Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения
Эта небольшая поэма, датировка которой очень неясна, была в первый раз напечатана в качестве приложения к первому изданию сонетов 1609 г. Хотя многие критики сомневаются в принадлежности ее Шекспиру, вполне возможно, что это — раннее его произведение, опубликование которого по неизвестным нам причинам задержалось. Метрически "Жалоба влюбленной" чрезвычайно близка к "Обесчещенной Лукреции".
1609
ЖАЛОБЫ ВЛЮБЛЕННОЙ
Перевод П. А. Каншина (1893)[40]
I.
Я лежалъ на вершинѣ холма, въ глубокомъ ущельѣ котораго эхомъ повторялись жалобные звуки, несшіеся изъ сосѣдней долины, и слѣдилъ за этимъ дуэтомъ съ напряженнымъ вниманіемъ; слушая этотъ грустный напѣвъ, я вдругъ увидѣлъ стройную дѣвушку; она была совершенно блѣдна, рвала какія-то бумаги, ломала драгоцѣнности; все ея существо было охвачено цѣлой бурей отчаянія.
II.
На головѣ у нея было нѣчто въ родѣ улья изъ плетеной соломы, который защищалъ ея лицо отъ солнца. Взглянувъ на нее, можно было представить себѣ, что видишь скелетъ растраченной и исчезнувшей красоты. Но время уничтожило въ ней не всю молодость, и юность еще не совсѣмъ покинула ее, напротивъ того, несмотря на ужасную ярость неба, извѣстная доля красоты осталась въ ней и пробивалась черезъ сѣть преждевременныхъ морщинъ.
III.
Часто подносила она къ своимъ глазамъ платокъ, на которомъ были напечатаны фантастическіе рисунки, и мочила эти шелковыя изображенія въ горькой водѣ, которую ея вырывающаяся наружу скорбь превратила въ слезы; часто она принималась читать надписи, находившіяся на этомъ платье, и также часто она давала волю своему невыразимому горю безсвязными криками, то пронзительными, то глухими.
IV.
Иногда она поднимала свои полные огня глаза къ небу, какъ-бы желая поразить его молніей; иногда-же она обращала снова на землю пламя своихъ бѣдныхъ глазъ; она устремляла свой взглядъ прямо передъ собой, потомъ обращала свои взоры повсюду сразу, не останавливая ихъ нигдѣ, смѣшивая въ своемъ горѣ фантазію съ дѣйствительностью.
V.
Ея волосы, которые не были ни распущены, ни заплетены въ правильныя косы, свидѣтельствовали объ отсутствіи кокетства. Въ самомъ дѣлѣ нѣсколько прядей спускалось изъ-подъ ея соломенной шляпы, вдоль ея блѣдныхъ и увядшихъ щекъ: остальные волосы держались еще въ своей нитяной сѣткѣ и не вырывались изъ нея, повинуясь своимъ узамъ, хотя и были лишь небрежно заплетены нѣжной и беззаботной рукой.
VI.
Она вынула изъ корзины тысячу бездѣлушекъ, янтарныхъ, хрустальныхъ, украшенныхъ стеклярусомъ, которыя она одну за одной побросала въ рѣку изъ слезъ, на берегу которой она сидѣла, она щедро примѣшивала свои слезы къ слезамъ рѣки, какъ монархъ, который щедро раздаетъ своей рукой милости, но не бѣдности, которая проситъ для себя немногаго, а роскоши, которая какъ нищій проситъ себѣ всего.
VII.
Она взяла нѣсколько сложенныхъ записочекъ, прочла ихъ и, вздохнувъ, разорвала и бросила въ воду; она переломала множество золотыхъ и костяныхъ драгоцѣнностей, а мѣстомъ ихъ погребенія сдѣлала илъ; она вынула еще другія записки, которыя были печально написаны кровью; онѣ были бережно завернуты шнуркомъ изъ сырого шелка и завязаны замѣчательнымъ потайнымъ узломъ.
VIII.
Она много разъ омочила ихъ въ слезахъ, покрывала поцѣлуями и, готовясь разорвать ихъ, воскликнула:- кровь обманщица! Тобою запечатлѣнъ списокъ обмановъ: сколько лживыхъ клятвъ написала ты! Чернила были-бы здѣсь болѣе у мѣста! Ихъ цвѣтъ чернѣе и мрачнѣе! — сказавъ это, въ, пылу гнѣва, она разорвала всѣ эти письма, содержаніе которыхъ такимъ образомъ она уничтожила во взрывѣ своего неудовольствія.
IX.
Недалеко отъ нея пасъ свои стада одинъ достойный уваженія человѣкъ. Онъ когда-то весело проводилъ свою жизнь, былъ хорошо знакомъ со всѣми распрями двора и города, онъ пережилъ самые легкіе и быстрые часы и замѣтилъ, какъ скоро они пролетаютъ. Онъ быстро приблизился къ дѣвушкѣ столь странно удрученной, и, пользуясь правомъ старшаго, попросилъ разсказать ему хотя-бы кратко источникъ и причины ея горя.
X.
Онъ опускается, опираясь на свою сучковатую палку и сѣвъ на приличномъ разстояніи отъ нея, проситъ вторично откровеннымъ разсказомъ дать ему возможность принять участіе въ ея горѣ. Если только существуетъ какая-нибудь вещь которую она можетъ потребовать отъ него для своего успокоенія, то онъ, по милосердію, свойственному его годамъ, заранѣе обѣщаетъ исполнить ее
XI.
