Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы
Общая драка принимает угрожающие размеры. Кто кого и кто с кем — неизвестно. Раздается женский вопль: «Стража у дверей!». Кто-то разбивает единственный фонарь. В темноте распахивается наружная дверь, обдав помещение морозным паром. У порога ночной дозор и Прево.
ПревоЧто за притча! Не видать ни зги!
Кто здесь безобразничает? Света!
Удирай, Корбо!
И ты беги
Через кухню.
Что такое это?
Неприятный случай. Хлещет кровь.
Эге-ге! Весьма тяжелый случай.
Бедненький мессир! Моя любовь!
Как вам больно!
Мне как будто лучше.
Где он, этот пакостный школяр?
Он удрал. Позвольте, ваша милость!
В драке он вещицу потерял:
Пуст мешок, но метка сохранилась.
Драгоценность к делу приобщим.
Ты мне можешь рассказать толково,
Нет ли тут зачинщика и чьим
Было делом оскорбить такого
Дворянина?
Вам угодно знать?..
Да. Короче.
Этот злой волчонок,
Что в харчевнях задирает знать,
Кажется, из школяров ученых.
Не размазывай. Как звать его?
Имени не знаю.
Взять под стражу!
Смилуйтесь! При чем же я, Прево?
Вот улика! Посидишь за кражу.
Сам ведь показал. Позвать сюда
Всех гостей и разбудить девчонок!
Где школяр, чье прозвище Волчонок?
Ну-с, приступим! Ты хозяйка?
Да.
Сука! Мессалина! Дщерь Содома!
Знаешь, что грозит тебе?
Увы!
Как причастна к случаю худому?
Школяры, свирепые, как львы,
Разорили множество харчевен.
Жрут и пьют, не платят ни гроша,
Аспиды!
Сама ты хороша!
Наш удел поистине плачевен.
Хочешь откупиться от тюрьмы?
Сколько стоит?
Правосудью надо,
Чтоб убытку не терпели мы, —
Завтра утром два бочонка на дом.
Постараюсь нацедить.
Мажорден незаметно крадется к выходу.
Прево Монах!
Улизнуть не пробуй. Что затрясся?
Друг Прево! Я, аки ангел, наг.
Потерял в сей суматохе рясу.
Видит небо, я не подлый вор.
Но испуган и дошел до ража.
Крайность подошла. Хочу на двор.
Ибо пил, как губка.
Взять под стражу!
Картина третья
Келья каноника Гийома Вийона. Франсуа занимается под руководством дяди.
Гийом. Item[66], продолжим. Число сорок содержит в себе четырежды десять. По числу четыре протекают времена дня и времена года. Далее в десятке можно распознать творца и его творение. Разложи десятку на семь и три. Чуешь? Чего мы знаем семь?
Вийон. Семь дней творенья.
Гийом. Творец же троичен, как учит наша святая церковь. Стало быть, десятка есть творец и творение. Повторенная четырежды, она составляет сорок. Стало быть, число сорок указует нам на протекание сущего в сих временных сроках. И, стало быть, господь наш, постившийся сорок дней и сорок ночей, пригласил и нас в этой временной жизни к воздержанию и целомудрию.
Вийон. С выводом можно спорить.
Гийом. Молчать!
Вийон. Да как же так, дядя Гийом? Господь, отпостившись, сколько ему полагалось, вознаградил свое естество, закурил и выпил чем господь послал…
Гийом. Как ты сказал? Господь послал? Кому же это он послал? Выходит, самому себе послал? Понял теперь, что, переча старшим, не доберешься до истины.
Вийон. Истина, как учит Аристотель, познается в спорах.
Гийом. Кто спорит-то? Спорят доблестные мужи, опоясанные мечом верховной дисциплины, сиречь диалектики, а не такие сопляки, как ты. Да и оным прославленным мужам право на сомнение далось нелегко. Писание говорит, что, когда Спаситель наш ходил в школу и, споткнувшись на первой же букве алеф, тщился объяснить ее смысл, учитель высек нашего Спасителя за сию преждевременную потугу. Так вот, не сомневайся, не застревай на погрешностях доказательства, не выказывай себя, храбрец, не суй носа куда ни попало! Посмирнее, Франсуа, полегче! Что это за шрам на лбу?
Вийон. Пустяки. Царапина. Бритвой порезался.
Гийом. Чую ложь! Искромсан ты в драке, подлый школяр! Ножом тебя резнули по морде. Так ли? Отвечай.
Вийон. Клянусь вам именем матери!
Гийом. Не любишь ты матери, почтенной старушки. Моей старости не чтишь. Будущность губишь.
