Алишер Навои - Газели

Ко дню триумфа, достиженья блага не набирай ни золота, ни серебра,
Во мраке трудностей спасение человеку-его душа в величие добра.
А если не душа, тебе отрада-знай, золото шуршит в отсутствие добра,
Ведь для людей добро души ценимо, а в золоте-страстей ненужная игра.

Поддавшись мрачной власти вражеского гнёта,
Рабом предстанешь, птицею, не знающей полёта.
Но вознесёшься милостью, жди и разумного ответа,
Сияньем мудрости своей стань ярче вражеского света.

Пусть на пути отца твоя душа ковром предстанет,
И матери опорой станет твой почтительный поклон.
Свой день начни, и пусть душа в сиянье солнцем станет,
C подарком к старикам успей-ведь день закатом предрешён.

Кто ремеслом избрал угодливое наполнение желудка,
Свой организм наполняет сором без рассудка.
Желудку в дружбе откажи, призыв его-как злая шутка,
Для воли человека, чрево — враг, и зов его не слушай чутко.

Всегда и горе, и беда цветут от глупых слов,
Язык бедою нам грозит, и тяжестью оков.
Не сдержанный язык — палач, не сдержанным в речах,
Несчастен тот, чья речь порой несёт народу страх.

Устав в пути, войди в тот дом, где все добром цветут,
И скупости покров сорви, коль в дом к тебе войдут.
В молчанье скромном, в тишине, добро добром взойдёт,
Упрёк же разотрёт добро, и с пылью зло прейдёт.

Пусть справедливостью твоей любуется народ,
И украшение дней твоих, спасёт от всех невзгод.
В фундамент правду заложи, стена не подведёт,
А справедливость вознеси, пусть куполом взойдёт.

Общайся с тем, кто чист душой, и в помыслах хорош,
Желая добрых встреч, иди, коль сам добро несёшь.
С приятной речи день начни, не вызвав в людях дрожь,
Любовь людей к тебе придёт, в ней радость обретёшь.

Тому, кто дарит слуху переливы сладких слов,
Противник может другом стать, средь грохота щитов.
Сердца людей боль чувствуют от грубых, резких слов,
Пленит же слово тёплое, основа всех основ.

Чудесно быть вдвоем, вина с красавицей испив,
Мне та подруга не нужна, чей облик не красив.

Родник живейшей чистоты, столь дивный, мог создать
Лишь сам вершитель красоты, тебя на свет явив.

И жалобы на муки — грех страдающих в любви:
Закон любви не терпит тех, кто слаб и боязлив.

С твоей стези подножный прах — всем ангелам венец, —
Кто был на свете, о Аллах, красой столь горделив!

Так слаб я, что не может грудь и вздоха совершить:
Я не посмею и вздохнуть, себя не погубив.

И я, хоть от невзгод и пьян, в вине не утону:
Ведь тонок мой согбенный стан, как волоса извив.

О Навои, ты хоть и худ, а строй стихов не плох:
Все, кто захочет, в них найдут и рифму и редиф.

Весна мне — преисподний ад, когда ты не со мной:
Цвет красных роз огнем объят, цвет белых — ледяной.

С тобою врозь весна — что ад, и станет адом рай:
Ведь без тебя и райский сад не расцветет весной.

Твой лик мне видится стократ и застилает взор,
И слезы облекают взгляд сплошною пеленой.

Мне из твоих медвяных уст горька любая речь:
Хоть сладок плод, а горький вкус в нем чувствует больной.

И сердце просит забытья у сил небытия:
Жестокой дланью бытия гнетет мой путь земной.

Не говори, что наг-раздет несчастный Навои:
И в холод одеянья бед его хранят и в зной.

Несет нам вести небосклон, что шах уж на коне,
Секирою вооружен — недельною луной.

Каждый раз, как луноликой плыть в ладье придет чреда,
Сердце в горести великой, как река, бурлит тогда.

Очи, что ж рыдать в печали, — где пристать теперь ладье,
О каком мечтать причале? Всюду ваших слез вода!

А едва валы заплещут, ветром вздыбленные вдруг,
Сердце, словно ртуть, трепещет, жизнь уходит без следа.

Стихни, сердце, ты — в любимой, а любимая — в ладье,
Очи и душа незримо плачут: ты плывешь куда?

Еле жив я, силы слабы, смертью перехвачен вздох,
Чуть дышу — не уплыла бы, не случилась бы беда!

Брось, оставь сей мир двуличный, в мире сделок пользы нет:
Цены серебра различны, жизнь всегда в цене тверда.

Как ладья несчастий канет в глубь морей небытия,
Пить ладью вина настанет, Навои, твоя чреда.

О, мне бы сто путей пройти во мгле пустынь небытия,
Пока забвенье обрести от свар людских не смог бы я!

