Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений
Книга получила название: Кленовский Д. Стихи: Избранное из шести книг и новые стихи (1965–1966). Мюнхен: МЛС, 1967. Тексты печатаются по этому изданию, воспроизводится только раздел новых стихов, поскольку стихи из ранних книг вошли в избранное практически без изменений.
8 марта 1967 года Шаховской поздравлял Кленовского «с рождением дитяти, которое, как некий герой Рабле, даже в день своего рождения будет очень велик ростом и тяжел на вес (“томов премногих тяжелей”). Поднимаю мысленно кубок за здоровье дитяти такой же пропорции, как папаша. Вижу, что я не ошибся, когда еще лет 10 - или даже больше - тому назад подписался на… “7-ой том” Ваших сочинений» (Переписка с Кленовским. С.195).
Вскоре последовали первые отклики на книгу. 14 мая 1967 года Кленовский с приятным удивлением написал Шаховскому: «Получаете ли Вы “Русскую мысль”? Там в № от 6 мая появился необычайно доброжелательный отзыв Терапиано (на целый развернутый подвал) о моей новой книге, а тем самым - о моей поэзии вообще. В первый раз он меня таким хорошим суждением побаловал - глазам своим не поверил читая! Есть в статье такие небезынтересные для Вас строки!
“Такое ощущение человека (как у меня - Д.К.) уже не ортодоксально-христианское, а оккультное, антропософское. Но Кленовский с такой напряженностью порой говорит о нем, что его духовное волнение, душевная вибрация, заставляет даже некоторых представителей православной иерархии, интересующихся литературой, прощать ему ‘антропософию’ за его духовное горение”» (Переписка с Кленовским. С.197).
16 июля 1967 года Кленовский писал Шаховскому: «Сборник “Стихи” является завершением и итогом всего моего литературного пути. Не перестаю благодарить Бога за Его великую ко мне милость: выход этого сборника еще при жизни моей, осуществленный моими руками, от отбора стихов до выбора оформления включительно. Удалось и хорошие отзывы о нем услышать. По статьям и по личным письмам некоторых моих собратьев по перу (ниже приведу одно из них) я вижу, что собранные воедино, мои стихи произвели более цельное и верное впечатление, чем в отдельных сборниках (советую и Вам в будущем такой сборник избранных своих стихов издать!). Вот что пишет мне, например (очень по товарищески!), Моршен:
“Сборник получился на славу! То, что в отдельных сборниках выглядело (для меня) как некое подражание самому себе, оказалось, собранное в один фокус, редким по своей цельности и верным по тону голосом. По сути, Ваши сборники были лишь частями единой книги, и вот теперь она, наконец, вышла в свет целиком. Поздравляю, обнимаю от души рад за Вас!”
Такое же примерно впечатление, как это видно из его отзыва, произвела книга и на Терапиано, а также на Горбова (рецензия в “Возрождении”). Не помню, писал ли я Вам, что получил очень лестное письмо от Адамовича. Говорит, что читает мои стихи “с восхищением и... завистью” и добавляет, что сборник “очень правильно и удачно составлен - в том смысле, что тема его, то есть, Ваша главная тема, в нем постоянно развивается и растет, и стиль Ваш этой Вашей теме безошибочно и непогрешимо соответствует. Можно писать иначе, по-другому, но то, что говорите Вы, должно быть сказано именно по-Вашему, со сдержанной страстностью”» (Переписка с Кленовским. С.199).
Критическими откликами на «Избранные стихи» Кленовский остался в целом доволен.
О. Можайская в своей статье сочла, что «для всех друзей этого замечательного поэта такой сборник - ценный подарок! Хотя и в предыдущих книгах Кленовского образ поэта выделялся очень четко, но в этом сборнике он вырисовывается еще рельефнее.
Кажущаяся двойственность его духовного облика происходит от неизбежного “соседства” души и тела (тема которую он часто затрагивает в своих стихах). Однако мысли о тяжелой земной участи, о потерях, о смерти, нисколько не заглушают основного лейтмотива, а наоборот, выделяют его еще ярче. Хотя жизнь все чаще мерещится поэту “той скамейкой в конце аллеи”, где так недалеко “до калитки, до той, что вот уже полуоткрыта” и, хотя жаль расстаться с этой жизнью, с той, которую он “огорченно полюбил”, но все же чувство красоты, цельности, осмысленности мироздания не покидает его: ведь страдание это “прекрасное раненье - оттиск духа на остывшей коже”» (Можайская О. Поэзия Кленовского // Новое русское слово. 1967. 23 апреля).
