Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница
Размышляя таким образом, я увидел издалека яркий свет — это и была харчевня Мынжоалы, как ее называют по старинке, хотя хозяин умер лет пять тому назад и теперь харчевня принадлежит его жене. Молодец баба! Когда хозяйничал муж, харчевню чуть было не продали за долги. А теперь вдова не только выплатила все до копейки, но еще починила дворовые постройки, поставила каменную ограду, и люди поговаривают, что у нее завелись деньжонки. Одни думают, что она нашла клад; другие уверяют, что она занимается ворожбой. Однажды пытались забраться к ней воры. Начали ломать дверь. Один из них, самый здоровенный, не человек, а бык, поднял было топор, размахнулся и тут же замертво свалился на землю. Другой, его брат, хотел что-то крикнуть, но не смог шевельнуть языком — онемел. Грабителей было четверо. Мертвого взвалил на плечи его онемевший брат и хотел убежать со двора, чтобы похоронить где-нибудь подальше. Не успели грабители добраться до ворот, как вдруг хозяйка открывает окно и кричит: «Караул! Воры!» — и откуда ни возьмись появляется пристав с конными жандармами. Пристав спрашивает: «Кто такие?» Двое успели убежать; остался немой с трупом на плечах. Как тут произвести следствие? Кто поверит, что он действительно немой, а не притворяется? Долго его били, думали — заговорит, — все еря. С тех пор у воров пропала охота покушаться на харчевню Мынжоалы…
Припоминая все эти толки, я подъехал к харчевне. Во дворе стоило множество подвод. На одних свозили в долину лес, на других везли в горы кукурузу. Вечер был осенний, холодный. Возчики грелись у костров — это яркое пламя я и видел издали. Слуга взял моего коня и отвел на конюшню, чтобы накормить. Я вошел в корчму. Здесь было много народу, шум, гомон. Два заспанных цыгана, один со скрипкой, другой с кобзой, пиликали в углу.
Чувствуя, что проголодался и что холод пробирает меня до костей, я спросил мальчика за стойкой:
— А где хозяйка?
— На кухне.
— Там, должно быть, теплее, — сказал я и прошел на кухню.
На кухне чисто. Пахнет свежевыпеченным хлебом, не то что
в корчме, где воняет мокрой овчиной и дегтем. Хозяйка стоит у печки.
— Здравствуйте, госпожа Маргиола!
— Добро пожаловать, господин Фэникэ.
— Найдется у вас что-нибудь покушать?
— Для таких хороших господ — хоть в полночь.
И Маргиола тут же приказывает служанке накрыть на стол, потом указывает мне на буфетную стойку и говорит:
— Смотрите и выбирайте.
Я всегда считал, что госпожа Маргиола красивая, статная женщина. Но еще никогда она не казалась мне столь привлекательной, как в этот вечер, — а ведь я знал ее давно, еще с детства. Когда мы ездили с покойным батюшкой в город, мы всегда останавливались в харчевне Мынжоалы.
Был я молод, недурен собой и дерзок, пожалуй, скорее дерзок, чем недурен. Я подошел к Маргиоле и, как только она наклонилась к печи, обнял ее за талию и коснулся ее крепкой руки. Тут черт меня дернул ущипнуть ее.
— Вам что, делать нечего? — спрашивает Маргиола и смотрит на меня, скосив глаза.
— Красивые у вас глаза, госпожа Маргиола! — говорю я, чтобы загладить свою вину.
— Не льстите, скажите-ка лучше, чего вам подать.
— Дайте мне… дайте… то, что у вас есть.
— Ладно…
Я говорю со вздохом:
— Какие же у вас красивые глаза, госпожа Маргиола!
— А что, если это услышит ваш тесть?
— Какой тесть?.. Откуда у меня тесть?
— Напрасно вы думаете, что под шляпой вас никто не узнает… Разве вы не направляетесь к полковнику Иордаке, чтобы обручиться с его старшей дочерью?.. Не глядите на меня такими удивленными глазами… Проходите в комнату и садитесь за стол.
Много чистых и уютных комнат видел я на своем веку, но такой… Что за постель! Какие занавески! Какие стены! А потолок! Кругом все так и сияет молочной белизной — и абажур и вышивки.
В комнате тепло, как под крылышком у наседки. А запах айвы и яблок!
Прежде чем сесть за стол, я оглянулся, пытаясь определить, где восток, чтобы помолиться. Внимательно оглядел углы — ни одной иконы. Хозяйка заметила мой взгляд и говорит:
— Что вы ищете?
— Иконы. Где они у вас?
— Да ну их! Только клопы заводятся…
Опрятная женщина!.. Я сел за стол и перекрестился. Вдруг раздался страшный визг: по-видимому, я наступил на кота, который выскочил из-под стола и кинулся к двери. Хозяйка быстро открыла дверь, и кот выскользнул во двор. В это время ворвавшаяся в комнату холодная струя воздуха погасила лампу. Начинаем искать в потемках спички; я шарю в одном углу, хозяйка в другом — пока не столкнулись посреди комнаты. Я обнимаю ее и начинаю целовать. Она не то сопротивляется, не то отвечает на поцелуи. Лицо у нее пылает, рот влажный, возле ушей нежные завитки. Долго мы искали спички. Когда же наконец пришла служанка со свечой и едой на подносе, стекло лампы совсем остыло.
