Анна Савина - Весна. Стихи.
Тридцать лет спустя
Вчера достала с книжной полки
потёртый томик наугад:
стихи Есенина и Блока,
и Маяковский с ними в ряд.
Не в этом суть…
………………Хотя, конечно,
мой долг — отдать поэтам честь,
и с восхищением неспешно
хоть пару строчек перечесть.
Я перечла,
……и восхитилась(!)
Но не поэтами — Бог мой!
Здесь, кроме них,
……………скажи на милость,
творил ещё один герой —
такой родной и близкий самый
лишь с карандАшиком в руках:
знакомый стиль
…………и почерк мамы
в скупых заметках на полях.
Ищу, волнуясь, год изданья:
ого(!) минуло тридцать лет —
с тех пор как эта книга маме
дарила добрый,
……………………тихий свет.
Она была беспечно-юной.
Вся жизнь казалась впереди,
и сердца трепетные струны
рождали музыку в груди.
Да, я могла теперь построчно
читать волнующий роман,
что бился пульсом многоточий
вослед подчёркнутым словам.
Три восклицательные знака!!! —
Есенин…… строчки о любви……
А дальше?
………Дальше кто-то плакал
и подчеркнул: «Не уходи!»…
Чуть ниже горький знак вопроса —
вопросы чётко ставит жизнь…
Но нет ответа…
…………Только слёзы,
пятном размывшие «Вернись!»
И я дрожащею рукою
листала повесть давних дней,
а образ мамы, в чём-то новый,
казался ближе и родней.
Хотелось взять её ладошки —
той, юной, —
…………………девочки почти,
чтобы согреть в далёком прошлом,
от бед и горестей спасти.
Но жизнь, по счастью, многолика —
и вот уже с других страниц
сверкает мамина улыбка,
и яркий свет из-под ресниц.
Легко, размашисто и смело
знакомым почерком:
……………………… «Люблю!»
Душа торжественно пропела
гимн Счастья в пику февралю.
Во власти тайной, сладкой боли
я взгляд от строчек отвела,
закрыла томик……… и невольно
к губам тихонько поднесла.
Дождь
Ни в земной, ни в небесной вотчине —
В царстве голых полей и рощ
Съехать медленно на обочину,
Чиркнуть спичкой…… и слушать дождь.
Дым пуская в густые сумерки,
Вязнуть взглядом в холодной мгле,
Наблюдать, как трепещет струйками
Небо влажное на стекле.
А потом, докурив последнее,
Лёгкий пепел стряхнуть в окно.
И опять под ногой сцепление.
Жму на газ: девяносто, сто…
Дальше больше — смелей и ветреней.
Режут фары ночной простор,
А Луна где-то там, за ветками,
Мой единственный светофор.
Мир летит, обжигает скоростью,
Шквальным ветром, стеной дождя.
То и дело меняю полосы,
Обгоняя саму себя.
И устало плывёт сознание
За рекой золотых огней,
Что размыты во тьме туманами,
Лёгкой дымкой ночных полей.
Два щелчка магнитолы старенькой.
Зябнут пальцы, сжимая руль…
Чей-то голос на «Русском радио»
Шепчет блюзово про июль.
Но не греют слова знакомые.
Лишь привычный озноб в ночи
В такт с вибрацией телефонною —
(Нет бы вовремя отключить!)
Ни в земной, ни в небесной вотчине —
В царстве голых полей и рощ
Я спасалась от одиночества,
Просто слушая тихий дождь.
…………………………
Минздрав России предупреждает:
«Курение опасно для жизни!»
Равно, как и превышение скорости…
Сказ о багульнике
Морозным днём, куда-то торопясь,
в толпе людей я шла по переходу,
где сотни ног месили дружно грязь,
как в ступе, замерзающую воду.
Играл баян. Летел отборный мат —
из кожи лез какой-то богохульник.
Вдруг полумрак рассеялся. Мой взгляд
привлёк охапкой сложенный багульник.
Небритый бомж, голодный и больной,
в надежде заработать лишний рубль,
привёз кустов засушенных с собой
и впаривал букетиками людям.
…………………………
Мгновенно я забыла обо всём.
Лишь память возвратила образ детства.
Приморье……… лес…… и двухэтажный дом
с речушкой неглубокой по соседству.
Там, за холмом, сквозь утренний туман
багульника лиловые соцветья
в низинах диких топей и полян
росою серебрились на рассвете.
И бережно доверчивый народ
хранил одно старинное преданье
о том, что если девушка найдёт
раскрывшийся багульник утром ранним —
пусть срежет ветвь. А рядом молока
в кувшине аль другой какой посуде
оставит старикам-лесовикам
и мысленно попросит их о Чуде.
………………………
Не знаю, что случилось в этот миг —
какая блажь рассудком овладела?
Но только я помчалась напрямик
на поиски молочного отдела.
И вот опять: подземный переход.
С пакетом молока стою, робея.
А мимо прёт…… толкается народ,
рассерженно сворачивая шею.
— По чём букет?
— Какой такой букет?
Старик икнул:
— Сказала б лучше веник…
Багульнику цены приличной нет,
задаром отдаю…… считай, без денег.
Десятку дашь? Рука, небось, легка?
