Антология - Европейская поэзия XIX века

О бог земли, земли господь! —
мы имя святое, святое поем.
Вкруг солнца горят легионы веков
в ореоле небесном твоем.
И день для тебя — будто тысяча лет,
и тысяча лет — будто день,
и вечность — в холодной росе первоцвет —
перед богом ничтожная тень.
Исландии тысяча лет! —
но и вечность — в холодной росе первоцвет —
перед богом ничтожная тень.

Помилуй, боже, и прими
как жертву молитву, молитву сердец,
тобою горящих века и века,
наш господь, наш отец и творец.
Тебя славословим мы тысячу лет,
ибо ты сохранил нас в веках,
тебя славословим и чтим твой завет,
ибо жизнь наша в божьих руках.
Исландии тысяча лет! —
но и это всего лишь холодный рассвет,
первый солнечный луч в облаках.

О бог земли, земли господь! —
мы тленны и слабы, как слабы цветы,
мы вянем, утратив твой дух и твой свет,
нас от тленья спасаешь лишь ты.
О! пошли нам поутру живительный свет,
в полдень — силы, чтоб жить и цвести,
а под вечер — твой мир, и любовь, и привет,
да поправятся наши пути!
Исландии тысяча лет! —
осуши наши слезы, пошли нам расцвет,
укажи в царство божье пути.

Народ ваш и вправду безжалостно тверд,
и каждый воитель, наверное, горд,
влача за собою из битвы
того, кто ослаб, защищая свой дом,
кто жил на свободе, а тут стал рабом,
добычей военной ловитвы.

Сияньем побед озарен ваш чертог,
и пленник в оковах, ступив на порог,
падет на колени, — и пенный
сладимей вам кубок, чем горше ему,
и ярче ваш праздник, чем глубже во тьму
душой погружается пленный.

Но кровь, что кипит в непокорных сердцах
народа, влачащего рабство в цепях,
кричит об отмщении скором.
Вас память осудит, — взгляните, вокруг
пустыня, разруха — дела ваших рук,—
и слава затмится позором.

Оковы и цепи раба не согнут,
пускай высекает безжалостный кнут
горячую кровь, — этим средством
его не удастся смирить никогда,
а ваши потомки сгорят со стыда,
владея позорным наследством.

О, если не страшат тебя
ни дьявол, ни смерть,
когда трещит по швам сама
небесная твердь,
когда вскипает целый мир
смертельной борьбой,—
я буду эту песню петь
вместе с тобой.

И если ты клянешь в оковах
деспота гнет,
когда ему толпа трусливо
славу поет,
когда любовь он попирает
тяжкой стопой,—
проклятье деспоту! — скажу я
вместе с тобой.

И если славишь ты того,
кто в недрах темниц
смеется, перед палачом
не падает ниц,
кто и на казнь, в последний путь,
идет, как на бой,—
героя буду славить я
вместе с тобой.

И если жаждешь ты познать
все тайны миров
и превзойти букварь природы
с самых азов,
чтоб самому сыскать ответ
к загадке любой,—
я прочитаю эту книгу
вместе с тобой.

И если ты решишься в бурю
вывести челн,
хоть и не знаешь, что найдешь
средь пагубных волн,
и не страшат тебя ни камни,
ни волнобой,—
высокий парус подниму
я вместе с тобой.

И если ночь тебя настигнет
в бурной дали,
когда не видно ни челна,
ни волн, ни земли
и ты в кромешной тьме один,
глухой и слепой,—
к тебе на помощь я приду,
я буду с тобой!

Война! Война, испанцы! Древний Бетис[143]
зрит, как Фернандо Третьего[144] восстала
святая тень. Свое чело подъемлет
в Гранаде наш божественный Гонсало[145].
Уж Сидов[146] меч врагу являет жало,
уже неустрашимый сын Химены
над Пиренейскими хребтами
могучие свои расправил члены.
В досаде хмурясь, гневными очами
глядят на нас герои, источая
отвагу, что была заточена
в холодной мгле гробниц их достославных,
и яростно взывают к нам: «Война!»

Так что же вы?! Взираете спокойно,
как топчет ненасытный супостат
богатство нив, добытых нами в войнах,
завещанных вам сотни лет назад?
Проснись, народ героев! И к победе
тори стезю и будь, как мы, бесстрашен!
Пусть предков имена затмят потомки,
и в вашей славе пусть померкнет наша!
Напрасно ли алтарь отчизны милой
наперекор препонам всем
воздвигла мощь испанской нашей длани?
Клянитесь же: «Умрем на поле брани,
но не наденем деспота ярем!»

И я клянусь вам, праведные тени!
И чувствую, как рушатся сомненья!
Вручите ж мне копье священной мести,
опояшьте яростным мечом;
в кровавый бой ворвусь я с вами вместе!
Пусть только трус, не ведающий чести,
во прахе пресмыкается червем.
И может быть, что в яром токе брани,
пучиной битвы поглощен,
исчезну я. Так что же! Разве дважды
дано нам умирать? И разве я
не с избранными встречусь в лучшем мире?

Я им скажу: «Отцы испанской славы!
Узнайте же, что ваш родимый край
один в подлунной, павшей на колена,
восстал в крови, освободясь от плена,
и, одолев несчастный жребий свой,
дарует вновь поверженной вселенной
священный герб и скипетр золотой».