Наталья Рязанцева - Голос
Обзор книги Наталья Рязанцева - Голос
НАТАЛИЯ БОРИСОВНА РЯЗАНЦЕВА окончила сценарный факультет ВГИКа в 1962 году, работала в области документального кино — написала ряд сценариев документальных фильмов, выступала в печати как кинокритик. В 1965 году состоялся дебют Н. Рязанцевой в художественном кинематографе — по ее сценарию, написанному совместно с кинодраматургом В. Ежовым, режиссер Л. Шепитько поставила фильм «Крылья». Наталия Рязанцева автор киносценариев фильмов «Долгие проводы», «Личная жизнь Кузяева Валентина», «Аленький цветочек», «Холодно-горячо», «Чужие письма». Фильм «Чужие письма» был удостоен специальной премии жюри на кинофестивале в Неаполе в 1976 году.
Фильм по литературному сценарию Наталии Рязанцевой «Голос» ставит на киностудии «Ленфильм» режиссер Илья Авербах. Публикуемый сценарий создан при его участии.
Актриса смотрит на экран. Она смотрит на себя и не понимает, что она там кричит в телефонную трубку. Посторонние шумы — звук мотора, ветер, прибой, крики чаек. Искарябанное, замученное монтажом изображение. Еще раз, еще раз…
— Ну что, Юля, попробуем, — голос режиссера из темноты.
— Да, сейчас, сейчас…
В проекционной будке стрекочет аппарат. Женщины-механики беседуют вполголоса, пьют молоко. Далеко за стеклом — экран, и там актриса исступленно кричит в телефон…
— Юля, дорогая, ну что такое?
— Сейчас, сейчас… — Актриса снова пропустила начало.
— Посмотри, как ты замечательно играешь, и вдохновись.
— Я вдохновляюсь… — Актриса тяжело вздохнула.
Деревянный домик почтового отделения на берегу неспокойного моря, качается и скрипит дверь телефонной будки.
— Ну что, пишем? — голос звукооператора. Голос режиссера:
— Пишем. Ну, будь умницей, давай, в последний раз…
Над экраном загорается красная лампочка.
Актриса приготавливается, шевелит губами.
— «…Нет, я отсюда не уеду, пока… Вы послушайте — люди нам верят, они ждут, а мы… Мы должны, мы обязаны… нет, вы обязаны позвонить и вмешаться. Вы?.. Нет, Я обещала… Как? Кто я такая?! Нет, вы же сами подписали командировку! Нет, вы шутите? Сама? А что я могу — сама? Подождите! У меня больше нет денег на телефон, и дозвониться… Ой, опять ничего не слышно!» Нет, не попала! — сама оборвала себя актриса. — Сейчас…
— Еще раз. Очень хорошо было. Юля, почти точно. Соберись.
Лицо режиссера в свете настольной лампы выражает отчаяние, терпение его кончается. Ворчливый голос звукооператора из темноты:
— Вторую смену на этот разговор тратим.
— И потратим еще три!
— Может быть, актрисе пойти выпить кофе? — мрачно говорит звукооператор.
Режиссер обнимает Юлю за плечи, они шепчутся в узком луче у пюпитра.
— «…Нет, вы шутите? Сама? А что я могу — сама? Подождите!»
Она опять пропустила это внезапное «подождите!» и сникла.
— Голова кружится?
Изображение исчезло. В звукоателье зажегся свет. Пять человек по углам смотрят с ожиданием. Молчат, не мешают.
— Нет, не могу! Я больна… Могу больничный лист показать!
Бесстрастный голос звукооператора:
— Под больничный можно взять пролонгацию.
— Вот, пожалуйста! — Юля метнулась к столу, схватила сумочку, из нее посыпались квитанции, пудреница, какие-то тюбики, конфеты, пол-апельсина… — Вот, вот больничный… Постельный режим, я не обязана…
Она спешила по коридорам, переходам, лестницам; лицо у нее было злое и утомленное. Она старалась не встречаться ни с кем глазами.
— Очень вовремя начались актерские капризы, — сказал звукооператор Гарик, снимая кожуру с забытого Юлей апельсина.
— Ладно, с кем не бывает? — сказал режиссер. — Чем мы можем заняться, чтобы не терять остаток смены?
— Смех и «гур-гур» можно озвучить. Там массовка есть, — кивнула девушка-помреж. Все отчего-то чувствовали себя виноватыми. Каждую секунду мог вспыхнуть скандал. Конец картины, тысяча поводов.
— Хорошо, давайте смех.
Юля выбежала из студии, сердито размазала слезы и помчалась к ближайшей телефонной будке, бестолково перетряхивая сумку в поисках монеты.
