Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Как жаль: была бы в целости душа,
В расчет судьбы не вкралась бы ошибка,
Пойми я вовремя, что ни гроша
Тебе не стоит милая улыбка.

Она казалась бликами ручья,
На быстрине играющею рыбкой;
Лишь холод любопытства вижу я
Теперь за прежней ласковой улыбкой.

И мне твой испытующий глазок
Напоминает вдумчивых ученых,
Исследующих, дергает ли ток
Зверюшек, к электродам подключенных.

Расстанемся, милый призрак,
Тебя я люблю, как прежде,
Но стало мне слишком больно
Теперь вверяться надежде.

Я должен набраться силы
Тебя бесследно развеять,
Ведь в сердце сила иссякла,
Дававшая ждать и верить.

В глаза ожиданье въелось
Больнее пустынной соли, -
Холодная безнадежность
Избавит от этой боли.

Не шлю я отныне взгляды
Тебя искать по пустыне -
Я вижу на горизонте
Одну пустоту отныне.

Явись мальчишке-поэту,
Маня его и дурача;
Он лучше меня былого,
А нынешнего - тем паче.

И ты с ним не будь жестокой -
Его истомив тоскою,
Коснись его в день счастливый
Точеной теплой рукою.

Лоснятся ветки, и лужи
Дрожат в лучах фонаря,
Промозглая тьма снаружи,
И жду я, конечно, зря.

Я жду тебя и желаю,
И в этом - сила тщеты.
Пусть жадная ты и злая,
Но как же красива ты!

Ты скоро меня забудешь,
Тебя нельзя удержать.
Любовь и ненависть будешь
Ты многим еще внушать.

Как странно знать, что не вечна
Пронзившая сердце боль.
С другой я войду беспечно
В аллею, где шел с тобой.

Но снова фонарь знакомый
Блеснет, сквозь ветки сквозя,
И будет к близкому дому
И шагу сделать нельзя.

Беспокойно вздыхает июньская ночь,
Шевелит во дворах пересохшей листвой,
И я должен томительный страх превозмочь,
Чтобы снова облечься ночною Москвой.

Это блики в листве иль усмешка ножа?
Это шарканье ног или всхрап темноты?
Топот, вскрик - и отходную, робко дрожа,
Пролепечут листвы пересохшие рты.

Но не пасынок я этой жаркой Москве,
Потому и нельзя мне не выйти туда,
Где чернеет безмолвная злоба в листве
И дворами сутулая бродит вражда.

Что ж, примерься вернее, земляк и сосед!
Расщепляющий челюсть и плющащий бровь,
Из одышливой тьмы вылетает кастет,
И пятнает асфальт неповинная кровь.

Листья, листья, и пыль, и шаги во дворах,
И по улицам с шорохом льется эмаль:
Всё как встарь! И во тьму расползается страх,
И над ним, как луна, повисает печаль.

Моей души сломилась крепость,
И стало мне невмоготу
Желаний отмечать нелепость
И деятельности тщету.

В тоске забыв про благодарность,
Стесненье чувствуя в зобу,
Я за бесплодность и бездарность
Несправедливо клял судьбу.

Но мне судьба несла не кару,
А утешительный сюрприз,
Ведь шел навстречу по бульвару
Мой друг старинный Алексис.

Сияли щеки блеском медным,
Кипело солнце в бороде,
И понял я, что мыслям вредным
Не ущипнуть его нигде.

Я на него излил потоком
Весь ядовитый скепсис свой,
Но он лишь покачал с упреком
Огромной рыжей головой.

<Поверь, мне просто слышать больно
Интеллигентский этот вздор, -
Он возразил самодовольно,
Пожевывая <Беломор>. -

Негоже плотское желанье
Губить во внутренней борьбе -
Оно имеет оправданье
И тайный смысл в самом себе.

Нутро наполни тяжким пивом
Иль водкой яростной ожги -
И сгинут облачком пугливым
Тебя язвящие враги>.

