Владимир Станцо - Годы отсебятины
Получен шанс не избирать самоизбранцев...
Бежит под зонтиком красотка — я не с ней.
А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.
И оккупантов —
что грустней.
А за окном — мокрющий пёс на тротуаре,
А на окне — дыряво-красный цикламен,
Доносит ветер запах перемен.
Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Здоровый дух — в здоровом теле.
Таинственная сень — постели.
Я млел себе в тиши, и вдруг
Раздался — напряженный звук.
Я огляделся — жопа плачет,
Подрагивают ягодицы,
Такой большой футбольный мячик
Вполне приемлемых кондиций.
Спросил я жопу: «Что с тобой?» —
Не удостоили ответа.
Плач перешёл в тоскливый вой.
Случилось это прошлым летом.
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ
Певец и первенец свободы
Учил, забравшись на Парнас:
На лоне матери-природы
На лоно милых манит нас...
Моя красавица младая,
Тебя восславлю — завсегда
И вирши новые слагая,
Кому-то подращу рога я,
Но — ненадолго — вот беда!
Прохлада и недолговечность
Моих романов — мой же бич,
Ты привлекательна, конечно,
И раз в неделю — человечна,
Но твой удел — Иван Кузьмич,
Преуспевающий в конторе,
А не художник-дуралей,
Певец пирушек и тратторий,
Но — не тончайших аллегорий
И тёмных бунинских аллей.
Тебя стихами не встревожу,
Ты холодна, как логарифм,
А я опять расквасил рожу
О струи струн и рифы рифм.
Но ты и это не заметишь.
Как говорится, не дано!
А для меня краса — не фетиш
Или — фетиш? Мне всё равно!
А привлекательно бы нам бы
Пуститься в страсти океан,
Чтоб легкомысленные ямбы
Щедрей вина лились в стакан.
Как всё бы в жизни оживилось
Без хитрованских мумиё,
Но не дана нам эта милость.
И ты, и я — не для неё!
Вот почему, дружок, не скрою:
Роман наш — сроком на два дня,
И ты не вспомнишь про меня —
Игра останется игрою.
И мне легко остановиться,
Усвоив сучь твою и суть,
И очень быстро — развлюбиться,
И исписав две-три страницы,
Слинять на БАМ куда-нибудь.
Комментарий. Это стихотвореньице, можно сказать, писалось полжизни. Первая строфа, к примеру, из блокнотов 60-х годов, вторая и большинство прочих писаны в конце 70-х... Но и в этом варианте были строфы — недостаточно лёгкие, летучие. Поэтому эпизодически возвращался к ним и позже: что-то менял, дописывал, переставлял. Окончательный (?) вариант, воспроизведенный здесь, датирован 15 мая 1994 года. Нечто похожее происходило и с некоторыми другими, чаще всего не очень серьезными стихами, сгруппированными чуть ниже.
ВАРИАЦИИ
Мне не хватает времени и — памяти
Десятка миллиардов мегабит,
Я с каждым днём всё занятей и занятей,
Но я ещё делами — недобит.
Деньгами и дельцами — недобит,
Две жизни мне отпущены природою!
Но четверть суток отнимает быт,
И виршами я жизнь свою уродую.
Версификаций древний понятой,
Влюбляюсь в строки — иногда без памяти,
Влюбляюсь в дело, в девок или в замети
И просыпаюсь — каждый раз не с той.
И всё-таки один девиз — не стой!
Не стой на месте, даже если хочется
Уснуть, как Гамлет, ставши на постой
У Нинки — не Высоцкой, не наводчицы.
Я видел мир — не весь, примерно треть,
И оттого порой ругался матово!
Я видел смерть и — не влюбился в смерть,
И не чирикал оды Хасбулатовым.
Познав немало истин на веку,
Я ухожу совсем в другие волости...
Но, может быть, я всё-таки приду —
Чтоб обозреть, подруги, ваши голости.
Чтоб обогреть, подруги, ваши голости.
1977-1994
ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ
Над журнальчиком «Синтаксис» ночь скоротав,
Я задумал стихи — о таинственных знаках,
Помогающих в деланьи строф и октав,
Мастерства и гармонии верных собаках.
Мой любимейший знак препинанья — тире,
Протяженность его — не одно препинанье.
Испохабить его не сумели, не наняли
Для участия в не-
чистоплотной игре.
Восклицательный — знак крикунов и зевак,
Вопросительный — чище, в жизни много вопросов,
Но ответов на всё — не отыщешь никак,
Даже если в тебе
угнездился философ.
Точка — дырка от пули, покуда живой...
Многозначность отточий — надутые щёчки.
Скобок круглые попки — уже не со мной.
Но в каком из миров —
обойдешься без точки.
Запятая скупа — ни глазам, ни уму.
Двоеточие-знак — никого не уколет,
А чего-бы-не-вычки — стихам ни к чему,
Им бы смысл да мотив,
да крупиночку соли.
Мой любимейший знак
препинанья — тире.
Протяженность его — обрывается в крике.
Он не нужен в стихах — о вине, о муре,
Неизбежен в стихах —
о любви и музыке.
1981-1992
БАЛЛАДА «ДВОЙНОЙ БУРБОН» С РЕФРЕНОМ ЧЕТВЕРТЬВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ И ДВУМЯ ФРАНЦУЗСКИМИ ЭПИГРАФАМИ
I. Крутись, порхай, как мотылёк,
По прихоти кокетки.
Но знай: претоненький шнурок —
Душа марионетки.
Пьер-Жан Беранже. Марионетки.
Перевод В.А.Сомова
II. В балладе двадцать восемь строк.
Три восьмистишья и четверостишье.
Четверостишие зовут посылкой. Тише!
Я заодно вам дам поэтики урок.
Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак.
Перевод В.А.Соловьева
Катись, лихая дребедень,
От финиша до старта
В прекрасно-суетнейший день,
Сиречь восьмое марта,
Когда общаемся хитро
Стихами, а не прозой,
Когда площадки у метро
Усеяны мимозой,
Когда от вешней суеты
Карман тощает крупно...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Восьмое марта — сложный дань,
Когда почти что все мы
Решаем, как кому не лень,
Проблемки и проблемы:
Кому урчать, кому бурчать,
Кому взбивать перины...
А мне б — куда-нибудь умчать
От преподобной Нины,
Хоть с ней мы издавна — на ты
И ночью совокупны...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Люблю двусмысленную речь,
Коней, друзей, пирушки
И — жить так жить, и лечь так лечь,
Как вечно юный Пушкин.
А за пристрастие к игре
И этой жизни странной
Мы все окажемся в норе,
Не нам предначертанной.
Да будут символом мечты —
