Тимур Шаов - Песни

Во широком поле ли
Дожди землю полили.
Нам ли нашу волю ли
На покой менять?
Нам ли прятаться в нору?
Нам дорога по нутру.
Завтра рано поутру
Нам коней седлать!
Нам ли прятаться в нору?
Нам дорога по нутру.
Завтра рано поутру
Нам коней седлать!

Старая околица
Долго будет помниться,
Да в окладах горница,
Да седая мать…
Из родных куреней
(Утро ночи мудреней)
На заре на утренней
Нам коней седлать!
Из родных куреней
(Утро ночи мудреней)
На заре на утренней
Нам коней седлать!

Звон копыт серебряный,
Путь никем не мереный —
Вот он, наш потерянный
Обретённый рай!
Будем сброд-компания,
Голь без роду-звания.
Завтра в утро раннее
Ты коня седлай!
Будем сброд-компания,
Голь без роду-звания.
Завтра в утро раннее
Ты коня седлай!

Край земли — рукой подать,
Край земли с коня видать.
А захочет Бог прибрать —
На судьбу ль пенять?
Тут скачи, не скачи —
Найдёт костлявая в ночи.
Так хоть помрёшь не на печи —
Давай коней седлать!
Тут скачи, не скачи —
Найдёт костлявая в ночи.
Так хоть помрёшь не на печи —
Давай коней седлать!

Наш знакомый из Чикаго Джон Би Гуд (Джон Би Гуд)
Вдруг почувствовал в душе неясный зуд.
Что-то в сердце так кольнуло,
И в Россию потянуло
Поглядеть, как эти русские живут.

Мы встречали гостя с дорогой душой, (ой, душой)
Проводили в Tretiakovka и Bolshoi,
Фонд Алмазный показали,
По Рублёвке покатали,
Он сказал: «О, да ви живьёте хорошо!»

Ему в Штатах говорили кореша,
Что есть загадочная русская душа.
Он понять ее пытался,
Для начала налакался,
А с утра болел, не понял ни шиша.

Джонни много русской классики читал, (Ой, читал!)
Всё тургеневскую девушку искал.
Познакомился с Татьяной,
Да жаль, она звалась путаной.
Джон расстроился и денег ей не дал.

А чтоб вернуться к своей Мэри
Говорили мы ему:
(две вещи)
«Бойся милиционеров
И не кушай шаурму».

Джон сказал мне: «Объясни по-существу, (существу!)
Почему так три сестры рвались в Москву? (В Москву, в Москву!)
Здесь же суетно и шумно,
Страшно, странно и безумно.
Я, покуда не пойму, тут поживу».
(Живи!)

Видел Джон бомжа в чесотке и парше, (ой, парше)
Дал бомжу пять баксов дядя из «порше».
Дядя спрятал свой бумажник,
А нищий плюнул на багажник.
Вот разберись в его загадочной душе!

«Я могу помочь вам?» — Джон бомжа спросил.
Тот хлебнул и философски рассудил:
«Жалость — низменное чувство,
Как сказал нам Заратустра.
Отойди! Ты солнце мне загородил!»

А хорошо у нас в столице!
Непонятно, почему,
Только, главное — не спиться
И не скушать шаурму.

Да, загадок здесь у нас невпроворот — (впроворот)
For example, в нашем лифте кто-то срёт (всё время… Я извиняюсь!)
Мы загадочней Тибета.
Но Джон, зачем оно тебе-то?
Поезжай домой, там Мэри тебя ждёт.

Но он свой бизнес продал, домик заложил, (заложил)
И в Москве наш Джонни основать решил
Важный, без сомнения,
Фонд по изучению
Загадочной русской души.

Но тут пришли те, кто с холодной головой, (головой)
И с горячим сердцем. И сказали: «Нет, родной,
Знаем ваши Фонды-шмонды.
Все вы, гады, Джеймсы Бонды.
Гоу хоум, Джонни, бэк, цурюк, домой».

Go-go.
Go, Johnee, go-go,
Go, yankee, go-go,
Go, милый, go-go,
Go-go, Johnee Be Good!

Знаешь, Джонни, я вчера пришел домой, (ой, домой)
Весь помятый. Мне сказали: «Боже ж мой,
Это что ещё за морда?»
Я сказал: «Се — Человек! Звучащий гордо!
И с загадочной таинственной душой».

Это вам не козья морда —
Человек, звучащий гордо!
Милый Джонни, приезжай опять весной!