В «Новом журнале» появилась обстоятельная статья Ю.Офросимова, очень понравившаяся самому Кленовскому: «Достаточно редкостно, что после первого, весьма “детского”, сборника, после последовавшего многолетнего творческого провала, Кленовский сразу же выступает со стихами, обнаруживающими зрелое мастерство и, мало того, заключающими в себе стройное миросозерцание и мироустремление. По шести ранее вышедшим сборникам, а теперь по сборнику “Стихи” (избранное с добавлением стихов последнего периода, бережно изданных “Международным литературным содружеством”) можно совершенно ясно увидеть, как пережитые катастрофы вылились в поэзии Кленовского стремлением объединить эстетику с религией: явление, встречающееся не часто и повергшее иных наших руководителей поэзии (если и поминавших имя Господа Бога, то только всуе) в состояние легкого шока, критического столбняка, от которого, правда, они с трудом постепенно отходят. Уже в самом призвании поэта Кленовскому видится нечто, дарованное ему Свыше и завет “Веленью Божию, о, Муза, будь послушна” сквозит (в смысле почти буквальном) во многих его строках <…>
В области формы Кленовский не “завоеватель” и не искатель. По натуре он - хороший хозяин, умело допускающий в добрую, старую форму, на которой крепко стоит его поэтическое хозяйство, все то новое, что подходит внутреннему ладу его поэзии. Чуждое какой-либо ортодоксальности творчество Кленовского в его “рифмованных догадках” лишено всякой претензии на пророчество и в соответствии с этим и весь тон его никак не “пламенный”, “без патетических сонат”, язык почти разговорный и как раз в этом трудно объяснимом "почти" заключено то, что возносит этот язык до поэтических высот.
Особенностью Кленовского является еще соединение очень широкого мистического чувства бесконечности с трезвой здоровой реальностью. Чтобы к бесконечности приобщиться, чтобы осознать, уразуметь ее, вовсе не требуется каких-то особых усилий: бесконечность тут, на земле, излита во всем, во всякой повседневности. <…>
Земля, ее дыхание любы Кленовскому во всех проявлениях. Крепко ощущается им и кровная связь с родиной. Но, отдав ей сыновнюю дань стихами строгого стиля о Царском Селе или прелестными стихами о “медленной” московской весне, он готов “кинуться на колени” и перед флорентийскими холмами и померанцевыми садами Мантеньи; следом за “раздольем Волги” он сейчас же вспоминает “Риальто на рассвете”, и Италия для него не только родина духовная, но и пра-родина, куда, может быть, ему по его убеждению суждено некогда вернуться. И связь с этой страной так глубока, что и тональность многих его стихотворений кажется пропитанной тем особым легко-прозрачным воздухом, который окутывает Италию <…>
Мучительно взывает Кленовский: - “Зачем пришел, куда иду - И почему Тебя не слышу!” Мрак прорезается - и не однажды! - мыслью о крайнем средстве и тогда недобрым холодом веет от стихов, в которых поэт просит, чтобы в тот час, “которого не будет строже”, у него была отнята память о “всех сокровищах неба и земли” - “Чтобы ничего я не запомнил, - Чем мгновенья были высоки: - Ни одной моей подруги дольней, - Ни одной тосканской колокольни, - Ни одной онегинской строки”. И тогда - “уже совсем легко мне будет - Оттолкнуть скамью и умереть”.
Но духовное смятение отдельных стихов тенью на всю поэзию Кленовского никак не ложится; определяюще для нее совершенно ясно высказанное утверждение: - “Знаю я: на мне печать Господня, - Мне довольно этого сознанья!” “Темные строки”, чуждые существу Кленовского, в ней лишь наваждение и, недобро мелькнув то там, то здесь никак не разладом, а внутренним диалогом, не в силах отравить или хотя бы замутить все творчество, лишенное всякого болезненного “ущерба”, здорового, цельного и согласованного прежде всего своим религиозным устремлением и помыслом. Пусть понятие Бога широко охватывает и начала пантеистической философии и штейнеровского учения, но черты Бога Библии и, конечно, благоговейное преклонение перед Христом, как воплощением Добра, в этой поэзии наличествует. Ангелы хранители, своим почти реальным присутствием раздражая некоторых современников, в образе “неуловимых спутников” чувствуют себя, как дома, в поэзии Кленовского» (Офросимов Ю. Рифмованные догадки. О поэзии Д.Кленовского // Новый журнал. 1967. №88. С.114–122).
В несколько запоздавшей рецензии на книгу откликнулся Олег Ильинский: «Однотомник стихов Кленовского дает возможность обозреть и оценить творческий путь поэта за последние 20 лет. Это издание - результат взыскательного авторского отбора и поэтому имеет совершенно особое значение, как для русской поэзии в целом, так и для самого автора. В связи с этой книгой я хотел бы высказать ряд соображений о художественной проблематике Кленовского и его месте в русской поэзии.
