Франсуа Вийон - Лэ, или малое завещание

Что бы на мнил скупец иной,
Нам жизнь дается лишь на миг.
Мы все у смерти под косой.
Вот и утешься тем, старик.
Ты встарь изрядный был шутник
И зло высмеивал других,
А, поседев, и сам привык
Сносить молчком насмешки их.

Ты, забавлявший встарь народ,
Стал скучен всем невероятно:
Ты - обезьяна, ты - урод,
Общаться с коим неприятно.
Молчишь - осудят многократно,
Ославив чванным стариком;
Раскроешь рот - поймут превратно
И скажут: «Ослабел умом».

Теперь с сумой ходить тебе
И кланяться за каждый грош
Да слать проклятия судьбе
За то, что ты еще живешь,
Хоть жить давно уж невтерпеж.
Когда б не знал ты, что навек
За это в ад отсель пойдешь,
Ты сам бы дни свои пресек.

Удел старух еще убоже:
Краса ушла, богатства нет,
И спрос на тех, кто помоложе.
Вот и грустят они, что лет
Им слишком мало на расцвет
Всевышний соизволил дать,
Но Бог немотствует в ответ -
Не знает Он, что им сказать. 

Хранился в памяти моей
Плач Оружейницы Пригожей.
Вновь стать такой хотелось ей,
Какой она была моложе.
«Ах, старость подлая, за что же
Меня так быстро ты сгубила?
Как жить, коль я с мощами схожа,
А все ж боюсь сойти в могилу?

Я без зазрения вертела
Попом, писцом, купцом любым -
Их так мое прельщало тело,
Что с любострастием слепым
Они, глупцы, добром своим
Пожертвовать мне были рады,
Но не всегда дарила им
Я то, чего мужчине надо.

Была горда я до того,
Что многих сдуру отшивала
И тратила на одного
Доход, который добывала,
А плут за то, что отдавала
Ему сполна я всю себя,
Мне ставил фонари, бывало,
Лишь деньги - не меня любя.

Как позволяла, не пойму,
Я нагло помыкать собою
За редкий поцелуй ему
Прощая грубость, брань, побои
И поношение любое?
Досель о нем мне по ночам
Грустить назначено судьбою.
А что в итоге? Грех и срам.

Он мертв давно - уж тридцать лет,
А мне досталась доля злая:
Надежд на счастье больше нет,
Ушла моя краса былая.
Стыжусь раздеться догола я:
Что я теперь? Мешок с костями,
И страх сама в себя вселяю,
И от тоски давлюсь слезами.

Где брови-арки, чистый лоб,
Глаза пленявший белизной,
И золотых волос потоп,
И взор, в сердца струивший зной
Своею дерзостью шальной,
И нос, не длинный, не короткий,
И рот, что ал, как мак степной,
И ямочка на подбородке?

Где гибкость рук моих точеных,
И пышность соками налитой
Груди, приманки для влюбленных,
И зад упругий, крепко сбитый,
Встарь намахавшийся досыта,
И сладостный заветный клад,
Меж двух мясистых ляжек скрытый,
И вкруг него цветущий сад?

Лоб сморщен, голова седа,
Облезли брови, взгляд поблек,
Хоть блеском в прошлые года
К себе торговцев многих влек,
В ушах и на щеках пушок
Щетиною сменился грубой,
Нос изогнулся, как крючок,
Беззубы десны, ссохлись губы.

Вот участь красоты на свете:
Свело дугой персты-ледяшки,
Повисли руки, словно плети,
С мочалой сходствуют кудряшки,
Сгнил сад любви - там запах тяжкий,
Обмякли и пожухли сиськи,
И ляжки больше уж не ляжки,
А съежившиеся сосиски.

Так, сев на корточки кружком,
Зимой холодной разговоры
Мы, дуры старые, ведем
Про золотую нашу пору.
Вмиг отгорел огонь, который
Мы сглупу развели столь рано.
Оскудевает слишком скоро
Тот, кто щедрит не в меру рьяно».

Не отвергайте беспричинно
Небесполезного совета
Ты, кошелечница Катрина,
И ты, ткачиха Гийеметта.
Всю ночь ловите до рассвета
Поклонников любого сорта -
Желанны вы лишь в дни расцвета:
На торг нейдут с монетой стертой.