— Аркаш… Это я… — Выдохнула, успокоилась. — Ну не могла раньше, тут к телефону не прорваться, ты же знаешь… И потом мне стали какую-то дрянь колоть — все по часам. Забыла, как называется. И анализы — тоже, все по часам. Ну правда, из больницы, гроб могила три креста, чем поклясться? Аркаш, принеси почитать, я уже все прочла. Ну приезжай, я думала, ты уже едешь… Ну пока, тут народу много, очередь.
Выскочила, стала ловить такси.
На экране происходило какое-то застолье, конец застолья — одна пара танцевала посреди комнаты, один гость что-то рассказывал, другие смеялись.
Актеры-массовочники хохотали и болтали бессвязно вокруг микрофона. Записывали «гур-гур». Одна толстуха особенно самозабвенно хохотала, раскачиваясь и приседая.
— Спасибо, дяденька, — сказала Юля таксисту. Он был совсем мальчик, держался солидно. Всю дорогу готовил фразу:
— Где-то я вас видел.
— Не может быть, — насмешливо косясь, отвечала Юля.
Как всякой актрисе, ей казалось, что ее узнают на улицах чаще, чем это было на самом деле. Впрочем, ее иногда узнавали, но не могли вспомнить — откуда, из какого фильма. Или похожа на какую-то артистку…
Они объехали больничную ограду и остановились у задней запертой калитки. Здесь же была и сломанная решетка, куда проникали посетители в неположенные часы.
— А вы… работаете здесь? — спросил таксист.
— Да, работаю. Процедурной сестрой. Уколы делаю. А заочно учусь. Хотела артисткой стать, но — семья, все медики — настояли… — Юля вздохнула. — А призвания пет…
— Семья — страшное дело, — сказал таксист.
— Ужас, — согласилась Юля.
— А как вас здесь найти? Вас как зовут?
— Юлия Андреевна. А искать меня не надо. У меня муж ревнивый очень. До свидания, дяденька.
Она побежала к проему в решетке, согнулась, пролезла и, крадучись, пошла больничным двором. Был час, когда прогулки кончались. Кто-то прятался в кустах, кто-то ворковал у окна первого этажа. Юля спугнула парочку.
Окна ее корпуса были красные от заходящего солнца.
Приземлился самолет.
По трапу спускались пассажиры. Одного из них, тучного человека, державшего в руках бумажный пакет, окликнули снизу:
— Александр Ильич!
Александр Ильич (автор сценария) приостановился, его поторопили сзади.
— Это я, я! Не узнали? — У трапа стояла девушка-помреж.
— Узнал, как же не узнать, вы Валя…
— Тамара.
— Да, да, верно, Тамара… Как вы сюда проникли?
— Мы здесь снимали, я многих девочек знаю. Машина ждет, вы домой сначала или на студню?
— А что случилось? Меня телеграмма прямо с парохода… — Они затерялись в толпе.
Пока ехали от самолета к аэропорту, помреж Тамара очень громко говорила, не только не стесняясь тем, что ее слушают посторонние люди, прижатые к ним, но даже несколько рисуясь своими делами и значительностью.
— Все ужасно. Сергей Анатольевич в монтажной ночует, финала нет, озвучание не закончено, студия из-за нас план квартальный не выполняет, на него давят, но он держится, вы его не узнаете, он прямо почернел весь…
— И много еще озвучивать? — потихоньку спросил автор.
— Ой, он прямо почернел весь! А вы загорели… Это я текст телеграммы составляла! Убедительно, да? — Тамара кричала на весь автобус, она иначе не умела.
— Слово «катастрофа» всегда звучит убедительно.
— Ничего, все нормально! Перерасход, конечно, и композитор пропал, сегодня первый филармонический состав собрали, а его нет — дома нет, на даче пет. И название новое не утверждают, и Мартынова заболела как раз не вовремя…
— Какое название? — обескураженно спросил автор, протискиваясь к Тамаре, чтоб она не кричала так уж громко.
— «Первая встреча — последняя встреча»! Хорошее, да? Ой, только я вам ничего не говорила. Вам не нравится? Ой, только вы Сергея Анатольича не расстраивайте, он прямо почернел весь…
В группе звонили два телефона. На один из них просто не обращали внимания, со второго через аккуратные промежутки времени снимали трубку (делал это рыжий парень с длинным лицом и в жутких зеленых очках) и тут же клали назад, на рычаг. В двух смежных комнатах клубилось сражение. Режиссер отбивался от наседавших на него директора, двух замдиректоров и звукооператора.
Второй режиссер Анна Викторовна (издали — женщина моложавая, изящная и элегантная; только при внимательном взгляде различимы следы возраста, усталости и нелегкой жизни) заслоняла его, принимая удары на себя; по как только он временно брал верх, она же его с этого эфемерного верха и скидывала вниз, напоминая о разнообразных неприятностях. В таком случае она неизменно начинала фразу со слов: «Я не хочу вас дергать, Сергей Анатольевич…»