Превосходное угощение! Свежевыпеченный теплый хлеб, жареная утка с капустой, свиные колбаски, прекрасное старое вино и кофе по-турецки! Смех, веселые шутки… Спасибо хозяйке! После кофе она приказала служанке:
— Скажи-ка, чтобы подали бутылку выдержанного белого…
Замечательное вино! У меня сразу отяжелели ноги. Слегка опершись о кровать, я закурил сигарету и сквозь дымок поглядел на хозяйку, которая свертывала мне другую.
— А все-таки прелестные у вас глаза, госпожа Маргиола!.. Только знаете что?
— Что?
— Если вам не трудно, прикажите подать еще кофе, но не такого сладкого.
Служанка принесла кофе и говорит:
— Господа, вы тут сидите разговариваете и даже не знаете, что делается на дворе.
— Что такое?
— Подул северный ветер… приближается буран.
Я мигом вскочил на ноги и поглядел на часы: было без четверти одиннадцать. Вместо тридцати минут я просидел в харчевне два с половиной часа! Вот к чему приводит разговор с женщиной!
— Пусть выведут моего коня.
— Кто? Слуги спят.
— Тогда я сам пойду на конюшню.
— А у полковника-то вас здорово приворожили! — рассмеялась госпожа Маргиола, задерживая меня у выхода.
Я тихонько отстранил ее, распахнул дверь и остановился на пороге. В самом деле поднялась ужасная непогода. Костры во дворе давно потухли, и возчики спали, тесно прижавшись друг к другу. Ветер крепчал с каждой минутой.
— Это буран, — сказала госпожа Маргиола, ежась от холода, и схватила меня за руку. — Вы с ума сошли, ехать в такую погоду? Оставайтесь ночевать, завтра на рассвете поедете.
— Нельзя.
Я высвободил руку и решительно направился к конюшне. С великим трудом мне удалось разбудить конюха и разыскать своего коня. Я оседлал его, подвел к крыльцу и зашел в комнату, чтобы проститься с хозяйкой. Она сидела на кровати и в раздумье вертела в руках мою шапку.
— Сколько я вам должен? — спросил я.
— На обратном пути заплатите, — ответила хозяйка, пристально глядя на мою шапку.
Потом она встала и протянула ее мне. Я надел шапку набекрень и, глядя в глаза хозяйки, поблескивавшие каким-то странным огнем, сказал:
— Целую ваши глазки, госпожа Маргиола!
— Счастливого пути!
Я вышел на крыльцо и вскочил на коня; старая служанка открыла ворота, и я очутился на дороге. Опершись левой рукой на круп лошади, я обернулся и через забор увидел приоткрытую дверь комнаты, а в глубине силуэт женщины, заложившей руки за голову. Тихонько насвистывая песенку, я поехал шагом. Обогнув забор, я выехал на шоссе, перекрестился и пожелал самому себе счастливого пути. В тот же миг я услышал, как хлопнула дверь и раздался кошачий визг. Маргиола, зная, что я ее больше не вижу, захлопнула дверь и прищемила коту хвост. Проклятый. кот. Вечно путается под ногами!
Некоторое время я ехал спокойно. Ветер все усиливался. По небу неслись темные тучи. Словно гонимые невидимой силой, они громоздились друг на друга, застилали вершину горы, спускались в долину, то закрывая, то приоткрывая мертвенно-желтый сера луны. Холод пронизывал до костей, и у меня начали коченеть ноги и руки. Я наклонил голову, чтобы ветер не бил в лицо. Затылок, лоб и виски горели. В ушах звенело. «Слишком много выпил», — подумал я, сдвинул шапку на затылок и взглянул на хоровод туч. Голова у меня кружилась. В груди жгло. Я глубоко вдохнул холодный воздух. Острая боль мгновенно пронзила мне грудь. Шапка давила лоб, как обруч, я снял ее и положил на луку седла, но не почувствовал облегчения. Зачем я поехал? У полковника Иордаке все давно уже спят. Никому и в голову не придет, что у меня хватит безумия пуститься в путь ночью, да еще в буран. Я пришпорил коня, который брел спотыкаясь, словно он тоже хлебнул лишнего.
Ветер начал стихать, посветлело, стал накрапывать дождик. Я снова надел шапку. Опьянение не проходило, голова разламывалась от боли. Лошадь выбивалась из сил, задыхаясь от встречного ветра. Я пришпорил ее и огрел плетью. Она сделала несколько шагов и вдруг остановилась как вкопанная, будто увидев на дороге неожиданное препятствие. Посмотрев вперед, я заметил невдалеке прыгающую тень. «Что бы это могло быть? Какой-нибудь зверь?» Я схватился за револьвер и вдруг явственно услышал блеяние козленка. Я понукал коня, как мог, но он топтался на месте, пытаясь повернуть обратно. Конь сделал несколько шагов вперед и снова остановился, храпя. Еще несколько шагов — опять этот самый козленок. Тучи поредели, теперь все было ясно видно. Маленький черный козленок прыгал на дороге, вставал на дыбы, наклонял голову, бросался вперед, бодался и блеял. Я спрыгнул с коня, взял поводок в руки и стал манить к себе козленка, делая вид, будто хочу ему что-то дать. Козленок подбежал. Конь страшно захрапел и метнулся в сторону. Я упал на одно колено, но мне удалось все же удержать узду. Козленок подбежал совсем близко, я поднял его, положил в торбу, привешенную к седлу. Мой конь дрожал как в лихорадке.
