Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

О, ночь, я вновь твою свирель ищу.
Упал как занавес закат.
Конец неконченому зрелищу,
И звезды свищут и галдят.

А ты с луною целомудренной.
Под ней земли живой экран.
И парики садов напудрены.
И блеск из окон, глаз и ран.

И бледные гиганты прыгают.
Кто пьян, кто счастлив, кто казнен.
А день встает злаченой книгою
И скупо счет ведет времен.

Черные строф кружева.
Белые плечи страничек.
Пальцами песню жевал,
С адом безумья граничил.

Слушал, как движется ящер
С воем о будущем Канте,
Видел, как Дарвин блестяще
Тянет в лесах канитель.

Пену прибоев оскаля,
Челюсти рвал океан.
Жрет Атлантиду каналья,
Давится левиафан.

Звери стекалися в груду,
Звездно из них человек…
Люди сливаются… будут
Новые звери в траве.

Я только пел, я не курил:
Семашки слушался попросту.
Теперь чуть звезды, – до зари
За папироской папироску.

Я звезды на бумагу свел,
Зашелестели ярче, звонче…
И вьется золотым червем,
Клубится папиросы кончик.

И снится мне в ночной печали,
Что в Атлантиде за тоску
Не лаврами певца венчали,
А вениками табаку.

Я хочу незаметным пройти,
Чтобы волны пустыни бескрайной
Схоронили навеки пути,
Искривленные горкою тайной.

Чтобы шли караваны столетий
По могиле песчаной моей.
Чтоб никто, чтоб никто не заметил
Схороненных, как золото, дней.

Сколько вывесок и кличек,
Сколько лавров и хулы…
В шторма час кого приспичит
В цепи строк ковать валы?

В шторма час – стихий прогулка,
Плоть их – бешеной рекой…
Кто же их окликнет гулко? –
Но тюремщик есть такой.

Режет волны. Сталью вырос.
Кровью черной льет душа.
Ночь схватил за лунный вырез,
Звездно краски он смешал.

Дикий мед – из львиной пасти,
Из кишок себе венок…
И зовут безумца мастер,
И тот мастер одинок.

Есть Нетова земля. Для многих
Ее не существует, нет.
Но строки вьют ее дороги,
Цветами вьют иных планет.

Весна и осень на земле той
Живут как сестры меж собой,
Зима похожа там на лето,
Рассвет на вечер голубой.

И тишина в траве высокой
Поет кузнечиками там.
И бегают земные соки
Струями плоти по листам.

И Пан, боготворимый всеми,
Великий, вечностей пастух,
В прекрасном стаде, как в гареме,
На славном тешится посту.

И раскрывает лапы шире
И стебель комкает луча.
И где-то там, в далеком мире
Поэт курчавый величав.

В гробах шкатулок умирали
Еще живые жемчуга,
А гром уж с молнией скандалил,
Ковал нахмуренные дали
И крепко-крепко всё ругал.

И кости зданий дребезжали,
И кто-то крышу в барабан,
И кто-то вдребезги скрижали,
Гремучей молниею жалил
И бездны мира колебал.

Опять на плахе ночи канул,
Как голова любимой, год.
К певцу на ложе, к великану
Денница новая идет.

Скорей. Зари тончайшим мясом
К бокалам глаз моих прильни.
Молочным сумраком дымяся,
Гаси последние огни.

И ты уйдешь. И в ночь такую ж.
Под звездную глухую медь…
Бессмертная, лишь ты ликуешь
Шехерезадой черной, смерть.

Радуйтесь, – петь я не стану,
Выжму молчанье из грусти.
Месяц свой коготь янтарный
В сердце поэта запустит.

Звезды в трапециях ночи
Номер последний исполнят.
Ветер мой лик обхохочет
В третьем кругу преисподней.

Будут и гимны, и ругань.
Дни разлетятся, как стаи…
На ночь метель лишь для друга
Бедра сугробов оставит.

Я накипь твою золотую
На заросли строк променял.
Последние звезды воркуют
На крыше зажженного дня.

Я вижу, как сеют мужчины
Всю злобу, всё счастье, весь яд…
И, корчась от жажды пустынной,
Их женщины влаги хотят.

Я слышу, как рожь просыпается
У ветра зари под бочком.
А солнце тончайшие пальцы
Кладет ей на плечи тайком.

И крепче винтовку пера я.
Как утро, безмолвен и строг.
Костром я трещу и сгораю
В блистающих зарослях строк.

В стекло листа строка стучится,
Костьми ветвей слова стучат.
Их учит осень, как волчица
Любимых тепленьких волчат.

В траву заря и сад осыпались.
Ни волоска на полосе…
Ах, звезд тысячелетний сифилис –
У голой ночи плечи все.

Стучись, строка, стучись приветом
Всего, что потеряло мощь…
За то, что ночь гуляла с ветром
На золотых базарах рощ.

Прильнула рыжими власами,
К ногам земным легла заря.
И слов гирлянды вьются сами.
И очи звездные горят.

И пахнет ландышем дорога.
И в белом женщина и я.
Как струны, тело буду трогать
Всей буйной святостью огня.

Да будет то, что стыдно, – свято.
На всей планете мы вдвоем.
Ран струны счастья в листьях спрятал…
А мы повязки все сорвем…

Ковшами строф души не вычерпать,
Не выплеснуть кнутами слов.
Страницы снегом занесло.
А звезд на тыне синевы – черепа.

А с плеч вы думаете что ж,
Как не головушек орехи?..
Ночей и дней галопом дождь.
Эй, конь земной, куда заехал?..

Вот так, по степи мировой.
А то, как в цирке, по орбите
Под хлыстик солнца… Эй, смотрите, –
Луна сквозь обруч зорь – дугой.

Ковшами строф души не вычерпать,
Не выплеснуть кнутами слов.
Страницы снегом занесло.
А звезд на тыне синевы – черепа.

Тело света еще
С черного креста не снято.
Раны звезд никто не счел.
Пьют из лужи заката.

Миру давно не тепло.
Воздух от холода синий.
Скрижалей разрезанный плод
Зернами слов на витрине.

Эй, раскрывайтесь, шкафы.
Свитки в дорожки скорее.
Четыре полена строфы
Мир коченелый согреют.

За сердца кулак неразжатый,
За факелы глаз, за кусок
Начищенной меди заката, –
Сижу за решеткою строк.

Как кружка, чернильница налита.
Мозг – пресная каша тоски…
А город по рельсам асфальта
Вперед, как колеса, шаги.

За птицами бегают… Колят
Пухлейшую грезу штыки…
Звон… В потных рубах колокольнях
То бронзовых мышц языки.

Я чую, планета быстрее
Ворочает времени винт.
Пол гнет свои алые реи
Под пар, а не парус любви.

Вот берег желанный сегодня.
Девятую песню валы.
На зорь золоченые сходни
Уж луны, носильщики мглы.

Вот солнца приказ. Чтобы сухо,
Не то в ребра лужи – лучи.
Все клеточки тела и духа
По шарикам всё получили.

Поэт на свободе… Но всё же
За струн паутину рука.
За то, что на свете дороже,
Дороже, чем радий, тоска.