Хорошо быть красавцем мужчиной и по пляжу в трусах рассекать,
Напрягать мускулистую спину, мускулистый живот напрягать.
Обаять подходящую даму, а потом — ресторан и тахта…
Она скажет поздней: «Ведь учила же мама, что все мужики — сволота!»

Чтоб не случилась такая драма, вам надо помнить советы мамы:
Среди красавцев полно мерзавцев, какой кошмар!
Но… Глупы советы такого рода, кому охота любить урода?
Девичье ухо к ученью глухо. Оревуар!

Ценят женщины ум и культуру, а также песни под белый рояль,
Но фактура, важнее фактура — чтоб здоровый и крепкий, как сталь.
Чтоб от тела струился бы Эрос, чтобы в профиль и чтобы анфас.
«Ой, девчонки, балдею, ну просто Бандерас! Хочу его прямо сейчас!»

Ведь есть же счастье на белом свете! А он подъехал в кабриолете.
Такой красавец — и вдруг мерзавец? Да никогда!
Но снова драма: «Ты знала мама, что поматросит и сразу бросит.
Да, жаль, что бросил… Но как матросил! Обидно, да?»

Ну, куда же летишь ты, прелестная птичка колибри?
Только косточки хрустнут в смертельных объятьях самца.
Уже поздно — увяз коготок, он её в уголок поволок…
Он их кушает в месяц по дюжине — ай, молодца!

А я рыба, я рыба, я рыба, а я дохлая рыба хамса.
Нету в мышцах крутого изгиба, и не растут на груди волоса.
Но я из кактуса сделаю чачу, моя робость пройдёт без следа.
Я ж в душе настоящий кипящий мучачо, горячий, как сковорода!

Расправлю плечи, пройду упруго, и все соседи помрут с испуга.
Жаль, только нету кабриолета. Ну, и плевать!
Ото, как выйду, скажу: «Короче! Буэнос диас, буэнос ночес!
Атас, испанцы, иду на танцы атаковать!»

Подходящую даму приметив, подойду к ней, небрежный такой,
И скажу ей: «Милашка, приветик! Я нарушу твой гордый покой!
Ну, что — пойдём в ресторан для начала?» Проведу ей рукой по спине…
А, потом получив пару раз по сусалам, вернусь я к любимой жене.
Своей жене… Родной жене… Любимой…

Я читаю про Великих Людей —
Кто был циник, кто тиран, кто злодей.
И обидно слышать мне от родни,
Что не великий я, как «те», как «они»,
Что мусор я не выношу,
Свет в туалете не гашу,
Чревоугодием грешу —
Так это ж разве грех?
Вот взять Великих — кто блудил,
Кто квасил, кто жену лупил.
А я что? Свет не погасил?
Смешно. Курям на смех.
Вот смотри:

Сам Гендель был обжорой,
Гюго грешил инцестом,
А Фёдор наш Михалыч
В рулетку баловал,
И даже умный Ницше
Свихнулся, как известно,
Чайковский… Ну, это ладно…
А Мусоргский бухал!

И с обидой говорю я родне:
«Ох, напрасно вы пеняете мне!
Не скандалю и почти что не пью.
И цикуты вам в кефир не налью!
Ну да — носки я разбросал,
Батон цинично обкусал,
Пальто намедни заблевал,
Хорошее пальто…
Что взять с меня — ну кто есть я?
Пылинка в складке бытия!
Что я? Великие мужья
Творили чёрт-те что!
Вот смотри:
Руссо был мизантропом,
Есенин — хулиганом,
Лорд Байрон — тот был бабник,
Он это дело знал,
А, впрочем, как и Клинтон,
И Бунин с Мопассаном,
Вот Элтон Джон… Ну, это ладно…
А Мусоргский бухал!»

Стать Великим, что ль? Ну, просит родня!
Ох, тогда все запоют у меня!
Буду пить, курить и баб приводить,
И в туалете свет не буду гасить!
«А что носки, скажу, опять разбросал,
Так я ж Великий — я поэму писал!»
Да… У Великих, вишь, такая фигня —
Им всё можно, им прощает родня!

Петрарка был занудой,
А Сартр — коммунистом,
А Пресли был сексотом —
Он на «Битлов» стучал.
Мазох был мазохистом,
Маркиз де Сад — садистом.
И все они бухали!
И Мусоргский бухал!

Эйнштейн мучил скрипку,
Бетховен мучил близких,
Тургенев был жестокий —
Он в зайчиков стрелял!
Но… Родне моей не легче
От этих истин низких.
Они говорят: «Всё это сплетни!»
Да! Но Мусоргский бухал!