Михаил Ломоносов - Избранные произведения

Пустила по земли заря червленну ризу;
Тогда созвав богов Зевес-громодержитель
На высочайший верьх холмистого Олимпа,
Отверз уста свои; они прилежно внемлют:
«Послушайте меня, вси боги и богини,
Когда вам объявлю, что в сердце я имею.
Ни мужеск пол богов, ниже богинь пол женский
Закон мой преступить отнюд да не дерзает,
Дабы скорее мне к концу привесть всё дело.
Когда увижу я, из вас кто с неба сойдет
Во брани помощь дать троянам либо грекам,
Тот ранен на Олимп со срамом возвратится;
Или, хватив его, повергну в мрачный Тартар,
Далече от небес в преглубочайшу пропасть,
Где твердой медной пол и ворота железны».

За здравие твое. Мы как бы у Атрида
Твоею, Ахиллес, здесь пищею довольны.
Ты нас столом своим довольно угостил.
Не ради пиршества к тебе мы нынь пришли;
Нас греческих полков погибель устрашает,
И наши корабли едва ли уцелеют.
Уже тебе пора во крепость облещись:
Трояна близ судов поставили свой стан,
И их союзники зажгли в полках огни,
Грозятся купно все, что с брегу не отступят,
Пока до кораблей ахейских не достигнут,
И, грянув, сам Зевес дает им добрый знак.
Надеясь на него, Приамов храбрый сын
В ужасной ярости всех греков презирает
И в бешенстве других богов не почитает,
Желает, чтоб заря скорее началась,
И хвастает отсечь все носы у судов,
И флот весь истребить, возжегши хищный пламень,
И греков всех убить смятенных в мрачном дыме.
Сего весьма страшусь, и чтоб сему Зевес
Так быть не попустил, и не судил бы рок
Под Троей умереть далече от Эллады.
Как если хочешь ты, то стань за нас хоть поздно
И греческих сынов избавь от сей беды.
Ты будешь сам тужить, как нам случится зло,
И рад бы пособить, да способов не будет.
Подумай, чтобы нам избыть от злой годины.
Приятель, вспомни, что родитель приказал,
В которой день тебя к Атриду посылал:
Дадут тебе, сказал, Юнона и Минерва
Победу на врагов, ты будь великодушен.
Всего похвальнее добросердечным быть.
Блюдись всегда вражды и ссоры начинать,
То будут чтить тебя и стары и младые.
Он так тебя учил, а ты позабываешь.
Покинь свой лютый гнев и будь спокоен духом.
За то Агамемнон почтит тебя дарами.

Внезапно встал Нептун с высокия горы,
Пошел, и тем потряс и лесы и бугры;
Трикраты он ступил, четвертый шаг достигнул
До места, в кое гнев и дух его подвигнул.

Вы небо без меня и землю возмутили
И на море бугры поднять дерзнули, ветры;
То я вас!.. только дай мне волны успокоить.

Из коей вы земли и коего народа?
И с миром ли вы к нам или пришли с войною?

Свирепая, что ты, ах, взору представляешь,
Что ложными меня ты видами прельщаешь?

Какое бешенство, трояне, вас объемлет?
Или вы верите, что греки отдалились?
И что без хитрости дают они подарки?
Иль так вы мало знать Уликса научились?

Ах! в коей я земли и в коем скроюсь море!
Какое бедному прибежище осталось!

«Я мщением грозил и огорчил словами;
Отсюду вся беда: он стал искать мне смерти,
Сомнительны слова в народе разглашал
И злиться не престал, пока ему Калхант…
Но что уж сказывать вам, случай неприятной,
Что медлить, если вам все греки ненавистны.
Довольно слышали, пора меня казнить.
Атриды и Уликc весьма того хотят».
Мы жадно спрашивать причин несчастья стали,
Не зная хитрости и греческих обманов.
Он снова свой притвор с боязнью начал так:
«От Трои отступить хотели часто греки
И трудную войну неокончав оставить».

