Брильи обиделся, выхватил шпагу… Бергер дрался, как лев!
Курляндец вдруг словно ожил, бочком, мелкими шажками обошел кресло Лестока и встал рядом с Сашей.
— Я, ваше сиятельство, даже обыск делал, — пробормотал Бергер. — Нет бумаг! Кабы не моя рана… Белов помогал мне во всем.
— Что же ты раньше не сказал про бумаги? — с усмешкой спросил Лесток.
— Вы ведь не спрашивали, — простодушно сказал Саша, — И потом я полагал, что это привилегия господина Бергера — рассказывать про бумаги.
Лесток хмыкнул, достал табакерку, сунул табак в нос, чихнул.
— Сейчас у тебя появится привилегия рассказывать от собственного имени.
