Нина Гаген-Торн - Memoria
Разумник Васильевич бесстрастно попыхивал трубочкой, никому не мешая высказываться. Лишь мягко направлял порядок выступлений. Требование изучать марксизм рассматривалось беспристрастно, как и требование абсолютной свободы, которое выдвигал Константин Эрберг, называвший себя анархистом. У него была седеюще-львиная голова, подстриженные седеющие усы, миндалевидные зеленые глаза, хорошо завязанный галстук и палка с серебряным набалдашником. Он только что выпустил книжку стихов под названием «Плен». На ее обложке обнаженные руки натягивали лук, пуская в звездное небо стрелу. Он умел говорить элегантно и вежливо. Этого не умел споривший с ним поэт Владимир Пяст. Большой и тяжелый, слегка заикаясь, он требовал непреложных истин, без компромиссов. Говорил про себя, для себя, не замечая окружающих.
Разумник Васильевич с бесстрастной справедливостью регулировал прения. И Дмитрий Михайлович Пинес, приветливо поблескивая пенсне, взглядом подтверждал — каждый может говорить все, что думает, во что верует… Каждый… Когда Дмитрий Михайлович улыбался, все понимали: любой спор надо вести, уважая противника. Дмитрий Михайлович Пинес был сердцем Вольфилы. Мягкое сердце, но непреклонная справедливость. Его длинная фигура поднималась из-за стола для возражения. Все знали: возражая, он не ущемляет противника, вдумывается в его точку зрения.
Как камень в глубокую воду, канул Пинес в лагеря и без вести пропал там. Мало кто знает теперь об этом человеке, и я должна рассказать все, что помню, потому что это был настоящий человек. Ему было в то время лет тридцать. Высокий, угловатый, очень худой. Поблескивало пенсне на подвижном лице. Вдруг освещала лицо улыбка и опять пропадала. Он становился сосредоточен. Жена его, Роза Яковлевна Мительман, приветливая светловолосая женщина, ласково подтрунивала над его рассеянностью, над вечным желанием кому-то помочь, доставить радость. Они жили на 6-й Советской, в первом этаже. Вход со двора был низок, а выходившие на улицу окна поднимались почти до второго этажа. Стоя на мостовой, можно было увидеть густоволосую голову, склоненную над столом.
Белыми ночами, набродившись по городу, в юношеской тревоге от обступающих, охватывающих как половодье мыслей, подходила я к этому окну. Горела настольная лампа под зеленым абажуром, склонялась над столом темноволосая хохлатая голова.
— Дмитрий Михайлович! Дмитрий Михайлович! — звала я. — Я должна вам нечто сказать.
Он открывал окно, приветливо улыбаясь.
— Нина Ивановна, я с удовольствием бы послушал вас, но сейчас половина первого. Ворота у нас закрывают в 12, и я не знаю, как вас впустить.
— Я влезу по трубе, вот она!
Молодой обезьяной я лезла по трубе, и не успевал он сдвинуть стол, заваленный книгами, как я садилась на подоконник и начинала:
— Мне кажется, Дмитрий Михайлович, что Владимир Соловьев в «Критике отвлеченных начал» великолепно разделал западную философию! Несостоятельность абстрактного мышления. Никакой Арон Захарович не найдет возражений на его аргументы о негодности попыток Канта доказать бытие Бога как вещи в себе гносеологическими постулатами! Несчастный старик Кант жестоко и трагически ошибался, опираясь на гносеологию! Я хотела бы написать его биографию и понять — что с ним случилось?
Вы подумайте: был веселый доцент, занимался естественными науками, жадно изучал географию этой планеты. Открыл закон Канта — Лапласа. Мечтал о путешествиях. И вдруг — отрезал себя от мира явлений, ушел в мир абстракций, надеясь найти там Бога. И ходил по Кенигсбергу с точностью часов. Что с ним произошло? Я когда-нибудь, наверное, напишу об этом.
— Конечно! Это очень интересная биография, — отвечал Дмитрий Михайлович. — Пишите! Еще не останавливались на этом душевном кризисе! Я думаю, это будет очень интересная работа.
Со всей серьезностью и уважением он выслушивал завиральные идеи двадцатилетней девчонки или ее самоуверенные стихи. В другой раз, влезая по трубе, я вдруг сообщала:
Земля — только круглая груда,
Как ком испеченного хлеба…
А небо, веселое небо.
Над нами, под нами и — всюду!
— Понимаю, — говорил он, — продолжайте!
— Это все! Жить — очень интересно. Покойной ночи, Дмитрий Михайлович!
И, соскользнув вниз по трубе, уходила бродить по светлому пустому городу, над которым мерцало светлое небо, а шаги гулко отдавала тишина подворотен.