Отецъ мой, говоритъ она, хотя вы и видите во мнѣ жалкое созданіе, увядшее какъ будто отъ времени, не думайте, что я стара. Меня удручаютъ не годы, но горе. Еще и въ настоящее время я цвѣла-бы, какъ только-что распустившійся цвѣтокъ, если-бы я посвятила свою любовь себѣ самой, а не другому.
XII.
Но, горе мнѣ! Я слишкомъ скоро согласилась на сладкія предложенія одного молодого человѣка, который хотѣлъ завладѣть моей любовью. Природа одарила его столькими внѣшними прелестями, что глаза молодыхъ дѣвушекъ такъ и приковывались ко всей его особѣ. Нуждаясь въ прислужницѣ, любовь выбрала себѣ его для убѣжища. Съ тѣхъ-же поръ, какъ она поселилась въ такомъ прекрасномъ мѣстѣ, она находилась какъ-бы въ новомъ храмѣ, и снова ей покланялись какъ божеству.
XIII.
Его темные волосы висѣли завитыми кудрями, и самое легкое дуновеніе вѣтра бросало ему на уста шелковистыя пряди ихъ. Какъ сладко сдѣлать себя такимъ пріятнымъ для всѣхъ! При каждомъ брошенномъ на него взглядѣ душа восхищалась, такъ какъ въ его чертахъ былъ намѣченъ весь тотъ блескъ, который фантазія приписываетъ раю.
XIV.
Возмужалость только начинала пробиваться на его подбородкѣ; пушокъ феникса, похожій на нестриженный бархатъ, только началъ появляться на его несравненной кожѣ, нагота которой выходила изъ-подъ этого зарождающагося покрывала и этой новой своей жертвой какъ-бы пріобрѣтала новое значеніе. И самыя боязливыя его поклонницы колебались, не зная, выигрываетъ-ли, или проигрываетъ отъ этого его красота.
XV.
Его внутреннія качества были также рѣдкостны, какъ его красота, голосъ его былъ нѣженъ, какъ голосъ молодой дѣвушки, и онъ часто пользовался этимъ свойствомъ его, но, какъ скоро его задѣвали мужчины, то въ его голосѣ слышна была цѣлая буря, буря, какія бываютъ въ апрѣлѣ и маѣ; хотя вѣтры въ это время и кажутся озлобленными, но дуновеніе ихъ на самомъ дѣлѣ мягко. Нѣжность, которую можно было предположить въ немъ по его юному возрасту, скрывала, слѣдовательно, подъ своимъ лживымъ одѣяломъ рѣшимость и откровенность.
XVI.
Какъ хорошо сидѣлъ онъ на конѣ! Часто говорили, что конь его занялъ свой пылъ у всадника. Конь какъ бы гордился служить ему, какъ бы чувствовалъ себя облагороженнымъ тѣмъ, что имъ владѣетъ такой человѣкъ, и какъ онъ умѣлъ поворачиваться, скакать, мчаться въ галопъ! Можно было поспорить о томъ, конь-ли получилъ свое благородство отъ кавалера, ила кавалеръ обязанъ своею ловкостью воспріимчивости скакуна.
XVII.
Но рѣшеніе быстро склонялось въ сторону хозяина. Его собственныя манеры давали жизнь и ловкость всему, что приближалось къ нему и украшало все это. Его особенность и прелесть были въ немъ, но не въ его роскоши. Всѣ украшенія были прикрашены самимъ мѣстомъ, которое они занимали; они были только аксессуарами, которые, при всемъ своемъ умѣломъ расположеніи, ничего не прибавляли къ его красотѣ, но, наоборотъ, получали отъ него всю свою прелесть.
XVIII.
Точно также на концѣ его властныхъ губъ покоились всевозможныя доказательства, глубокомысленные вопросы, быстрые отвѣты и сильныя разсужденія, и всѣ они безпрестанно пробуждались къ его услугамъ. Въ его распоряженіи были всевозможныя слова и краснорѣчіе, чтобы заставить смѣяться плачущаго и плакать смѣющагося. Онъ схватывалъ всѣ страсти въ ловушку своего каприза.
XIX.
Такимъ образомъ онъ владѣлъ сердцемъ всѣхъ, юныхъ и старыхъ; всѣ, мужчины и женщины, въ восхищеніи жили съ нимъ мыслью или же образовывали его почтительную свиту всюду, гдѣ бы онъ ни появлялся. Согласіе какъ по волшебству предупреждало его желанія. Всѣ, спрашивая у себя, чего онъ желаетъ, обращались къ своей волѣ и подчиняли ее его волѣ.
XX.
Многіе достали себѣ его портретъ, чтобы напоминать себѣ его внѣшность и останавливать на немъ свою мысль, дѣйствуя какъ тѣ сумасшедшіе, которые сохраняютъ въ своемъ воображеніи великолѣпные виды тѣхъ парковъ и замковъ, которые встрѣтили они по дорогѣ. Мысленно присваивая ихъ себѣ, они находятъ въ своей фантазіи болѣе удовольствія, чѣмъ тотъ подагрикъ-баринъ, который владѣетъ ими въ дѣйствительности.
