Вячеслав Ладогин - Спички

Парить – нельзя, спасенья нет
В тебе, в простом, в четырехстопном,
       Мне ж – легче… слаще было мне
       С твоим пыхтеньем допотопным!..

Я, Ладогин, любил гудки,
Колес шумливые хай-хэты…
       К платформам ледяной тоски
       Составы подавало лето,

Меня ты вез, как паровоз,
Ты объяснял свой ход свистками
       (Пусть, пусть вокруг трещал мороз,
       Ведь из трубы – взрывалось пламя),

Твой белозубый кочегар
В чужом, старинном гермошлеме
       Хохмил сквозь явный перегар
       В слоготонической системе.

Уплыл перрон, вон там лесок
Как будто стал приметно ближе.
       Беспечный детский голосок
       Сказал кому-то: «Погляди же!»…

А я читаю адреса,
Где нам расписана – стоянка,
       Вдали – дворняжка, хвост-баранка
       Отстала в степь от колеса.

Гой ты ж, Ванрем Брантрейн, свето-тене-пират,
Мой Голландец летучий, когда б ты, мой брат
Помог, я отдать бы рад воздух кармана…
Меня сокрушает лицо Перельмана.
Закрась серых сфинксов, брат, с ними – Неву,
Закрась льдины – звёзды на синем плаву
Весеннем.
            Кувырк чайки охтинской, снежной,
Как сахарный кус туч – тех туч, над Манежной,
Что – вечные, странные овцы у звёзд,
Замажь кистью масляной Аничков Мост,
Коней, да парней, да решётку, да воду,
Закрась ветку липы, что бьёт в непогоду
В окно Петроградской страны… стороны…
Закрась все детали, не больно-т важны.

Крась в чёрное лишние грани стакана,
Одну ж – до холста растащи, до экрана,
До жара божественной лобной кости,
До глаз. Дай им блеск. В масле кисть опусти,
Возьми карандаш, лучше уголь из печки,
От черепа чёрные пряди, колечки
Со скрипом твори – корни скул с бородою,
Упрямые губы, две складки с бедою
В углах нарисованных губ говорящих…
Чтоб вышла одна из холстин настоящих.
………………………………………………………………
………………………………………………………………

Как выйдет – ты влажную тряпку возьми,
Отмыть чтоб – замазанный город с людьми,
Сотри мне всё масло с мостов рыбоспинных,
Избавь град Петров от плетей паутинных,
С волков, и хорьков, и ворон, и курей
Три, три, друг, фальшивые маски людей.
Согласен, пусть город стал выглядеть странно.
Мне жизнь изменило лицо Перельмана.

Кто живёт у Комсомольской, пьесу Горького «На дне»
Может в школе не учить: житьё вокзальное
Тут науки заменяет: вот, скажу, попался мне
Кадр из песни русской, где «Дорога дальняя».
Крикнул кадр: «Я Скобкин Фёдор, в Кремль я, Сталину пишу,
Против русского народу прекратить террор прошу»…

Пачэму ви на вокзале? – те, кто всё у нас отняли… —
Спросят волки у ягнят для волчьей гласности!?
Вы обули тех, кто – босы: фокус-покус… Есть вопросы?
Бомж – к услугам комитета безопасности!

Так вопил вахлак… в лицо мне – в тренировочных штанах
С грязно-белыми лампасами по синему
Трикотажу, артефакт читал письмо – в таких тонах,
От которых вяли уши, прям… простим ему,
Я прощаю – так забавно он, потешно излагал
По безграмотной бумаге правду странную.
…И пусть лицо его светилось – лишь затем, что цвёл фингал,
Лично я прощу и внешние данные…
«Противу русского народу прекратить террор прошу»… —
Выл он мне: «Я Скобкин Фёдор, в Кремль, до Сталина пишу.

Больно били на вокзале на Казанском нас вчера,
Сломан нос (апчхи) натура – опечалена.
– Марш несогласных тренируем, —
                                  признавались опера,
Я в одном – клянусь – видал усищи Сталина!

…Веселится и ликует вьюга-вьюга, вьюга-га.
Все – в этой жизни на пирог бомжовский – зарятся.
Хоть – сивка бурка пусть кукует! – Жисть мне, бомжу, не дорога,
Раз – ни сосиски нам по жизни – не достанется.

Бац! – с любовью Джугашвили, кровосос наш и злодей,
На вокзале – каблучишком – генацвале бьёт бомжей,
От того, что Кобе – морды, вишь, не ндра-вятся!..
…Маза – пнуть его собаку – исчезающе мала.
…Но и псу не съесть синицы той, что море подожгла:
Псам синица-бедуница – не достанется.

Пусть к нам опять – бегут, спешат менты – с резиновым дубьём:
Наказать бомжар за то, что, мол, – без родины,
Что Россия нам – вокзал, что на вокзале том – живём,
Что – плюём на ихний трон, модняцкий подиум…

…Но кто сказал, что русских нету? Вот ведь, враки-то плетут!
Ведь всем – не выколол усами Коба – зенки.
Все вокзалы… всю планету обсидели – там и тут…
Мы, русаки, кто не бомжи, те, значит, – зеки.

Крови лужу огибаю, как бы – плюх! – не наступить.
Пусть в этой жизни пирога мы не допро-буваем!
Пламя сделавши губами, море слёз отправлюсь пить.
Пусть в этой жизни не добро нам, а допрос – с бугаём!

Видишь – пламенное море? – пёс собачий! – нефть окрест…
Нас, бомжей, не покоришь ты… Нако-сь!.. Выкусил?
Ты сгоришь, собака, вскоре – право слово, честный крест:
За тебя мы даж-джин-тоника не вы-со-сем!

Про то – тебе решил я, Сталин, Джугашвили, написать,
Да – в Кремль направить, Фёдор Скобкин, бомж – послание:
Хоть нас в сортире замочи, на твой КАГАЛ мы станем – ссать,
На том – привет, Виссарионыч, до свидания.
Бомж Фёдор Скобкин.

Бомж закончил, сделал паузу, и снова закричал
Тот же текст поддельным голосом Высоцкого…

Шёл народ, кидал рубли, цедил слова по мелочам:
«Пьян, голуба, вон, письмо в руке трясётся-то»…

Мне душу ветер смял. Расхристана аллея
И утро шелестит русалочьим хвостом.
Какого я рожна свой оставляю дом,
С Авророй расстаюсь, от сантиментов млея?

Дрожание струны, и деки долгий звук,
То чаек перезвон под музыку прилива,
То перебор души, то электрички стук,
И мгла прозрачная, и погнутая ива,
И распрямлённый путь, холодный и пустой,
И бессердечие горизонтальных линий….
И как чужих, ресниц коснётся ранний иней,
Мех электрический раскрутит ветер злой,
И Славку Ладогина тот чертополох,
Что у обочин царскосельских вырос,
С корнями вырванного, понесёт на клирос,
Чтоб звучно утверждал, что мир не так уж плох.

Чертополох, катись по голому пути,
Корнями постигай дорожную щебёнку,
Попавшись под ноги то даме, то ребёнку
(От их жестоких рук и зверю не уйти),
Свой плащ оборванный, потрёпанный дождём,
Носи с достоинством, вкусив покрой босяцкий.
Не быть гвоздикою на кофточке у цацки,
Не быть судьёй грибам и гусениц вождём,
Но – безоглядно вдаль, по колющей стерне,
Туда, где губы дня смыкаются у края,
И между них горит росинка золотая.
Где вянут все цветы. Где я подобен мне.

Знаю случай про неосвящённый кулич. Отчего
Для героя не хуже он, знаешь ли, был моего.

Иногда – как возможно – о людях простых рассказать
Без, так скажем, лексических вывертов из просторечья?
Боже мой, не сердись, что я знаю, откуда их взять.
От иной простоты не уменьшится кротость овечья.

Свой рассказ я теперь поведу о рабочем одном,
И о том, как привычное вдруг повернулось вверх дном…
……………………………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………

В Пасху без кулича обходился – жена не пекла,
Ей, супруге, не верилось вэтововсё… но от бабки,
Инны Ниловны Осиповой, как в селе померла,
Перешёл по наследству завёрнутый в ветхие тряпки

Список ингредиентов – дурной… идиотский пассаж —
Список ингредиентов – язык повернулся же ляпнуть —
Список ингредиентов – звук шпанский, не честный, не наш,
Ни на йоту не честный, весь переплетённый, как лапоть —

Список ингредие… – деревенских диентов простых —
Молоко и мука, сахар, дрожжи, сметана и масло,
Да изюм, да орехи – немного орехов лесных,
И немного изюма, да можно и самую малость.
Это Осипов мой по чуть чуть разболтал в молоке
Дрожжи тёплые, дал им запениться, склеил с мукою,
Промесив, тесту дал подойти, тесто на кулаке
Не приметив, что сохнет, он с пачкой пустою
Из-под «примы» расправился. Мокрую серу поднёс
К сигарете, и ею, родной, затянулся взасос.

Помнит Осипов «приму» над сыном, забитым шпаной,
И, к несчастью, с летальным (дурацкое слово) исходом.
Невесомый дымок сигаретный. Скворцы. Дело ранней весной.
По коричневой обуви, сшитой родным «Скороходом»,
Пробирается божья коровка – по Заречной когда-то рабкласс
Продвигался так – улице, если Бернеса кто слышал…
Но продолжу. Оса новорожденная повлеклась
По осоки седому листу. Капля рухнула с крыши,
Неспеша мимо окон хрущобы пяти этажей
Свежий воздух прошила, и в лужу забита по шляпку.
Помнит Осипов «приму» и вдруг донеслось до ушей,
Как убитый – младенцем, не моргая, агучит на папку.

Прима мокнет, паскуда, во рту – вылезает табак,
А отплюнуться как-то над тестом готовым неловко,
Жжёт урицкое зелье язык. Он не любит собак,
Он шпану представляет собаками. Бита, верёвка,
Арматурина рыжая рядом лежат с мертвецом,
Вбок заломлена шея над ней с незнакомым лицом.
Из-под гаек, гвоздей банка старая формой служила
Куличу, трижды тесто у Осипова подходило.
Шкаф духовой он раскрыл под советской плитой,
Дал голубому огню начало – огонь золотой —

Время, где сын был живым.
Фотоальбомом листая,
Осипов кашлял, глотая
Слёз воплощение – дым.

Массой творожной вверху
Выпечку ел понемногу,
В горе сочувствуя Богу,
Спьяну: мужик – мужику.