Евгений Месяцев - Ошибка компьютера
— Чтобы ни на минуту не прерывать работу разведки, не возвращать на базу для дозаправки, в этот же квадрат через пятьдесят минут пойдет летающий танкер. — Генерал поставил на планшет еще одни самолет. — Меняя пары и заправщиков, мы добьемся того, что разведчики будут висеть в воздухе сколько нам нужно — сутки, двое, пятеро…
— Да-а-а!.. На этот раз район полетов предельно удалей от наших берегов, — заметил адмирал Спирин после небольшой паузы. — На танкере должен работать очень опытный экипаж.
— Заправлять разведчиков будет гвардии капитан Волк, — сообщил Гладков.
Черный терьер медленно брел по коридору. Завернул в комнату, где у широкого окна стоял мужчина лет тридцати, в голубой шелковой пижаме, с короткой стрижкой. Пес осторожно коснулся ног хозяина, и тот потрепал собаку за ухо.
КОМАНДИР САМОЛЕТА-ЗАПРАВЩИКА ГВАРДИИ КАПИТАН ВОЛК.
Капитан направился в кухню, зажег конфорку, поставил на огонь сковороду. Потом снял трубку телефона, набрал помер.
— Санчасть? Доброе утро, Саша.
— Здравствуйте, Гена, — ответил женский голос.
— Можно Машу?
— А ее нет, она на кадэпэ.
— Спасибо. — Волк положил трубку.
Подойдя к плите, он разбил над сковородкой два яйца. Взяв кувшин, полил кактусы на подоконнике. Затем взял со столика записку: «Не жди — ночное дежурство. Мария». Снова снял телефонную трубку.
— Капитан Волк — прошу кадэпэ.
— Слушаю, майор Кравцов.
— Привет, Дима, Волк беспокоит. Позови, пожалуйста. Марию.
— Ее здесь нет.
— Ясно…
— Ты летаешь сегодня? — спросили в трубке.
— На полный радиус. Заправка пары.
— Добро…
Волк положил трубку, небрежно бросил на стол записку. Опомнившись, повернулся к плите — над сковородой густо шел черный дым.
Открыв мусорный ящик, Волк зло швырнул свой завтрак.
В полутемной комнате были отчетливо видны лишь цифры электронных часов: 05.40. Но, присмотревшись, можно было заметить и «стенку», и телевизор, и мягкое глубокое кресло с высокой спинкой. В нем, завернувшись в пестрый плед, сидела молодая женщина. Ворот светло-желтой форменной рубашки расстегнут, черный галстук держится на уставном закрепе. На рубашке погоны капитана медицинской службы.
Мария, забывшись в кресле, не слышала, как открылась входная дверь, не заметила, как в прихожей зажегся свет. Вошел капитан морской авиации — невысокий, лет сорока. Он снял тужурку, повесил ее на вешалку.
ВТОРОЙ ЛЕТЧИК ЭКИПАЖА ГВАРДИИ КАПИТАН ГРЕМЯЧКИН.
Поправив перед зеркалом прическу и галстук, он взял со столика большой сверток и вошел в комнату. Мария открыла глаза.
— Доброе утро, — приветливо сказал Гремячкин, кладя сверток на журнальный столик.
— Здравствуйте, Леня. — Мария включила торшер. — Который час?
— Через пятьдесят минут начнутся полеты, — ответил капитан, разворачивая сверток. В нем — детские распашонки, ползунки, пеленки, чепчики. — Как отдыхали?
— Какой тут сои, — Мария досадливо махнула рукой. — А вы?
— Зашел в общежитие, взял «люкс» с раскладушкой.
Мария поднялась, поправила рубашку и галстук.
— Спасибо за приют, Леня, — устало сказала она. — Когда вы едете за Ольгой?
— Послезавтра.
— Не решили еще, как назовете первенца?
— Павлом.
— Хорошее имя… А что бы вы сделали, Леня, если ваша Ольга, извините, вот так, как я, провела эксперимент… в квартире молодого и временно одинокого мужчины?
— Я? — Гремячкии улыбнулся. — Крепко бы призадумался.
— Если бы вы знали, как я хочу, чтобы ваш командир сделал наконец именно это! — Мария грустно улыбнулась. — И сегодня последний день, когда он должен все решить… Завтра будет поздно… — Гремячкин промолчал. А Мария продолжала: — Сил моих больше нет, чтобы убедить его. Сегодня, впервые за восемь лет, я не пошла домой… Просидела в вашей квартире всю ночь, наврала Генке, что дежурю. И знаете, для чего все это?
Гремячкин пожал плечами.
— Чтобы просто побыть одной. Перебеситься и успокоиться раз и навсегда, приняв веру вашего командира… Глупо?
— А вдруг командир не так все это поймет? — осторожно спросил капитан.
На глазах Марии выступили слезы.
— Ну и пусть! — тихо сказала она.
