Михаил Лермонтов - Том 2. Поэмы
В черновом автографе посвящения за стихом «Она поет о солнце юга» следуют еще восемь стихов:
И ты, звезда любви моей,
Товарищ бурь моих суровых,
Послушай песни прежних дней…
Давно уж нет у сердца новых;
Ни мрачных дум, ни дум святых
Не изменила власть разлуки –
Тобою полны счастья звуки,
Меня узнаешь ты в других!
Эти стихи не вошли в окончательный текст поэмы, вероятно, из-за слишком личного характера их. По этой же причине исключена была Лермонтовым и следующая строфа, которая сохранилась в выписках В. Х. Хохрякова:
Я сам знавал когда-то в старину
Подобную волшебницу одну.
И от нее оторван был я роком,
И за нее творца благословил;
В объятиях, напитанных пороком,
Я б ангела, быть может, осквернил!
Но в час ночной, когда воспоминанье
Приводит к нам минувшего скелет,
И оживляет прежние страданья,
И топит в них всё счастье прежних лет,
Тогда, тогда порою нахожу я
В душе, как бога в храмине пустой,
Тот милый взор, с улыбкою святой;
И мнится, я храним ее рукой,
И жду, безумец! Ласки, поцелуя…
Бледнеют грезы мрачные мои,
Всё исчезает, кроме дум любви;
Но с ней, хоть образ узнаю прекрасный,
Сравнить мечту стараюсь я напрасно;
Заснул? – передо мной во время сна
Опять, опять она – и все она!
По-видимому, речь идет здесь о Варваре Александровне Лопухиной (1814–1851), которую Лермонтов полюбил в студенческие годы и сохранил это чувство до конца жизни.
Некоторые стихи «Измаил-Бея» Лермонтов перенес в несколько переработанном виде в поэмы «Аул Бастунджи», «Мцыри» и «Демон». «Песня Селима» с небольшими изменениями включена в поэму «Беглец». Отрывок из «Песни Селима» Н. Г. Чернышевский включил в роман «Что делать?» (гл. V).
Литвинка
Впервые опубликована в отрывках в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией Дудышкина (т. 2, с. 287–290), полностью – в 1882 г. в «Русской старине» (№ 12, с. 685–696) и одновременно в «Русской мысли» (кн. 12, с. 1–15) с произвольными отступлениями от текста в некоторых стихах.
Датируется 1832 годом на основании пометы Лермонтова в авторизованной копии.
Действие поэмы отнесено ко времени русско-литовских войн, происходивших в XV – начале XVI в. Лермонтов стремился отразить в «Литвинке» социально-бытовые особенности той эпохи.
По месту и времени действия, а также совпадению имени героя (Арсений) эта поэма сходна с более поздней – «Боярин Орша». Образ девы-воина, возможно, возник у Лермонтова под влиянием поэмы А. Мицкевича из древнелитовской жизни – «Гражина» (1822). Некоторые мотивы роднят «Литвинку» и с «Конрадом Валленродом» (1827) того же писателя.
Несколько стихов перенесено в эту поэму в измененном виде из «Джюлио» и из стихотворения «1831-го июня 11 дня» (см. наст. изд., т. 1, с. 167).
Аул Бастунджи
Впервые опубликована в отрывках в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией Дудышкина (т. 2, с. 290–292), полностью – в 1883 г. в «Русской мысли» (кн. 2, с. 3–23) с неточностями и отступлениями от текста (исправления – в «Саратовском листке», 1884, № 56–57).
Датируется предположительно 1833–1834 годами, так как на обороте последнего листа автографа находится черновик стихотворения «На серебряные шпоры», относящегося к годам пребывания Лермонтова в юнкерской школе.
Действие поэмы происходит в районе Пятигорья, где в конце XVIII и самом начале XIX в. реально существовал неподалеку от Бештау аул Бастунджи. Он был разрушен, как и многие другие соседние аулы, после 1804 г., когда жившие здесь кабардинцы, отрезанные от остальной Кабарды линией русских укреплений, покинули свои жилища и ушли в горы. В 1825 г. Лермонтов мог видеть лишь развалины аула Бастунджи.
«Бастунджи» (вернее «бустанджи» или «бостанджи») означает «огородник» или «садовник», от тюркского слова «бустан» или «баштан» – «огород».
Как и в «Каллы́», в «Ауле Бастунджи» отразились не только воспоминания Лермонтова о поездках на Кавказ в детстве, но и чтение литературы о нем, рассказы родственников – Хастатовых и Шан-Гиреев, московских студентов и юнкеров-кавказцев.
Лермонтову, вероятно, было известно народное черкесское предание о двух братьях Канбулате и Атвонуке (или Антиноко). Вражда между ними произошла из-за жены Канбулата.