Ох, выпил мне кустарник этот крови…
— Десятку дам. В придачу молока.
Вот угощайтесь, пейте на здоровье.
— Что? Молоко? На кой оно мне ляд?
Чекушку б взял, а молоко не буду.
— Бери, бери. Так ангелы велят…
И к вечеру, глядишь, свершится чудо.
……………………………
Я шла домой, держа в руках букет,
лиловые соцветия дрожали.
А ангелы смотрели мне вослед,
и улыбаясь, что-то затевали…
……………
Всё ближе ночь. Мороз серчал и креп.
Но под землёй теплее…… хоть и душно…
Старик продал последний свой букет
и честно заработал на чекушку.
Давно успел забыть про молоко —
оно лежало в старенькой котомке.
Чуть дальше, от бомжа недалеко,
считала деньги нищенка с ребёнком:
«Эх, мало накидали в этот раз…» —
позвякивая мелочью в кармане,
невесело она скосила глаз
на парня, что трындычил на баяне.
«Вот тоже…… жалко парня… спору нет…
Служил в Чечне. Пришёл калекой с фронта.
Но всё ж, как ни крути, — он конкурент —
сей факт не стоит сбрасывать со счёта.»
Старик спросил:
— Чего ты там бурчишь?
Устала? Или к ночи разморило?
— Да что-то беспокоится малыш…
Не хочет спать… насилу усыпила…
Проснётся — и не знаю чем кормить.
Уж поздно. Магазины все закрыты.
Старик прокашлял:
— Госсссподи… иии-ититить…
Не суетись… Ребёнок будет сытым.
Смотри-ка… фокус… ррррраз…… и молоко…
Он щёлкнул огрубевшими перстами.
Задача-то решается легко.
Малыш сопел во сне, прижавшись к маме.
— Вот чудо! Ты совсем, как Дед Мороз.
От радости мамаша просияла.
— И впрямь Мороз… такой же красный нос —
недаром, значит, водка согревала.
…………………
— Эй, граждане, а ну кончай базар! —
Высокий мент смотрел на них сурово.
— Здесь просто переход, а не вокзал,
и не ночлег для нищих, право слово.
Давайте- ка по-быстрому наверх.
Дедуля, собирай свои манатки…
Так… баянист… приказ касался всех!
Ну, что же … у ментов свои порядки…
От окрика ребёнок в аккурат
заплакал, заглушая баяниста…
— Послушайте, товарищ лейтенант,
позвольте накормить его…… Я быстро!
Вот молоко…… Хороший человек —
дедуля угостил…… спаси-помилуй…
щас покормлю, и сразу же наверх…
Да, с молочком нам славно подфартило.
— Корми… корми… — и, стоя над душой,
он руки на груди сложил спесиво.
А сам смотрел, как крутит головой,
малыш и корчит рожицы…
— Спасибо…
……………………
— Ну, ладно… ладно. что ж …я сам отец…
и Димке моему уже полгода…
Ты глянь… а твой не кушает, стервец…
— Да…… может быть, стесняется народа?
— Вот ляпнешь тоже! — вставил слово дед, —
Малец живёт в подземном переходе —
и стал бы он теперь сто лет в обед
стесняться и канючить при народе?
— И то сказать…… А ну-ка дай сюда… —
Наш лейтенант склонился над мальчонкой.
— Эх, вечно с вами, с бабами, беда…
Не можешь накормить уже ребёнка.
Смотри, как надо! — просто и легко
взял малыша… поднял… поправил шапку…
— Тааак…… кто это не хочет молоко?
И кто у нас не слушается мамку?
Прижал к груди, как истинный отец,
спокойно, без вопросов, по-хозяйски
поднёс к губам бутылочку:
— Малец,
давай-ка ешь…… хорош слюнявить пальцы!
Мгновенно наступила тишина.
Все замерли…… Пацан смешно зачмокал.
— Вот умница…… давай-ка, старина,
расти большой… ага… как я… высокий…
Малыш поел и маленькой рукой
за палец ухватил большого дядю,
вздохнул… и улыбнулся, как родной…
А тот, смутившись вдруг, его погладил.
И тут же в руки матери отдал,
закашлялся…… безмолвно развернулся…
— Куда же вы, товарищ, лейтенант?
Но он ушёл…… ушёл…… не оглянулся…
Лишь рация трещала тут и там:
— Седьмой…… как обстановка в переходе?
Поднёс прибор к обветренным губам:
— Нормально……… всё о, кей…… нормально… вроде…
Но комом эти лживые слова
вставали в горле: "Где уж там нормально?
Всё не нормально! Люди…… и страна……
и я…… и ты… и все…… и все повально!»
………………………………
А дальше пусть вершатся чудеса…
Когда-нибудь он станет генералом,
чтоб с важного, высокого поста
страну свою избавить от подвалов,
от смрадных переходов ледяных,
от нищенок, бомжей и проституток,
от мальчиков, вернувшихся с войны —
утративших кто ноги, кто рассудок…
……………………………………
Так ангелы пророчили во тьме…
Спал инвалид, сложив в углу ходули.
Спал бомж… И я спала… и снился мне
лиловый, чудодейственный багульник…
Срез