Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

Стоял я, к мачте прислонясь,
Следя валы глазами.
Прости, родимая страна!
Мой челн под парусами!

Вот милый дом на берегу,
На стеклах отсвет солнца;
Гляжу я долго, но никто
Не машет из оконца.

Не лейтесь, слезы, – вы глаза
Туманом мне застлали!
Больное сердце, не порвись
От горя и печали!

Ульрих лесом зеленым спешит на коне,
Лес зеленый так шепчется сладко;
Вдруг он видит… девица стоит в стороне
И глядит из-за ветви украдкой.

Говорит он: «Да, знаю, друг нежный ты мой,
Я твой образ прекрасный, цветущий;
Он всегда увлекает меня за собой
И в толпу, и в пустынные кущи!..

Вон две розы-уста, что так милы, свежи,
Так приветной улыбкой сверкают;
Но из них сколько слов вероломства и лжи
Так противно подчас вылетают!

Оттого-то уста у подруги моей
Точно розы расцветшей кусточки,
Где, шипя, пресмыкается множество змей,
Пропускающих яд сквозь листочки.

Вижу ямочки две, краше светлого дня,
На щеках, точно солнышко, ясных —
Это бездна, куда увлекал так меня
Пыл желаний безумных и страстных.

Вот и милых кудрей золотая волна,
Вниз бегущих с чудесной головки:
То волшебная сеть, что соплел сатана,
Чтоб отдать меня в руки плутовки.

Вот и очи, светлее волны голубой,
В них такая и тишь и прохлада!
Я мечтал в них найти чистый рай неземной,
А нашел лишь преддверие ада!»

Ульрих дальше чрез лес держит путь на коне;
Лес шумит так уныло, прощально…
Вдруг он видит – старушка сидит в стороне,
И бледна так она и печальна…

Говорит он: «О, мать дорогая моя,
Одного лишь меня в мире целом
Ты любила – и жизнь твою бедную я
Так печалил и словом, и делом!

О, когда бы я слезы твои осушить
Мог моею горячей любовью,
Дать румянец на бледные щеки, облить
Их из сердца добытою кровью!»

Ульрих далее едет на борзом коне,
И в лесу понемногу темнеет,
И он слышит порой голоса в стороне,
И порою вдруг ветер повеет.

Ульрих слышит, что звуки им сказанных слов
Кто-то по лесу вслух повторяет:
Повторяют их птички в раздолье кустов,
Пенье весело лес оглашает.

Ульрих едет и славную песню поет
О раскаянье, муке суровой,
И когда он ее до конца допоет,
Начинает затягивать снова.

Я помню, как ее впервые,
Волшебницу, услышал я,
Как звуки сладостно дрожали,
И тайно в сердце проникали,
И слезы чудно извлекали,
И вдаль неслась душа моя!

И сон объял меня, и снилось
Мне, будто я еще дитя
И, сидя в спальне при мерцанье
Лампады, скромный, весь вниманье,
Читаю старое сказанье,
А ветр в окно стучит, свистя.

Вот сказка оживляться стала,
И из могил со всех сторон
Выходят рыцари сразиться.
Роланд сам к Ронсевалю мчится,
Войска уж двинулися биться,
Меж них предатель Ганелон,

Вот падает Роланд могучий,
И льется кровь его рекой;
Свой славный рог берет он в руки,
Трубит он; но едва лишь звуки
Достигли Карла – в смертной муке
Уж кончил жизнь свою герой.

При этих мощно скорбных звуках
Я пробуждаюся от сна…
Сказанье быстро исчезает,
Толпа певицу поздравляет
И громким «браво» оглушает,
И всех благодарит она.

Слышишь, к нам несутся звуки
Контрабаса, флейты, скрипки?
Это пляшут поселянки
На лугу, под сенью липки.

«Контрабасы, флейты, скрипки!
Уж не спятил ли с ума ты?
Это хрюканью свиному
Вторят визгом поросята».

Слышишь, как трубит охотник
В медный рог свой в чаще темной?
Слышишь, как ягнят сзывает
Пастушок волынкой скромной?..

«Я не слышу ни волынки,
Ни охотничьего рога;
Вижу только свинопаса,
Что идет своей дорогой».

Слышишь пенье? Сладко в душу
Льется песня неземная;
Веют белыми крылами
Херувимы, ей внимая…

«Бредишь ты! Какое пенье
И какие херувимы!
То гусей своих мальчишки,
Распевая, гонят мимо».

Колокольный звон протяжный
Раздается в отдаленье;
В бедный храм свой поселяне
Идут, полны умиленья.

«Ошибаешься, мой милый:
И степенны и суровы,
С колокольчиками идут
В стойло темное коровы».

Посмотри, между ветвями
Платье белое мелькает:
То идет моя подруга,
Страстью взор ее блистает.

«Вот потеха! Иль не знаешь
Ты лесничихи-старушки?
Целый день с клюкою бродит
У лесной она опушки».

Все вопросы фантазера
Осмеял ты ядовито…
Одного ты не разрушишь —
Что глубоко в сердце скрыто…

В вечерний час, и тихий и печальный,
Ко мне слетают призраки былого,
И по щекам катятся слезы снова,
И тяжело душе многострадальной.

И словно в глади зеркала хрустальной,
Черты лица я вижу дорогого:
Сидит с иглой и не промолвит слова,
Овеянная тишью изначальной.

И вдруг встает со стула, и срезает
Чудесный локон из волнистой пряди,
И мне дает, – о, как я рад награде!

Но дьявол мне испортил всю забаву
Из тех волос он свил канат на славу
И много лет на нем меня таскает.

«В последний раз, когда мы повстречались,
Ты поцелуя не дала в залог», —
Так молвил я, и нежен был упрек,
И алые уста ко мне прижались.

И от цветов, что в вазе распускались,
Ты отделила миртовый росток
«Возьми с собой, и посади в горшок,
И под стеклом держи». И мы расстались.

Давным-давно тот мирт уж не цветет,
Ее давным-давно я не встречал,
Но поцелуй доныне душу жжет.

И как-то вновь в то место повлекло
Меня. Всю ночь у дома я стоял
И прочь ушел, когда уж рассвело.