Вийон. Разве я один драчун? Все драчуны. Другие школяры откалывают еще и похуже. Будьте спокойны, дядя Гийом, не сладок мне запретный плод, не любы их похождения. Плевал я на кабацкую славу, на красавиц, на легкую жизнь негодяя. Иным я в жизни озабочен, иное снится мне по ночам, иная сила влечет меня, — может, на гибель, не знаю, — влечет так, что спирает дыхание и сохнет гортань.
Гийом. А ну поведай, какая сила?
Вийон. Постричься хочу. Устал ходить в миру. Смердит мне из всех углов и подворотен Парижа.
Гийом. Вот куда загнул! Удивил. Растрогал, но и удивил. Полагаю, что с таким решением торопиться некуда. Дай я крепко обниму тебя.
Вийон. Стало быть, сейчас еще нельзя и мечтать о благодати? О, как это горько! К тому же дикая бедность удручает мне сердце. И свечи не могу поставить перед статуей богоматери.
Гийом. Вот тебе пол-экю.
Вийон. Что? Золото? Не могу глядеть на него. Режет мне очи адский блеск. Но скреплюсь, зажмурюсь и возьму.
Гийом. Привыкай, голубчик! Вот тебе еще экю. Отдай матери, обрадуй бедную женщину.
Вийон. Разве что для матери! Как мне благодарить вас, добрый дяденька?
Гийом. Затверди пятьдесят стихов Горация. Завтра спрошу. У Сен-Жака звонят. Прощай до полдня! (Уходит.)
Оставшись один, Вийон пробует деньги зубами, щелкает языком и прячет их в пояс. Внезапно окно кельи распахивается. В окне растрепанная голова Корбо.
ВийонКорбо! Каким попутным ветром?
Где пропадал ты с ночи той?
Ты незнаком еще с Бисетром.
Рискуешь завтра же…
Постой!
Как бы каноник не услышал!
Он только что из кельи вышел.
Покашливает у дверей.
Скорей! Скорей! Скорей! Скорей!
Что ты плетешь?
Горбун в темнице
В когтях у палача протух
И выдал нас. Прево томится
Желаньем, лишь споет петух,
Арестовать нас по доносу.
За что?
За буйство. Видно, суд
С властями городскими снесся.
Нас и святые не спасут.
Ни за какие блага мира
Просить не стану ничего.
По настоянию мессира
Де Пуля чертов кум Прево
Уже приказ, наверно, пишет.
Нас ночью схватят. И никто
Нам не поможет, не услышит.
Всё будет крепко заперто.
Горбун назвал нас? Это верно?
Как бог свят!
А узнал ты где?
От одного писца.
Вот скверно!
Весьма погано.
Быть беде!
Из-за дурацкой пьяной драки,
Могущей быть в любую ночь,
Вдруг сгинуть ни за что во мраке
Или бежать отсюда прочь!
Бежать!
Откуда? Из Парижа,
Где мы не мерзли без гроша?
Где каждый камешек нам ближе,
Чем мать, и нужен, как душа?
Ступай к канонику, несчастный!
Целуй его подол, скажи,
Что к случаю мы не причастны,
Что нас запутали во лжи!
Ведь ты родной ему племянник, —
Пусть вступится за нас добряк.
Меня дорога к черту манит.
За городской чертой овраг
Дымится свежестью весенней.
Там свищет ветер для меня.
В Париже нету мне спасенья.
В любой харчевне западня.
Довольно. Баста! Пусть их ловят.
За что? Не все ли мне равно?
Пусть обвиняют, пусть злословят.
Я равнодушен, как бревно.
Запишут в протокол заочно,
Осудят и приговорят,
Приметы перечислят точно:
Рост, нос, два уха — всё подряд.
И пусть! Плевать мне на скрипенье
Их перьев и на их мозги.
На рты их, мямлящие в пене,
На шлепающие шаги!
Я вырву ногу из капкана,
Хоть бы до кости разодрав,
Плесну им в морду из стакана
Глоток несчастных школьных прав, —
Прощайте!
Расстаемся, значит?
Да!
И на дружбе нашей крест?
Кем разговор о страхах начат?
Кто первый каркал про арест?
Есть выход более толковый.
Просить? Раскаяться в тюрьме?
Сыграть ягненочка такого,
Который повторяет «ме»,
Сбив самого Патлена с толку?
Дурацкий фарс! Какая смесь
Унынья и почтенья к волку!
Овечья смелость! Сучья спесь!
Итак, ты порываешь с нашим
Содружеством, мессир Вийон?
Со школьническим и монашьим
Обетом? Или басня он?
И ты решился на разлуку
С ученьем — лучшим из даров?
Да! Я решился. Дай мне руку.
Что ж! Это можно. Будь здоров!
Картина четвертая