Утром того же дня ракетный фрегат и два эскадренных миноносца под флагом США шли в водах Северной Атлантики.
На ходовом мостике фрегата группа офицеров сгрудилась вокруг адмирала Ринка. Указывая на большой прозрачный светопланшет с четкими контурами Северной Европы и прилегающих морей, адмирал Ринк объяснял:
— Это район действия русских кораблей и самолетов. — Он нажал одну из клавиш пульта: на планшете тотчас же вспыхнул большой зеленоватый квадрат, заполненный силуэтами кораблей и самолетов. — А вот мы. — По-соседству с зеленым квадратом вспыхнул красный, в центре которого был виден флажок США. — Сегодня мы проводим здесь заключительную фазу маневров. С новейшими приемами войны на морс… Русские наверняка захотят взглянуть на наши действия. Патрульная группа «Орионов» майора Армстронга будет следить за русским флотом и его самолетами.
— Я понял, сэр, — ответил Армстронг, лысоватый, среднего роста офицер.
— Но это не все, — продолжал адмирал. — Полторы тысячи миль на северо-восток, вот здесь, — он нажал еще одну клавишу, и в нужном месте прерывисто замигал силуэт подводной лодки, — совершает испытательное плавание наша атомная лодка. На ее борту двадцать четыре ракеты нового поколения. Дальность стрельбы, — адмирал многозначительно взглянул на помощников, — до южных границ Китая. Каждая из ракет имеет кассетную боеголовку. Эквивалент заряда — двадцать атомных бомб, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки… Стрельбой ракет управляет экспериментальный компьютер фирмы «Хьюз». Новая машина может принимать решения независимо от воли человека… Повторяю: лодка совершает испытательное плавание. Возможны любые случайности. Поэтому всем: предел внимания!
Ринк взял из рук офицера желтый пакет.
— Здесь шифр для связи с лодкой Тэрнера, — сказал адмирал, протянув конверт Армстронгу.
— Я понял, сэр, — ответил майор.
Невысокий мужчина — лет сорока пяти, с широким приплюснутым носом, одетый в японское кимоно — внимательно и серьезно разглядывает себя в большом зеркале. Рядом с зеркалом, вдоль стены, тянутся полки с книгами, безделушками, морскими раковинами и кораллами.
ШТУРМАН ЗАПРАВЩИКА ГВАРДИИ КАПИТАН СКИБА.
Японский фарфоровый божок медленно кивает головой…
Часы «кукушка» пробили половику шестого. Скиба сделал несколько грозных выпадов, обозначив серию ударов каратэ по воображаемому противнику. Затем, церемонно поклонившись самому себе, он сиял куртку.
Мощный торс и крепкие руки говорят о том, что Скиба не первый год занимается японской борьбой. На левом плече капитана татуировка — знак морской авиации: два крыла, якорь и звезда в центре.
В дверь позвонили. Набросив черный с драконами халат, Скиба пошел открывать. На пороге стоял светлоусый лейтенант в форме морского летчика.
— Доброе утро, Сергей Николаевич, — козырнул он.
— А-а-а, Владимир Георгиевич, — приветливо ответил Скиба. — Я сейчас, заходи.
Лейтенант повесил на вешалку фуражку, поправил перед зеркалом волосы.
ВТОРОЙ ШТУРМАН ГВАРДИИ ЛЕЙТЕНАНТ ГЛАДКОВ.
Скиба с серьезным видом сделал еще несколько выпадов перед зеркалом.
— С дебютом тебя, — сказал он Гладкову.
— Спасибо.
— А почему так грустно?
— Да волнуюсь немного… Ведь первый полет на такую дальность, — ответил Гладков.
— Все будет на пять баллов. — Скиба снял халат, зашел в ванную.
— Можно померить? — спросил Гладков, разглядывая кимоно.
— О чем речь!
Гладков снял китель, надел куртку.
— Вы давно в авиации, товарищ капитан? — спросил лейтенант.
— Да уж скоро тридцать, — ответил Скиба, пустив душ.
— Не надоело?.. То есть, я хотел спросить — не устали?
— В авиации вся моя жизнь. А она мне еще не наскучила.
— И сколько вы еще собираетесь служить?
— Пока не выгонят! Год-полтора, думаю, поскриплю!
— Старше вас, наверное, нет в полку? Я имею в виду штурманов.
— Точно так! Я самый старый! — засмеялся в ванной Скиба. — Подпольная кличка: «капитан, обветренный, как скалы».
— Ясно! — весело ответил Гладков, заняв перед зеркалом позу для атаки. — Юмор — величайший двигатель и стимулятор! — Он попытался повторить движения Скибы, но получилось и робко, и нелепо.
— Извините, товарищ капитан, — сказал Гладков, — можно еще вопрос?
— Давай!
— Наш командир… капитан Волк… Почему он до сих пор не уходит на новые машины?
На этот вопрос ответа не последовало, но лейтенант не успокаивался:
