Александр Рославлев - В башне

При луне на косматом коне
Выезжаю я в степь на дорогу,
Зову, и, послушные рогу,
Собираются други ко мне.

Без конца серебрится ковыль.
Под редеющим, сонным туманом
Ожила стародавняя быль,
Всколыхнулся курган за курганом.

Далеко перекатен мой зов,
Бьют копытами ярые кони,
Бряцают тяжелые брони
И блещут верхи шишаков.

На морщинистых лицах рубцы,
Смотрят очи правдиво и смело,
Теснятся седые бойцы
И, кажется, нет им предела.

От гулкого множества ног
Колеблется сила земная
И стонет, как зверь, завывая,
Мой веками завещанный рог.

То темный лес, то свет и ширь,
То вязким бродом, то оврагом
Седой, сутулый богатырь,
Нахмурив брови, едет шагом.

Хвалился князю и гостям
И вот, предавшись крепким думам,
Он держит путь к семи дубам,
К семи зеленым старошумам.

Туда, где на берег крутой
Глухое море плещет гневно,
Туда, где терем золотой
И в нем заклятая царевна.

Уж едет витязь много лет,
Нигде семи дубов не видно,
Нет моря и царевны нет.
И стало витязю обидно:

«Неладно что-то, конь усталь,
Давно заржавели доспехи.
Что ж князь гостей мной забавлял,
Сплел небылицу для потехи!»

То темный лес, то свет и ширь,
То вязким бродом, то оврагом
Седой, сутулый богатырь,
Нахмурив брови, едет шагом.

Она что-то пела и жалась ко мне,
И мчались мы долго в санях расписных,
На башенной тройке коней вороных
Серебряным лесом при ясной луне.

Морозило крепко и пыль из-под ног
Колола лицо и пушила ковер,
Вдруг в сумрачных елях сквозь белый узор
Призывным намеком блеснул огонек.

И кони свернули и вынесли нас
На малое поле к избушке кривой.
За тусклым стеклом огонек золотой,
Как будто кто дунул, мигнул и погас.

«Что ж это» — смущенно промолвил я ей.
«Поди, постучи», засмеялась она.
И только успел я дойти до окна,
Гляжу и уж нет ни ее, ни коней.

Стал звать я, никто не ответил на зов,
Прислушался, робко доносится л бег.
Лежит, как алмазы, сверкающей снег,
Ни звука вокруг и не видно следов.

Над синим морем дуб зеленый,
Под дубом терем златоверхий,
А в терему краса — царевна,

И день и ночь глядит царевна
На перстень с камнем самоцветным,
Глядит и горько, горько плачет.

Принес ей перстень воронь черный,
Взмахнул, вещун, крылом широким,
Взмахнул и скрылся в поднебесьи.

Царевна плачет, причитает:
«Зачем ты, солнце-ведро, всходишь,
Зачем ты, ветер, тучи гонишь?

От слез не вижу бела-света,
И как в ненастье цветик вянет,
От слез краса моя завяла.

Очнись, мой любый, мой голубый.
Во чистом поле конь твой рыщет,
Лихого посвиста не слышит.

Очнись, мой любый, мой голубый.
Очнись и встань на резвы ноги,
Сядь на коня; скачи быстрей.

Уж я раскину черны косы,
Возьму тебя на жарки груди
И замилую-зацелую».

Царевна плачет у оконца,
Шумит над нею дуб зеленый,
Внизу о камни море плещет.

Ночной порой по темным волнам,
Раскинув бороду седую,
Плыл царь морской, считая звезды;

Он из-за шума слышал голос
И видел, старый, как царевна
Метнулась с берега крутого.

Рукой чешуйчатой ударил,
До дна буруном вспенил волны,
Увлек на дно красу царевну.

Вставало солнце из-за тучи,
В царевнин терем заглянуло,
Был тих и пуст царевнин терем.

Царевна дверь не притворила,
Пролетом ветер скрипнул дверью.
Был тих и пуст царевнин терем.

Дуб прошумел зеленым шумом
И стукнул веткой над оконцем.
Был тих и пуст царевнин терем.

На дне морском дворец хрустальный,
А во дворце краса царевна,
И царь морской у ног царевны.

Вверху то прозелень, то просинь,
Вокруг все чудища, да рыбы,
Да девы с рыбьими хвостами.

Царевна спит, царевне снится:
«Опять он с нею, сокол ясный»… —
Все в серебре смеется море.

Но лишь пробудится царевна,
На перстень взглянет, сон свой вспомнит,
Слезами жгучими зальется.

И в гневе царь скликает ветры,
Вздымает волны словно горы
И корабли за днища ловит.

Далеко в пустыне моря
Спят глухие острова,
Там поет он, волнам вторя,
И душа его мертва.

В ночи ясных новолуний,
В ночи пьяной тишины
Он, созвав морских колдуний,
Славить девственность луны.

Совершает омовенье,
Шлет заклятные слова,
Правит чары и служенья,
Но душа его мертва.

Кругом в круг проходят смены,
Каждый облик нем и строг,
Волоса, белее пены,
Клочно падают до ног.

На рассвете девы моря
Покидают острова,
Вновь поет он, волнам вторя,
И душа его мертва.

Навестите склеп старинный,
Приходите в лунный час,
Буду ждать и саван длинный
Расстелю для вас…

Прилетят седые совы,
Закачаются кресты,
Тихо встанут, сняв покровы,
Девы мертвой красоты.

Будем петь о светлых чарах
Первой страсти юных дней,
Будем виться в легких парах,
В полусумраке ветвей.

Приходите, только с вами
Я могу быть до зари,
Чтоб взглянуть, как за холмами
Загорятся янтари.

Навестите склеп старинный,
Приходите в лунный час,
Буду ждать и саван длинный
Расстелю для вас.

В кровавых порфирах и в ярких коронах,
Как прежде случайны и снова одни,
Из пропасти в пропасть, бросая огни,
Мы бешено мчимся на черных драконах.

Там где-то над морем наш замок старинный,
Внизу по пути за скалою скала,
Навстречу нам птицы, и ветер пустынный,
И игла, беспредельная мгла.

Проносятся тени в мгновенных уклонах,
Закушенных звеньев не держат ремни,
Из пропасти в пропасть, бросая огни,
Мы бешено мчимся на черных драконах.

На город пыльный, где весь день жег зной,
Упала мгла с безоблачных высот,
И смолкло все. По лестнице крутой
Взошел на башню старый звездочет.

Вникая в тайны древних страшных книг,
Он пил лишь воду и ел черствый хлеб,
Все до конца бестрепетно постиг,
И стал читать судьбу земных судеб.

С боязнью смутной чтил его народ,
Царь у него учился врачевать.
Мудрец все беды ведал наперед;
Но должен был, как каменный, молчать.

Уж утром веяло. Неспешною стопой,
Мыча, пошли на выгоны стада.
Вдруг в синеве, над светлой полосой,
Зажглась большая, яркая звезда.

И разошлись морщины на челе.
Взор, полный слез, следил ее восход,
Воскликнувши — «единый на земле» —
Упал и умер старый звездочет.