Отдам я злато жизни всей на торжище мирской тщеты,
Лишь бы торгашеских затей не ведала душа моя.

В глуши бы мне покой найти, да только путь туда длинней
Тысячелетнего пути на небо — в горние края.

Ста тысяч сребротелых дев соблазн лукавый позабудь:
Мирской искус их не презрев, вовек не вкусишь забытья.

Все кости в плоть мою впились и лютой смерти мне грозят:
От них возможно ли спастись, когда столь злы их острия!

Что пользы от кровавых слез, омывших мой шафранный лик?
Жестоки жала красных роз в саду мирского бытия.

Чтобы смести с земли весь люд, потоки слез моих бурлят —
Долиною любви текут, ручьи во все концы струя.

Взгляни, что стало от невзгод с завесою души моей:
Клеймит огнем жестокий гнет остатки ветхого тряпья.

Не прозябай в саду мирском, сбрось его путы, Навои:
Не лучше ль взвиться соловьем, чем жить в гнездовьях воронья!

«Брось пить вино!» — мне что ни год советчики твердят,
Но льет рука, а пьет-то рот, а я в чем виноват?

Не своевольной силой я, поверь, к вину влеком:
Порукой в том — спина моя, я в немощи горбат.

Меня святоша-пустослов корит за страсть к вину, —
Он не сказал таких бы слов, будь он не глуповат!

Пусть, виночерпий, твой фиал, как факел, светит мне:
Среди святош я заплутал, кромешной тьмой объят.

И от ханжей в притон хмельной ты освети мне путь:
Мне их притворства мрак ночной погибелью чреват.

Паду я головой во прах к порогу погребка, —
Богач и бедный, раб и шах — все в тот притон спешат.

В заветном имени тайком суть ищет Навои:
Кто этим именем влеком — благословен стократ.

Огнем страданий освещен наш обветшалый дом,
Как будто бы дохнул дракон в проломанный проем.

Для птицы вожделенных встреч опасны зерна слез:
Зерном несчастий не завлечь того, кто ввысь влеком.

Сияньем свет красы облек убогий наш приют,
И в нем горим мы — мотылек вослед за мотыльком.

Как сердце, страстью смятено, осмеивало ум!
Безумное, сожглось оно, играючи с огнем.

Исчезли сон мой и покой от россказней людских,
А счастье от молвы людской спит непробудным сном.

Меня ты, кравчий молодой, не губишь, а бодришь
Как будто ты живой водой поишь, а не вином.

Стократ наставнику хвала стези небытия,
Сиянию его чела хвалу мы воздаем.

Свое узрел я сердце вдруг средь любящих сердец,
Но ты не вышла к ним, мой друг, их ждал дурной прием.

Дары мирской тщеты оставь, утрата их — пустяк, не боле,
Цени за благо жизни явь — дар мимолетных благ, не боле.

Жилье построив, звать гостей хозяину — чудное дело:
Он сам ведь гость лишь на пять дней, этот чудной чудак, не боле.

Кичиться силой — похвальба, ничтожная пред жалом смерти,
Она, как жала мух, слаба, и мощь ее никак не боле.

Вступи в чертог небытия: пусть шейхи ханакой кичатся,
Как торг у скупщиков старья торговля этих скряг, не боле.

Наряд твой золотом расшит, но он не лучше желтой бязи,
Для умного смешон твой вид — потешной спеси знак, не боле.

Пусть солнцем твой венец цветет, а трон твой — словно небо ведай:
Пойдет и солнце на заход, а в небе станет мрак, не боле.

Прекрасно, если властелин внимает помыслам подвластных:
Ведь стаду пастырь — он один, в отаре он — вожак, не боле.

Да быть всегда Балькис женой в дворце высот благоправленья,
Сатурн при ней — лишь страж ночной, хранящий дом-очаг, не боле.

Когда творил творец сей мир и мир грядущий,
В тебе дал образец он всей природе сущей.

Людей весь сущий род вслед за тобой он создал:
Пылинкам свет дает жар солнца, их влекущий.

Твой свет вовек не влек нетопыря бездумья:
Ведь он не мотылек, летящий к свечке жгущей.

Бог волею своей дал тебе лик, что солнце.
Дал месяцы бровей — дар, все сердца гнетущий.

Твой гнев в любви моей мой ум крушит безумьем,
Как гнев толпы детей, камнями птицу бьющей.

В кого тобою был заронен уголь страсти,
Тому не скрыть свой пыл — жар, долго дым дающий.

Ты средь кривых дорог, куда тебя влек разум,
Ум на стезе сберег, к небытию ведущей.

Перед владыкой сил весь небосвод бескрайний
С росинку мака хил, в ничтожности живущий.

Стал прахом Навои там, где ты ходишь к дому, —
Смешают псы твои его с дорожной гущей.