Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

Где взор пугала жуткая картина,
Где смерть свое вершила торжество,
Амур, я видел ту, из-за кого
Для тысяч стала горькою судьбина.

Взирая на загубленных безвинно,
Не доказавших судьям ничего,
Безжалостное это существо,
Сердца пронзая, восседало чинно.

Что было делать сердцу моему?
Здесь — тучи стрел, с их сладостной отравой,
Там — мертвецы. Куда бежать ему?

Бессилен я перед двойной расправой!
Ведут краса и ужас к одному,
И плавает Амур в реке кровавой.

Ах, недотрога! Кто имел понятье,
Что Кинтия притвора из притвор?
Летит к простому пастуху в объятья,
А ведь посмотришь — сфинкс! Холодный взор!

Она лобзает, чувствам дав простор,
Филена (больше не могу молчать я).
Слепец, встречая у нее отпор,
Я ничего не ведал. О, проклятье!

Я видел, как под сенью лозняка
Она резвилась, как ее красоты
Рвала бесстыдно грубая рука.

Так выбирает место для охоты
Змея вблизи прекрасного цветка,
Так жемчуг портят грязные налеты.

Пастух обвил подруги стан покорный —
И юные селянки в пляс пошли.
Куда до них красавице придворной!
Всё, кроме танца, разом отмели

И, словно оторвавшись от земли,
Сердца пленяли пляскою задорной,
И ярче на лугу цветы цвели
Под их стопою, легкой и проворной.

Одна в цветастой шали на груди
Вдруг под рукой моею с колдовскою
Улыбкою скользнула. Погоди!

Я удивлен ошибкою такою.
Нет, от меня подобного не жди:
Хочу на ручках быть — не под рукою!

Сама любовь, насмешливость сама,
Она распустит волосы игриво —
И огненная эта бахрома
Охватит душу пламенем разлива.

Но, воздыхая томно и стыдливо,
Я чувствовал, что скоро — и весьма —
Не ветер вздохов, дующий тоскливо,
Дождь огненный сведет меня с ума.

Амур, она сверкает, как комета,
С ее небесным шлейфом, не щадя
Очей, что не выдерживают света;

Иль красит кудри, с солнцем спор ведя.—
И потому они того же цвета,
Что и светило, над землей всходя.

Да не прельстит ни одного срамница,
Да не зажжет она безумных грез
В груди слепца, готового прельститься
Сияньем золотым ее волос!

Как? Неужели можно усомниться
В химической природе этих кос?
Как? Неужели можно в них влюбиться —
Обманный этот блеск принять всерьез?

Поддельно злато! Прежде это было
Жилище мрака, яма, грот, рудник,
Колодец черный, хладная могила.

Поддельно злато! Что обман велик,
Проверка пробным камнем подтвердила:
Он почернел, изобличив парик.

Что человек? Картина, холст — лоскут,
Который обветшает и истлеет,
Нестойкая палитра потемнеет,
Искусные прикрасы опадут.

Что человек? Он расписной сосуд:
Изображенье на стекле тускнеет,
А урони стекло — никто не склеит,
Толкнут — и что ж: руками разведут.

Я тополиный пух, морская пена,
Стрела — пронесся вихрем и исчез,
Туман, который тает постепенно.

Я дым, летящий в глубину небес,
Трава, что скоро превратится в сено,
Убор осенний жалобных древес.

Итак, в груди, где, бог любовных чар,
Амур лелеял сладостные грезы,
Горячкой вспыхнул вдруг несносный жар,
Завелся злой недуг, тая угрозы?

Итак, на щечках, где весенний дар
Амур лелеял — две апрельских розы,
Жизнь погасил мучительный удар,
Смертельный град не растопили слезы?

Но если отцвести осуждена
Любимая, как это ни ужасно,—
Естественно, что пала днесь она:

Когда, как роза, женщина прекрасна,—
И жить, как роза, — столько же, должна,
Закону непреложному подвластна.

В две склянки небольшой величины,
В плену стекла не ведая свободы,
И воды Стикса, и забвенья воды
Искусным Временем заточены.

И, канув навсегда, из глубины
Бессильны всплыть былые дни и годы.
В тех склянках слезы — плата за невзгоды,
Которым в мире мы обречены.

От жаждущего сердца радость пряча,
По капельке, невидимой почти,
Ее дарует редкая удача.

И трудно передышку обрести
Меж днями слез, между часами плача,
Сочащимися в склянках, взаперти.

Страницы эти вознесла молва,
Прими их в дар, но будь к тому готова,
Что о любви в них правды нет ни слова
И лгут о муках за главой глава.

Моя любовь — не громкие слова,
Моя печаль сердечная правдива,
Там боль — картина, тут страданье живо,
Здесь — чувства, там — речений кружева.

Но ты прочти — и о моей судьбине
Тебе расскажет гибелью герой;
Учись добру, пример беря с богини.

Прочти — ведь и обман правдив порой —
И правду там, где нет ее в помине,
Найди и в сказках мой удел открой.

Не чувствуя ладонью жаркой хлада,
Она проворно лепит белый шар —
Игрушечный снаряд, счастливый дар
Ниспосланного небом снегопада.

И в грудь удар шутливого снаряда
Приходится — забава, не удар,
Но от него меня бросает в жар
И хочется взмолиться: «Стой! Не надо!»

Не шутка это. Не на шутку бой,
Должны ведь и у шуток быть пределы.
Как можно ранить шуточной стрельбой?

Нельзя от правды отличить обман,
Когда летят из туч любовных стрелы
Холодные — причина жгучих ран.

Она, пример волшебной красоты,
С каким изяществом, с какой сноровкой
Соединяет плотного шнуровкой
Моих стихов заветные листы!

Потом на них железо с высоты
Она рукой обрушивает ловкой
И прикрепляет с двух сторон бечевкой
Пергамент — кожи тонкие пласты.

Как мне с обманом вкрадчивым бороться,
Любовной силе противостоя?
Звезда моя суровой остается.

Жестока переплетчица моя:
Бьет по листам она — и сердце бьется,
Сшивает их — и так же связан я.

Как будто с неба не переставая
Не дождичек, не дождь, а ливень льет,
Ласкает слух и око водомет,
Восторженное сердце согревая.

Волна повисла, словно неживая,
Струя, скорей напоминая лед,
О мрамор разбивается — и вот
Впадает в море, пеной обдавая.

Как будто лед пробили родники,
Волна кипит — и россыпью жемчужной
Сверкают ледяные черепки.

И под немолчный звон семьею дружной
Бесчисленные пляшут пузырьки,
Веселие будя в душе досужной.

Целуя вас, я знаю,
Медовые уста,
Что ваша немота —
От веры, от счастливого сознанья:
Вы рождены, чтоб лепетать лобзанья.

Я столько раз взывал к тебе сквозь слезы,
И ты опять, Дамон, меня довел:
Ты видишь, где пасется твой козел?
Он беспощадно пожирает лозы.

Для урожая нет страшней угрозы,
И ты не знаешь, до чего я зол!
Ты лучше бы козла на травку свел,
Или теперь ее не любят козы?

Быть может, ты чураешься вина,
Что часто голову твою туманит,
Которая от роду не ясна?

Когда хоть раз еще сюда потянет
Твою скотину, так и знай: она
От рук моих, Дамон, безрогой станет.