Пусть грубы, скупы, злы мужчины -
Зря, Бланш-башмачница, не сетуй
И с кротостию голубиной
Служи им, шляпница Жаннетта.
Ведь чуть для вас минует лето,
Вы не годны уже ни к черту,
Как клирик, что презрел обеты:

Чарует не лицо - личина,
Которая на нем надета.
Отнюдь не красоты картинной
Ждет друг от своего предмета,
Но нежности, тепла, привета,
А у старух дыханье сперто,
И потому тепла в них нету.
На торг нейдут с монетой стертой.

Запомните же, девки, это,
Пока не жалки, не мухорты
И песня ваша не допета:
На торг нейдут с монетой стертой.

Хорош иль нет совет, что мною
Был выше к девкам обращен,
Назад не заберу его я:
Ведь на бумагу занесен
Моим писцом Фирменом он
(Будь проклят этот плут, коль скоро
По лени текст им искажен:
Огрех слуги - вина синьора).

Но может, это прочитав,
Иной влюбленный возмутится
И возразит мне: «Ты не прав,
И говорить так не годится.
Кто не в пример тебе стыдится
Со шлюхами водить знакомство,
Тот от любви не отвратится,
Озлясь на них за вероломство.

Мужчины любят их лишь час,
Они ж мужчин - за деньги только,
Ложась в постель с любым из нас,
Покуда есть в мошне хоть сколько,
И если глуп ты не настолько,
Чтобы добра от девок ждать,
У честной женщины изволь-ка
Любви и верности искать».

Такие доводы, боюсь,
Не в силах буду я разбить
И всеконечно соглашусь,
Что потаскух не след любить.
Но разве вправе я забыть,
Хоть и трактую их нелестно,
Что, прежде чем начать блудить,
Они ведь тоже были честны?

Ничей дурной язык не мог
Ни в чем их упрекнуть сначала.
У каждой был один дружок.
Та клирика предпочитала,
А эта ряс не одобряла,
И был мирянин избран ею,
Чтоб страсть тушить, что в ней пылала
Антонова огня сильнее.

Как и советует «Декрет»,
Они сперва в делах таких
Старались соблюсти секрет,
Дабы не соблазнять других,
Но вскорости дружков былых
Им начало недоставать,
И ныне каждая из них
Согласна с кем попало спать.

Не знаю, чем такого рода
Распутство в них порождено,
Но женской, видимо, природой
Оно предопределено.
Могу добавить лишь одно -
Что в Лилле, Реймсе и Труа,
Везде известно всем давно:
Трикраты больше шесть, чем два.

К тому ж вольнолюбива страсть:
Где нет свободы - нет желанья,
И вправе мы, натешась всласть,
Сказать друг другу: «До свиданья!» -
Чтоб жизнь не превратить в страданье:
Не всякий же отдать готов
В любви, охоте, фехтованье
За миг отрады год трудов.

Блуди, гуляй, коль хватит сил,
И летом, и зимой студеной,
Но помни, чтоб ты не творил:
Нет дурня хуже, чем влюбленный.
Страсть оглупляла Соломона,
Из-за нее ослеп Самсон,
В обман Далилою введенный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Когда певец Орфей ходил
За Эвридикой в ад бездонный,
Его едва не поглотил
Пес Цербер, этим разъяренный.
Нарцисс, самим собой плененный -
Красив он был, да неумен, -
Свалился в ключ незамутненный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Сарданапал, что Крит смирил,
Сменить, бабенкой одуренный,
Свой пол по прихоти решил
И прял, по-женски обряженный.
Атласом ляжек распаленный,
Забыл Давид, что должен он
Блюсти Господние законы.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Отец Фамари поручил
Напечь лепешек для Амнона,
И чести тот сестру лишил,
Желанием воспламененный.
На что был Ирод царь смышленый,
А все ж Креститель им казнен
В угоду девке развращенной.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Скажу я про себя: я был
Бит, словно прачкой холст беленый,
За то, что спьяну нагрубил
Катрине де Воссель взбешенной;
Ноэль же, ею приглашенный,
Следил, как, бос и оголен,
Домой бежал я, пристыженный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Но остудить мой плотский пыл
Не смог урок преподнесенный,
И если б даже мне грозил
Костер, как ведьме уличенной,
Грешил бы все ж я беспардонно,
Не веря ни одной из жен:
Они всегда к коварству склонны.
Счастливец тот, кто не влюблен!