Фабула поэмы исполнена драматизма: герой – бунтарь, не признающий нерушимости брака, освященного обычаем, страстно протестующий против одного из адатов – права старшинства. В результате Селим проклят, обречен на одиночество и позорную смерть (здесь уже предвосхищен конец героя поэмы «Беглец», также Селима). Самостоятельную роль приобретают описания природы, быта и нравов горцев: подробнее, чем в предшествующих поэмах, обрисованы герои (в особенности Селим) – их психология.
Отмечалось влияние на «Аул Бастунджи» поэм Байрона и «Бахчисарайского фонтана» Пушкина.
Некоторые образы и стихи из «Аула Бастунджи» Лермонтов позднее использовал в других произведениях: «Хаджи Абреке», «Демоне», «Мцыри».
Посвящение к «Аулу Бастунджи» по содержанию и форме близко к стихотворению «Тебе, Кавказ, суровый царь земли» (см. наст. изд., т. 1, с. 510; т. 2, с. 564).
Поэма написана восьмистишной строфой – октавой. Интерес поэта к этой стихотворной форме, новой для русской поэзии, связан, очевидно, прежде всего с переводами С. Е. Раича и А. Ф. Мерзлякова (учителей Лермонтова) из итальянских поэтов – Тассо и Ариосто. К 1830 г. относится поэма Пушкина «Домик в Коломне», написанная октавой, опубликованная, однако, лишь в 1833 г. Между тем еще в 1831 г. в «Телескопе» (№ 11 и 12) была напечатана статья С. П. Шевырева «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение». Лермонтов, который внимательно следил за самыми последними событиями в русской и европейской поэзии, был одним из первых русских поэтов, осваивавших эту трудную форму.
Хаджи Абрек
Напечатана при жизни поэта в 1835 г. в «Библиотеке для чтения» (т. 11, отд. I, с. 81–94).
Н. Н. Манвелов рассказывает, что в год «производства в офицеры» (1834) Лермонтов представил поэму преподавателю словесности В. Т. Плаксину, который, прочитав «Хаджи Абрека», тут же на кафедре торжественно произнес: «Приветствую будущего поэта России» (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 146).
Это – первая поэма Лермонтова, появившаяся в печати. Об истории публикации «Хаджи Абрека» рассказывает родственник и друг поэта – А. П. Шан-Гирей: «С нами жил в то время дальний родственник и товарищ Мишеля по школе, Николай Дмитриевич Юрьев, который, после тщетных стараний уговорить Мишеля печатать свои стихи, передал тихонько от него поэму „Хаджи Абрек“ Сенковскому, и она, к нашему немалому удивлению… появилась напечатанною в „Библиотеке для чтения“. Лермонтов был взбешен; по счастью, поэму никто не разбранил, напротив, она имела некоторый успех…» (там же, с. 40–41).
Датируется 1833–1834 годами на основании свидетельств товарищей Лермонтова – Н. Н. Манвелова и А. М. Меринского, который писал: «В юнкерской школе он написал стихотворную повесть (1833 г.) „Хаджи Абрек“» (там же, с. 134).
Лермонтов мог слышать рассказ о гибели известного чеченского наездника Бей-Булата Таймазова от своих родственников, приезжавших с Кавказа, или от юнкеров-кавказцев, сыновей Шамхала Тарковского – Шах-Вали и Мехти Ассан-Хана, бывших на выпуск старше поэта (см. примечания И. Л. Андроникова к поэме «Хаджи Абрек» в издании: М. Лермонтов. Полн. собр. соч., т. 2. М., 1953, с. 484; А. В. Попов. Лермонтов на Кавказе. Ставрополь, 1954, с. 19–20). Бей-Булат (он пользовался широкой популярностью на Кавказе и упомянут, между прочим, Пушкиным в «Путешествии в Арзрум») стал «кровником» кумыцкого князя Салат-Гирея, убив его отца. Через десять лет, в 1831 г., Бей-Булат погиб от руки Салат-Гирея, прострелившего ему сердце и разрубившего голову (В. Потто. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях, т. 2, вып. 1. СПб., 1885, с. 187–188).
Назвав именем Бей-Булата одного из главных действующих лиц поэмы, Лермонтов развил мотив кровной мести и рассказал в заключение о гибели героя на поединке. «Абрек» – здесь не собственное имя, а прозвище. Оно означает «изгой, исключенный из семьи и рода… Абреком делался по преимуществу убийца, от которого отказывался род… По черкесским обычаям убийца в таком положении должен был уходить из своего рода в горы и другие места и скрываться здесь, ведя жизнь бездомного и безродного бродяги – абрека, пока не находил для себя в чужом роде защитника – кунака, являвшегося посредником в деле примирения абрека с родом убитого» (Л. П. Семенов. Лермонтов и фольклор Кавказа. Пятигорск, 1941, с. 30). Намек на полную отчужденность от всех Хаджи Абрека после убийства им Леилы содержится в заключительном стихе поэмы. Когда погибли в схватке оба героя, то