Деятельность Вольфилы с октября 1918 года, когда она открылась, по 1923 год была очень интенсивной и разнообразной. Как видно из последней сохранившейся афиши об открытом заседании 10 декабря 1922 года, это было CXLIX (149) заседание. (Афиш в фонде № 70 Пушкинского дома сохранилось всего 49.)
Секретарем Вольфилы был назначен Владимир Васильевич Бакрылов. До Вольфилы он был правительственным комиссаром театров. До революции, с 15 лет — политическим ссыльным в Сибири. Сохранились его подписи на документах 1920–21 гг. и данное ему за подписью Иванова-Разумника удостоверение от 21/I 1921 года.
Создавались целые циклы, объединенные одной темой. Так, в 1921 г. все воскресные заседания октября были посвящены Ф. М. Достоевскому, ноября — Данте (афиша № 49). В 1922 году февраль был посвящен докладам о Пушкине (афиша № 43), август — воспоминаниям об А. А. Блоке, сентябрь — о Хлебникове. Но обычно циклы и целые курсы лекций шли в кружках.
Красной нитью через все заседания проходила тема связи философии с жизнью, свобода мысли.
Первая годовщина открытия воскресников проходила в большом зале Географического общества. Сохранился протокол этого заседания (Пушкинский дом, ф. № 79, опись 5, № 11). Тема заседания — Платон. Вместо доклада — собеседование, каждый высказывает свою точку зрения. Чем важен и близок Платон Вольфиле? А. З. Штейнберг указывает: «Платон — философ, для которого не было противопоставления философии и жизни. Такое восприятие Платона в эпоху Возрождения создало вольную Флорентийскую академию, объединившую свободно мысливших ученых, поэтов, художников. Их объединяла задача соединить философию и жизнь. Для Вольфилы также философия — дело жизни, а дело жизни освещается философией…»
Профессор Чебышев-Дмитриев сказал: «Недавно я пришел в Вольфилу и уже не могу оторваться от этого приюта свободной мысли, от этого оазиса… Всем присутствующим я должен сказать: в Вольфиле нам дана возможность героизма, творческого духа».
Приветствуя Вольфилу от Наркомпроса, зам. наркома просвещения М. П. Кристи сказал: «Советская власть часто слышит от Вольфилы прямые или косвенные упреки, но советская власть не боится свободной мысли. Нельзя смешивать суровые меры, применяемые властью в гражданской войне, с посягательством на свободу мысли. Самый факт существования ВФА показывает, насколько терпима существующая власть и как широки ее задания».
В заключительном слове председатель К. А. Эрберг сказал: «Сегодня объединились две темы: о Платоне и о Вольфиле. Вольфила ценит в Платоне творческое начало. Это начало мы будем ценить во всех других философах — и в мудрости мужика и в мудрости поэта. Вольфила будет находить революционное творческое начало всегда и везде, иначе она не будет Вольной ассоциацией…»
Перелистываю папочку с надписью: «Анкеты-заявления членов-соревнователей». Вопросы: имя, фамилия, возраст, чем интересуетесь? Среди анкет много молодежи от 17 до 25 лет. Нахожу: Зощенко Михаил Михайлович, 23 года, студент-филолог. Невольно приходит мысль, а милиционер Миша — уж не Зощенко ли? Ведь как раз в эти годы Зощенко служил в милиции. Из его биографии известно, что в эти годы он начал заниматься изучением Маркса. Не он ли ярый спорщик, выступавший на чтении «Мы» с требованием изучать Маркса? Не он ли чернявый юноша, что ставил винтовку у камина и потом уходил с ней на милицейские посты? Конечно, это требует дополнительных изысканий. Но интерес М. М. Зощенко к работам Вольфилы виден из того, что очень рано, в начале ее создания, он вступил в члены-соревнователи. Есть и еще одна анкета серапионовца: «Лев Натанович Лунц, 19 лет, студент-филолог».
Значит, не только учителя «Серапионов», но и сами литературные братья принимали участие в Вольфиле. В. А. Каверин не прав, утверждая, что она была совсем чужда «Серапионам».
Анкеты сохранились не полностью: их всего 144. Многие буквы совсем отсутствуют, в других остались случайно уцелевшие имена. Но даже эти неполные сведения создают впечатление о составе членов-соревнователей.
Больше половины анкет — это студенческая молодежь от 17 до 25 лет (62 анкеты). Есть двое 16-летних школьников, 3 матроса. 42 анкеты людей среднего возраста: учителя, врачи, инженеры, художники. 35 анкет пожилых людей (от 40 до 65 лет) тоже разных специальностей. Среди них: Эрнест Львович Радлов, профессор философии, 8/XI-19 г. Анкета указывает, что он, как и ряд других профессоров, был связан с Вольфилой с самого начала. Вступил как член-соревнователь. В действительные члены он был избран 22/I-20 г.