И я пустил все накопленья
На хмель и ветреных лаис,
И мне в минуты просветленья
Мигал лукаво Алексис.

Когда же утро подоспело,
Я вышел в город налегке.
Опустошенность в теле пела,
Как в легком глиняном горшке.

Я видел мир, как праздный зритель
Через промытое стекло.
В мою рабочую обитель
Меня раскаянье влекло.

Я как бы паровозом правил,
И, злому крену вопреки,
Меня на рельсы вновь поставил
Толчок божественной руки.

Поддавшиеся азарту,
Пускай вас не судят строго:
Вы ставили, как на карту,
На женщину слишком много.

Вы так искали опоры,
Но прахом все рассыпалось.
Картежника и бретера
Отчаянность вам осталась.

И, полные сожаленья,
За вами мы наблюдали.
Опору и обновленье
Вы в женщине увидали.

В удачу поверив слепо,
Вы так слащаво глупели.
Себя вы вели нелепо,
А мы этот стыд терпели.

И все же кто вас осудит,
Коль горечь взгляд опалила?
Окончится всё, что будет,
Настанет всё то, что было.

Уверенно ждущих счастья,
Вас горькая ждет наука,
Что все дары вашей страсти -
Доход, хотя и докука.

Сугробы всасывают солнце,
Слепящим соком истекают
И с шумом льдистые кораллы
С нечистых склонов осыпают.

Среди растоптанных проталин
Блик прыгает из лунки в лунку,
И приближение трамвая
Толпу выравнивает в струнку.

Мир расширяется - ослабло
Вещей взаимопритяженье;
Его объединяют небо
И вод сияющих движенье.

Уже готова так безбольно
Душа томительно-немая
Растечься во всеобщей влаге,
Журча, плескаясь и сияя.

Раскроется пухлый и влажный, сжимавший мне сердце кулак,
И сызнова сердце начнет суетливо стучать,
Желая опять многократно изведанных благ,
Желая кричать о себе, обличать, поучать.

Я двигаюсь трудно, не в силах в себе прополоть
Бессилье - как корень, связавший с могильным жильем.
За что же ты бьешься, безумная бедная плоть,
Животно дрожа в напряжении вечном своем?

Ведь спазм коронарных сосудов важней, чем корона в гербе,
Дыханье прервет - и в мозгу отомрет правота.
О нищая плоть, лишь смиренье пристало тебе,
Бактерий и клеток сцепляющихся немота.

Лягушкой раздавленной тело нелепо замрет;
Теперь правота не важнее других мелочей -
То смерти нежданно хлебнет мой разинутый рот,
Уверенно воздух ловя для дальнейших речей.

На стройке бабочкой ночною
Сполохами трепещет сварка;
Разбившись шумною волною,
Вновь забушует темень парка.

Я нынче вновь утратил брата,
Но скорби нет и сожаленья.
В мозгу проносятся утраты,
Во взгляде - листьев исступленье.

Все связи лишние ослабли,
Лишь в памяти остались лики.
Деревья осыпают капли,
И в лужах вздрагивают блики.

Я полон лишь тоскою смутной,
Мне ветер говорит осенний:
Душа - извечно бесприютный
Пловец по океану теней.

Бреду дворами отчужденно,
Работу парки наблюдая:
Дерев кружатся веретёна,
Лучи из листьев выпрядая.

Это все до того знакомо,
Словно это было всегда:
У ослизлых плит волнолома
Непрерывно пляшет вода.

Перепрыгивает по кругу
Шаткий блик от волны к волне
И прожилки света упруго
Извиваются в глубине.

Взмахи ветра холодной солью
Камень щек моих наделят;
В ясных далях с неясной болью
Непрерывно летает взгляд.

И под куполом океана
Досягнуть он рвется туда,
Где цепочкой сгустков тумана
Голубые идут суда.

Принимает мое наследье
Избежавший моих страстей -
Корабельной надежной медью,
Беспредельным гулом снастей.