Как ниву лютый огнь снедает в бурный вихрь
Или когда, с горы стремясь, река течет,
Терзает жатвы с поль, весенный труд волов,
И лес стремглав валит, стоящий на бугре,
Оцепенев, пастух не знает, что шумит.

Он злато силой взял, убивши Полидора.
Проклято лакомство, к чему ты не приводишь?

Избавившись от бурь, пришли мы к островам,
Стоящим посреде Ионических вод,
Что греческий народ Строфадами зовет.
Со злой Целеною в них гарпии живут.
Противнее нигде чудовищ оных нет,
Ни злейшей язвы ад на свет не испускал.
Имеют женский зрак ужасные те птицы,
И ногти острые, и смрадно гноем чрево,
От гладу завсегда бледнеет их лице.

Он чуть сказать успел, уже с верьху горы
Спускается к водам великая громада,
Ужасный Полифем идет между овцами,
Лишенный зрения и скверный изувер
Несет рукою дуб, и тем дороги ищет.
Зубами заскрыпел и с стоном в море вшел
Едва во глубине до бедр достали волны.

Уже слух по градам быстро течет ливийским;
Во всей подсолнечной сего зла злее нет.
Проворна и бодра, растет в пути своем.
Мала в рождении, и ходит боязливо,
Но вскоре до небес главу свою возносит.
Под каждым та пером имеет быстры очи,
И уши, и уста, гласящи беспрестанно.

Что делать ныне мне презренной от троян?
Или уж мне просить нумидских женихов,
Которых столько крат супружество отвергла?
Или идти вослед за флотом илионским?
И взять себе в закон изменников приказ,
Которой все мои услуги позабыл?
Но если погонюсь за дарданским пришельцем,
То кто на гордый флот меня троянский примет?
Еще ль не чувствуешь, коль лжив есть сей народ?
И что? Или одной идти за оным вслед?
Или с пуническим мне войском устремиться
И паки изнурять в волнах народ сидонский,
Которой чрез моря недавно привела?
Не лучше ль умереть и жизнь мечем пресечь?

Уже, всходя, заря на землю сыплет блеск,
Восстав с багряного Тритонова одра.
Дидона на свету с высокого чертога
Узрела, что уж флот отходит парусами
И что на берегу матросов больше нет;
Ударила рукой в свою прекрасну грудь
И, волосы свои терзая, говорит:
«О боже мой! Уйдет пришлец сей, насмеявшись?
Или не хочет град за ним бежать в погоню?
И карфагенской флот ограбить их судов?
Расправьте парусы, с огнем гребите вслед.
Но что я говорю? где я? и где мой разум?
Тебя злой рок постиг, несчастлива Дидона!
Тогда б то говорить, когда давала скиптр.
Таков мне верен тот, что отческих богов
И в старости отца из пламени исхитил.
Не можно ль было мне терзать его на части?
Убить товарищей и сына умертвить,
И члены бы его отцу во пищу дать?
Но счастье на бою сомнительно. Да пусть бы.
Кто хочет умереть, кого ему бояться?
Сожечь было весь флот, и сына и отца
Тем жаром истребить, и вдруг саму себя
Истнила и сама поверглась бы на них.
О солнце, что на всю вселенную взираешь,
И знающая всю тоску мою, Юнона,
Прозерпина, и вы, о мстящие фурии
И боги умереть желающей Дидоны!
Внемлите и мою услышите мольбу.
Когда Зевес судил, чтоб лютый сей злодей
Достигнул до земли и до брегов гесперских,
Что рок так положил и пременить не можно,
То пусть хотя его жестока мучит брань;
Изгнан и отлучен от сына своего,
Пусть просит помощи, зря злую смерть другов.
И как уж заключит поносный мир с врагами,
То пусть тогда, своим не насладився царством,
Не видев радости, безвременно падет
И будет посреди песку непогребен.
Сего прошу и дух мой с кровью проливаю.